свидетельницей безжалостности отца к матери, испытала на себе его садистские порки, мне доставалось не меньше, чем моему брату.
И боль за мать во время ссор родителей доходила чуть ли не до истерики; ужас перед их яростной руганью, перед их озлобленностью настолько заполнял мое существо, что перелиновывало меня. Когда позже сталкивалась с необходимостью подавить в себе жалость или выказать свой гнев, была в такой степени неспособна к этому, что выглядела в своих же глазах почти ненормальной. Мне следовало проявить характер, а из-за своего отвращения к жестокости чувствовала лишь слабость. И столкнувшись с таким незначительным проявлением жестокости Александра, тотчас же вспомнила как отец ударил мою мать, когда она была беременна. Возможно, это мелочь, но она превратила меня в затворницу. Наверное, слишком большое значение придаю жестокости.
Все это звучит резонно. Но чувствую себя холодно и одиноко, и мне необходимо кому-то довериться. Руководитель мне нужен.
ГЛАВА 10
Меня поражает, сколько улиц Александр может прошагать за день, с каким количеством людей поговорить, сколько фильмов посмотреть. Он как поток, все время в движении.
На следующий вечер бросилась в микрорайон Жулдыз, и мы втроем, Александр, я и Юрий, смехом и шутками заглушили все эти настроения.
Юмор и мудрые мысли — вот все, что мне нужно было в этот момент.
Мы сидим в монастырски чистой комнате, и Александр уговаривает меня раскрыть мои страхи. Злюсь, мне кажется это глупым. Но он продолжает настаивать на своем.
-Знаешь, - решила поставить точку в его неуместном любопытстве, -думаю, что сейчас не время разбирать мои страхи детства, но поверь их очень много, и рано или поздно поделюсь ими с тобой.
-Да, наверное, ты права. – ответил он, призадумавшись.
-Чувствую, что обстановка накаляется! – пошутил Юрий и взяв бутылку с вином, стал разливать содержимое по стаканам.
Чуть позже Александр признался, что бывает чудовищем с зелеными глазами, когда испытывает ревность.
Концепция морали у него простейшая: не будь ханжой!
-Знаешь во мне нет никакой благонадежности, и я так же, как и все способен на многое, даже на кражу, если понадобится. – начал откровенничать он, – И никогда не останавливаюсь, чтобы поразмыслить. Я постоянно в движении, как безудержный кутила. Не люблю жить наскоками и прыжками.
Молча глянула на него. А он продолжил свой рассказ.
— В воскресенье ночью, когда ты от меня ушла, я немного поспал, а потом встал и вышел прогуляться. И вдруг мне открылась жуткая истина: я не хочу, чтобы Анжелика вернулась. В ту ночь я чуть было не послал ей смску в ответ, что она мне не нужна. С тобой я открыл, что в отношениях между мужчиной и женщиной может существовать настоящая дружба, а с ней мы же никогда не были друзьями. Я всегда думаю о себе. Возможно, я и в самом деле, как утверждает Анжелика, самый большой эгоист на свете. Удивлен своим себялюбием. Когда покупаю что-нибудь, я чувствую себя червяком, маленьким таким. Я мог бы подарить тебе какой-нибудь приятный и памятный подарок, за все то, что ты сделала для меня и Анжелики, а в место этого я только трачу деньги на себя. Почему я этого не сделал до сих пор?
ГЛАВА 11.
Вернувшись домой, я подсела к камину и долго, до галлюцинаций, всматривалась в огонь. Мне представилось, что нахожусь внутри стеклянного колокола, точно такого же, какое подарил пресс-папье с маленьким замком внутри, отец.
Мне тогда было немного больше десяти, и только что вышла из больницы после оказавшейся чуть ли не роковой операции гнойного аппендицита. Очень долго приходила в себя и была ужасающе исхудавшей.
Мать посчитала, что морской климат Киргизии мне поможет. И мы ринулись к отцу в небольшой городок Чолпон-Ату, рядом с озером Иссык-Куль.
Когда рано утром оказались на территории его двора, то, увидела отца, наблюдавшего за нами из окна. Казалось, он не слишком обрадовался этой встрече.
Вокруг его дома находился сад, дикий, запущенный и огромный, где легко можно было заблудиться.
В одной из комнат окно было сделано из цветного стекла. Сквозь которое, виднелся преломляющийся разными цветами мир. Часами просиживала там, любуясь рубиновыми деревьями, бледно – зелеными цветами и оранжевыми облаками.
Сидя у этого окна, сочиняла стихи и строила планы на будущее, даже наметила посвятить себя заботе о детях сиротках. Заводить собственных детишек не собиралась. Мне казалось эта мысль какой-то далекой и нереальной.
Ревновала отца к новой сожительнице Ольге. Она казалась миниатюрной, совсем как ребенок с тоненькими ручками и ногами-спичками.
Девушка была официально помолвлена с моим отцом, но инстинктивно чувствовала, что из этого ничего не выйдет, потому что отец очень холодно относился к ней. Интуиция меня не обманула: годом позже они расстались.
Но вскоре мы отцу надоели, и он выдумал какую-то командировку и в очередной раз сбежал от нас, дезертировал. Когда он объявил, что ночью уедет, я вцепилась в его пиджак и закричала:
- Не бросай нас, папа, не бросай нас!
