плечо, пригвоздив к земле. Птоломей, зверея от боли, отсек ему ногу и, вскочив, вогнал меч в грудь орущему варвару.
Фаланга по колено в крови наступала под крики умирающих. Слоны метались, топча македонцев и своих. И новый накат фаланги. Сотни копий кололи животных в хоботы, глаза, животы. Новые тучи стрел, камней, дротиков. И слоны, обезумев от боли, лишенные погонщиков, дрогнули, развернулись и побежали. Побежали на свою же набирающую разгон конницу. Две лавы схлестнулись, слоны вспороли конскую массу, оставив борозды и погасив разбег удара. И горе было жалким, потерявшим порядок остаткам кавалерии, доскакавшей до фаланги. Опрокинула, растерла, не заметила. Как нож в масло, македонское бревно вошло в армию Пора и, увязнув, начало ее вырезать.
Глава третья. В вечность
Бог умирал. По взмаху его руки сметались царства, сносились горы - и эта рука не могла ничего, плетью свисая с ложа. Хрип вырвался из его руки - мир замер. И сквозь сон Бог слышал, как соратники шептались, срываясь на крик - кому достанется царство. За окном войско раскачивало Вавилон, цепенея от ужаса: что будет, если он .... не проснется?! Вакханалия пьяных оргий и поножовщины помогала забыться, но с утра возвращался страх. Тела пехотинцев находили в канавах, жители боялись выйти на улицу - армия таяла в раздорах. То там, то здесь рубились насмерть солдаты из-за красивой персиянки, неосторожно брошенного слова. Командиры стояли, оглушенные, готовые схватиться за мечи, разрезая, как пирог, империю.
Главный лекарь повесился, предпочитая спасительную веревку хрусту костей под крики толпы. К остальным трясущимся врачевателям приставили стражу, не спускавшую глаз. Персидские сатрапии и индийские лживые раджи, признающие только силу, и ничего более, готовы к восстанию и .... Кто? Кто отведет их домой? Кто пригнет к македонскому копыту варваров, осмелившихся роптать? Кто одним словом соберет в стальной кулак распоясавшуюся перепитую фалангу и поведет ее к новым победам, женщинам, золоту?! Даже враги и завистники приносили обильные жертвы в храмах - он должен жить. Иначе начнется такое - самые смелые боялись подумать и передергивали плечами.
И лишь Александр знал: не болезнь и чаша с ядом - Олимпийцы зовут к себе внука Ахилла, требуя расплатиться за взятую на себя ношу. Он понял - пора. Не будет похода на римлян и Карфаген. Не дойти его славному войску до края Вселенной. Плата - короткая яркая жизнь, полная славы, почета, триумфа. Боги исполнили договор - он стал царем царей, пора ему присоединиться к ним и с Олимпа наблюдать войну. Сорокалетнюю войну брат на брата. Все было напрасно. И с грустью Бог видел, как рвала сама себя закаленная армия, становясь песком в степи, орошая бесценной греческой кровью бескрайние просторы Азии. Конница на фалангу, Селевк на Антигона, Кассандр на Лисимаха. Запятнана честь македонского оружия - за пригорошню золота предан и казнен благородный Эвмен, забита камнями кровожадная мать, сгинули от рук наемных палачей жена и сын. Фаланга загрызла себя в бешенстве междоусобицы. Растаскана империя, равной которой не было. Его родная, с детства нелюбимая хмурая Македония растоптана и смята, обесчещенной девкой лежит перед захватчиками. Кости непобедимой армии высохли на полях сражений.
Все это увидел Александр, корчась в конвульсиях. Началась агония. Ветераны, бесстрашные, изуродованные в битвах ветераны обступили его и умоляли:
- Кому, кому ты оставляешь все...
И Бог, верный себе, одним словом бросил мир в хаос:
- Сильнейшему......
