просили сделать что-либо необязательное, то лишь с легкой просящей интонацией. «Сделай вот это Ладно? Если нет, то попрошу кого-нибудь другого. А ты смотри у меня». Тут его просили искренне, для просящих его решение было важно. Никто не умолял, не вставал на колени, да и не особо расстраивался, когда все разошлось и уже не хватило, но это, несомненно, было. Он инстинктивно потянулся к этому снова. Все выводы, которые дошли до него – это, что город место, где надо быть полезным, только тогда здесь будешь своим. Демик говорил, что за какое-то небольшое количество травы не посадят, а значит это можно. Монгол тогда не понимал разницы между «незаконно» и «количество, за которое предусмотрено лишение свободы», считая их взаимоисключающими. Если не посадят, то значит можно. Поэтому в первый отпуск, который получил после года работы, он на несколько дней уехал и вернулся с большим рюкзаком, полным стеблей. Он досушивал их прямо в комнате на полу, измельчал и убирал в банку. Тогда ему не приходило в голову, что это полное безрассудство.
Демик рассказывал о ценах и количествах, поэтому, однажды, он предложил ему, сказав, что может достать. Это единственное умное решение, которое он принял тогда – не говорить никому, что сам привез и хранит у себя же в комнате, но сделал он так исключительно интуитивно. Люди снова стали просить, и он стал им нужен, но теперь ему давали деньги, поэтому в просьбе появилась требовательность, чтобы не забывал о том, что у него чужое, а значит и спрос будет с него. К тому же он ведь не просто пойдет просто так кому-то купить, рискуя при этом своей шкурой, а значит, что-то достанется и ему, следовательно, он уже не благодетель, а наемный служащий. Но ярко выражено это не было, поэтому принималось. Тем более, ориентируясь на слух, он, когда просили «стакан», так и приносил, отмеряя стакан, и, когда передавал человеку, то тот блестел глазами от жадности и радости. Но все равно произносил: «маловато, но ладно», боясь, что, если обрадуется и покажет это, то получит в следующий раз еще меньше. О недовесе, буторе и крохоборстве Монгол не задумывался, потому что не видел необходимости.
Позже он стал понимать, что за люди к нему обращаются, что он вообще делает. Но для того чтобы остановится не было весомых причин. Монгол продолжал уже и ради денег. Выходило не больше, чем он зарабатывал раньше в удачный месяц, но ему уже не приходилось работать минимум по двенадцать часов в день, а получалось так же. Поэтому он съездил еще, но сушил уже там, где собирал, разложив на земле, и назад вернулся с гораздо большим количеством.
Основную работу Монгол не бросал, чувствуя, что это будет ошибкой, но подрабатывать перестал совсем. Деньги он стал посылать уже реже, хотя не переставал это делать вовсе. Сама жизнь резко изменилась. Он будто втягивался в какое-то другое измерение и теперь мир выглядел совсем другим, чем когда он начинал. Отдавая кому-то траву или забирая деньги, он непроизвольно общался, узнавал новости о чем-то или о ком-то. Впитывал новую информацию, слухи. Слышал истории про людей, которые были пойманы или которым чудом удалось избежать тюрьмы. Медленно, но неумолимо вырисовывалась совсем другая картина, как будто она появлялась из предрассветной тьмы, исчезая в лучах восходящего солнца.
Он стал жить с оглядкой. Постоянно всех подозревать, а так же, бояться, что его могут ограбить. Он стал пить, потому что, напившись, переставал бояться, чувствовал покой. Тогда проявился свирепый нрав, за который его и прозвали «Монгол». Он поссорился с дядей, когда тот стал отчитывать его за постоянные пропуски на работе и с девушкой, с которой тогда начинал общаться. Во вновь открывающемся мире, приходилось платить свою цену за существование, принимать его правила, как и в любом другом.
Однажды его просто поймали. Его остановили сотрудники милиции и при обыске нашли товар, который он кому-то нес. Его вдруг охватило чувство дикого ужаса. Он просто завыл, как будто его резали, упал на колени, стал умолять «не губить жизнь». «Люди, добренки-е-е-е-е, товирищи-и-и-и, отпустите пожалуйста-а-а-а, клянусь мам-о-о-о-о-ой я больше не буду-у-у-у». Растягивая слова, он ревел, при этом натуральнейшим образом дергал себя за волосы, выдирая их совсем. Он уже подползал, чтобы целовать их ботинки. Люди в форме были просто удивлены такой сценой, мужик сидел перед ними на коленях и рыдал, размазывая сопли, слезы и слюни. Они отпустили, забрав,то что он нес, но не из жалости, видали сцены посентиментальнее. Да и жалеть можно многодетную мать с пятью детьми, забирая отца, который напился и начал их избивать, а не здорового парня со стаканом травы. Его отпустили брезгливо, как кусок вонючего говна, пинком сказав ему валить отсюда.
Монгол бежал, летел, он благодарил все на свете, весь мир за то, что все так закончилось. Его работа, которая уходила как вода из пальцев, вдруг показалась ему самой лучшей, он радовался ей как дару, он был счастлив, что теперь возьмется за старую жизнь, теперь он увидел путь и все исправит. Однако надолго этого урока не хватило. Через несколько дней, как бы боясь, что те же милиционеры стоят и смотрят из-за угла, не начал ли он опять, он снова стал возвращаться к прежнему занятию.
Если раньше он спокойно ходил мимо людей в форме, как будто был для них невидимым, а может, потому что выглядел простым работягой, который вряд ли что-то несет, и не вызывал подозрений, то теперь он боялся их. Этот страх непонятным образом притягивал их внимание, может, проявляясь внешне в мелких нервных движениях, косых взглядах, которые не заметны простому человеку, но очевидны их наметанному глазу. Поэтому он старался с собой ничего больше не носить, не ходить вечером, чтобы не стать объектом случайной патрульной машины, избегать метро и вокзалов.