На что он сухо ответил:
- Доченька, что поделать! Что поделать, такова жизнь, смирись! – и ушел.
Немного позже, когда мы с матерью и Санжаром переезжали в Алматы, отец встретил нас на вокзале. Он помог найти временную квартиру и заселиться в нее.
В тот вечер, мы очень долго разговаривали на кухне в арендованном жилье. Увидела перед собой совершенно чужого человека. Одежда его была пределом шика, серая, фланелевая в полоску рубашка, слегка завивающийся короткий волос, уложенный гелем, парфюм с тонким ароматом винограда и дорогие часы. Все это меня не встревожило, но его разговор… Он был фальшивым.
Отец часто упоминал об его новой пассии Вере, с которой недавно познакомился и влюблен до беспамятства, и о том, что она богата.
Мне не нравится, когда один человек вуалируя свою выгоду, внушает обществу, что им это нужно больше, чем ему.
Так и мой отец, в место того, чтобы сказать, «Я влюблен в ее богатство, и сделаю все чтобы оно от меня не ушло», выстраивает долгую апологию, основанную на практических интересах: мужчина не может жить один.
От нашей встречи ждала чего угодно, но только не светской беседы. Одним словом, родственные узы постепенно ослабли.
Очень люблю свою мать, люблю ее человечность, доброту, жизненную энергию. Александр говорит: «Ты какая-то притихшая. Уж не заболела ли ты?» А я улыбаюсь про себя, и радуюсь полноте моей нынешней жизни.
Моя полка забита книгами, на которые у меня нет времени, Маргарет Этвуд, Стивен Кинг, книжечкой Шерил Стрейд, и уймой всякой всячины. Может показаться, что становлюсь похожей на Анжелику с ее божественным пренебрежением деталями, с платьями, сережками, но нет, не такая. В моих платяных шкафах царит великолепный японский порядок; все на своем месте, но порядок этот, подчиненный чему-то высшему, отходит в иные моменты жизни на второй план. Те же самые платья могут оказаться скомканными и брошенными на кровать, аккуратная прическа разметаться на ветру, те же самые серьги и шпильки рассыпаться, а высокие каблуки сломаться.
Никогда не выпускаю из виду целое. Безупречное платье для того и создано, чтобы его носить, рвать, чтобы оно мокло под дождем, пачкалось и мялось.
В разговорах с Александром стала испытывать чувство, что приходит время, когда мы оба будем понимать все. Уж слишком стремятся соединиться друг с другом его мужественность и моя женственность, именно соединиться, а не одержать верх в схватке между собой.
Анжелику можно было постигнуть, только переняв ее безумие.
ГЛАВА 12.
Территория женщины то, что не затронуто грубым мужским желанием. Мужчина бьет в самый жизненный центр, а женщина расширяет окружность.
Уже был вечер, когда я, Александр и Юрий, пришли в «Ладью».
Официантка принесла нам бутылку красного вина и разлила содержимое по стаканам.
-Давай, Юрий, выпьем за начало нашей совместной работы. – сказал Александр проводив официантку взглядом, - с такой я бы замутил. Да ладно не об этом. - и поднял фужер.
Как обычно поддержала его и добавила:
- Надеюсь, что сработаетесь и у вас все будет хорошо!
Мой тост произвел неожиданный эффект на Юрия. Губы у него задрожали, а в глазах появились слезы. Он сразу же положил голову мне на плечо.
- Не огорчайся, — говорю ему, совсем не понимая, зачем это делаю. С чего бы ему огорчаться, если его друг будет работать с ним.
-Что с тобой, Малыга? – удивился Александр.
- Кажется, ты подумал, что я делаю это специально, чтоб вызвать в Диляре жалость, и воспользоваться ее добротой? - сквозь слезы проговорил Юрий.
- Малыга любит трагедии, все воспринимает остро и переживает слишком эмоционально, - продолжил Александр и глянул на меня. - Но все это лежит на поверхности и быстро проходит. Ты не принимай его слишком всерьез. Сейчас! – и молодой человек ушел за сигаретами.
— Юра, на что ты обиделся? - спросила его.
—Я очень несчастлив. Ты же знаешь, что со мной происходит.
А немного погодя, когда красное вино переменило его настроение, он каким-то добродушным тоном предложил:
-Пика хочет, чтобы ты нарисовала портрет Анжелики, который он бы с удовольствием повесил в комнате, на против своей кровати.
Это была наша последняя встреча с Александром. вскоре он уехал к Анжелике, и написал мне письмо.
Что меня удивило больше, это было настоящее письмо, написанное на тетрадных листах и отправлено по почте.
«Я скажу вам то, что вы уже наверняка поняли, я люблю вас… Я болен вами. Мне трудно с вами разговаривать, потому что я все время думаю, что вот сейчас вскочу и сомкну свои руки вокруг вас… Я погружаюсь… меня ничто не может удержать». И еще, он пишет, что ему хочется пригласить меня в ту квартиру, что он снимал в Жулдызе, и показать свои акварели, приобретённые для того, чтобы написать мой портрет.»
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ....
| Помогли сайту Реклама Праздники |