Прозвище «Монгол» ему очень льстило. Был период, когда он чувствовал себя человеком, не спрашивающим и просто берущим от жизни то, что ему самому нужно. Городские ровесники казались ему хлипкими домоседами, в то время как он уже в четырнадцать, пробирался на тракторе по заснеженному лесу, где вообще не было никакой дороги. Однако город оказался не таким слабым и жестоко наказал Монгола.
Первый раз, когда он заходил в комнату в глазах вдруг померк свет. Он очнулся уже в комнате, кто-то ударил его по голове, оглушил и тут же занес в комнату, закрыв двери, чтобы не было видно из коридора. Все вещи были перевернуты, валялись беспорядочной кучей по полу. Даже подушка и матрас были вспороты, и кто-то заглянул в них, убедиться, нет ли там чего-нибудь ценного. Тот, кто его грабил, не спешил и проверил все щели. Все хоть немного ценное было унесено, даже новенькие сланцы для душевой. Однако Монгол уже давненько предвидел что-то подобное и хранил все подальше от своего жилья. Он взял больничный и лежал дома с сотрясением. Ему повезло, что не взяли документы и ключи. После этого, при входе куда угодно, он оценивал ситуацию вокруг, чтобы не повторилось нападение сзади.
Второй раз, ночью к нему в комнату просто вошли, несмотря на закрытую, на замок дверь. Он не знал ни как, ни кто это был. И не узнает никогда. Лиц он не увидел тоже, даже посмотрев на них, на ночных гостях были маски. Он проснулся от того, что оказался на полу, его стали пинать, но не как попало, а четко, со знанием, куда именно попадать, целясь по самым болезненным участкам. От удара в пах он на две минуты просто забыл обо всем остальном. Как будто весь мир стал одним единственным местом, из которого исходила невыносимая ноющая боль, такая нестерпимая, что на какую-то секунду она вдруг исчезла, а потом появилась вновь, заполняя все тело. Все, что он успел заметить - это тяжелые бутцы, которые были на нападавших, и то ли военные, то ли омоновские штаны. Еще он услышал: «Барыга, сучара. Целину тут почуял».
Он попал в больницу, где пролежал до выздоровления. Работу он уже потерял, в общежитии доживал до конца недели, поэтому идти было некуда. Самым мучительным оказался удар в пах. Яйца распухли и стали больше в два раза. Он ходил в туалет, широко расставив ноги, потому что при нормальной ходьбе, даже при малейшем прикосновении, он кривился от боли. Тогда же в больницу приехали студенты, доктор проходил с ними перед лежащими больными, объяснял и рассказывал, как называется то, или иное повреждение, показывая одновременно на живом примере. Когда добрались до койки Монгола, то доктор попросил его продемонстрировать, что его так беспокоит. Монгол сидел и показывал десяти своим плюс минус ровесникам, что же бывает при ударе в пах бутцем в реальной жизни, а не в кино, где через пять секунд после подобного удара здоровы и снова готовы драться.
После больницы Монгол стал жить в небольшой комнате в коммунальной квартире. Он снимал ее и использовал как свое хранилище и тайник. Это было гораздо дешевле, чем снимать отдельную квартиру, а женщина, с которой он договаривался, говорила, что это комната сына, но он пока не вернулся из армии, поэтому чтобы недвижимость не пустовала, и не приходилось за нее платить из своего кармана, то ее можно временно сдать. В соседней комнате жил парень Иван, которого все называли Джоном. Мысленно он вычеркнул две трети из списка клиентов, которых едва знал или кому не доверял. Ничего не оставалось, кроме продолжения своей деятельности. Он был один.
О новой поездке за травой не могло быть и речи. Только по наивности и полному не пониманию, можно было сделать что-то подобное раньше. Монгол вспомнил об этом и по спине у него прошел холодок. Тогда ему просто повезло, как везет пьяным, если они падают и ничего не ломают, или дуракам. Поэтому он стал общаться, знакомиться, узнавать о чем-то еще, именно так он стал заниматься уже всем. Потом он переезжал с место на место, шкерясь по сьемным квартирам, как загнанный зверь, жил как придется. Денег семье он больше не посылал. Стал принимать всевозможные меры предосторожности. Даже обзавелся ультрафиолетовым фонариком и проверял все деньги, на наличие меченой бесцветной краской точки. Он даже не подозревал, что при контрольной закупке, при понятых переписывают номера меченых купюр. Так что его фонарик на самом деле ему ничем никогда не помог бы.
Уезжая домой, глядя на то, что проносилось за окном, он все думал, будут ли его искать дома, если докопаются до правды. Почему-то ему казалось, что дома будет хорошо. Там комфортно. Он давно забыл это чувство. Даже если его станут искать, то его не будет дома. Именно так он чувствовал. Даже был уверен. Когда он приблизится, то уже издалека увидит их машину, не станет подходить и отсидится в лесу. Даже если он будет дома, то услышит, как входят в калитку, вылезет через окно комнаты и уйдет огородами. Дома и стены помогают. Домой.
За окном проносились деревья. Скоро стемнеет, и, глядя в окно можно будет увидеть, только свой силуэт, отраженный в нем, посмотреть в свои глаза и, пусть не как в зеркале, но все же увидеть себя. И в ту минуту, когда ты в пути, когда ты ушел от того, что было, но еще не пришел к тому, что будет, и только в такую минуту, можно почувствовать, кто ты есть на самом деле. Кем ты был, кем стал, но главное - какой ты человек. Оставаясь один на один с этим я, вне времени, вне
Читать - с монитора, неформатно - сложно.