Кого выбирает жизнь?

понимая, что из этого ничего не выйдет. Понимая также, что за меня всерьез взялась изнуряющая бессонница. Та самая бессонница, при которой спать хочется до умопомрачения, но не выходит, от чего становится ещё тяжелее.
Совсем скоро ты, не шевелясь, позвала:
– Сашуль! Ты здесь? Пить...
– Сейчас, сейчас, Людок! Не волнуйся.
Я сходил за водой, слегка подогрев ее в микроволновке. Ты сделала пару глотков. Слезы блестели на твоих щеках.
– Мне страшно... Я умру... А ты без меня ни с чем не справишься...
– Малыш мой! Не болтай глупости! У тебя всё пройдёт! – я боялся при тебе зарыдать.
– Нет! У меня опять болит здесь! – ты с усилием поднесла руки к горлу. – Челюсти сводит... Давление опять...
Я схватил тонометр, быстро приладил его к твоей руке и, накачивая манжету, всё ждал, когда же он пропищит, показав, что уже достаточно. Но качать пришлось далеко за двести, значит, опять зашкаливает.
Я поглядел на циферблат – четыре часа двадцать минут. За окном темень. В ход пошли оставленные нам таблетки.
*
– Дедуля! Дедуля! – услышал я сквозь болезненную дремоту родной, всегда певучий голосок, и ощутил прикосновение теплых губ к моей колючей щеке. – Ты же не спишь? Нет? Ты покажи как-нибудь, что слышишь меня…
Я встрепенулся от неожиданности, и хотел сказать внучке, что бесконечно рад ей, но пересохшие губы и язык лишь предательски что-то просипели.
– Как же ты всех нас напугал, дед! – торопливо шептала внучка, вытирая слезы, которые текли у неё ручьём. В знак протеста против этих слез, я поморщился и замотал головой.
– Всё-всё! Больше не буду! – пообещала мне Настенька.
Смотреть на неё было приятно и радостно. Наконец-то рядом родная душа, бесконечно милый сердцу человечек.
– Как бабушка? – едва получилось у меня пересохшим ртом. – И пить!
– Сейчас-сейчас! Вот, пей из своего стакана! Надеюсь, здесь не цианид!
– Как ты сюда пробралась, ведь карантин? – удивился я.
– Да как? Состроила глазки одному, да другому, они и не устояли! – засмеялась Настенька.
– Я бы тоже не устоял!
– Ну, дедуль! Теперь мне понятно, почему тебя бабушка любит сильнее всех нас! А меня только на минутку и пустили. За бабулю ты не волнуйся! Она – молодец! Мы ее уже забрали из кардиологии. Мама ей электронный шагомер купила, так она, знаешь сам, какая дисциплинированная, теперь по комнатам марширует, его накручивает, показания считывает и собой гордится! Давление так высоко уже не поднимается. Слабая только... Быстро устает, часто засыпает... Я принесла тебе тут кое-что... Нескоропортящееся... Не волнуйся. Яблоки и всякие печенья... Что ещё надо? Почитать? Хорошо, принесу! А телефон категорически не разрешают. Даже не понимаю, почему на него так взъелись. Ты уж потерпи! Хочешь, я тебе маленький-маленький проигрыватель принесу? В ухо вставишь, и все «звезды» твои!
– Кто-кто?
– Ой, дедуль! Знаю, что ты их червяками называешь! Но так же говорят! Ты ведь любишь…
– Ты о чём? – поморщился я.
– Извини, вырвалось! Не любишь, а нравятся! Тебе же нравятся Анна Герман, Валерий Ободзинский, Валентина Толкунова, Буба Кикабидзе…
– Вот и опять у тебя вырвалось? Ты же знаешь, мне нравятся не они, а как они поют! Улавливаешь отличия?
– Ты опять, дедуль, к словам цепляешься! Ведь прекрасно меня понимаешь!
– Каждое слово что-то означает, и путать не надо – ни смысл, ни слова! А то однажды вообще перестанем друг друга понимать, произнося одно, а понимая, совсем другое.
– Ты много говоришь, но так и не ответил, принести тебе проигрыватель?
– Не надо, Настенька! Деликатесы быстро приедаются. Оставь мне их на потом. Лучше я сам с собой поговорю! Уже давно заметил, чем дольше живу, тем мне интереснее с самим собой разговаривать!
– Но это, как раз, понятно! Почему же с хорошим человеком не поговорить! – поддержала меня своим смехом внучка. – Ну, я пошла? А то неудобно – обещала ведь недолго! И сколько же у тебя проводов всяких накручено! Даже завидно! И всё для того, чтобы не сбежал? Да? Так я передам всем нашим, что ты уже молодец? Ты же молодец?
Настенька ласково потерлась о мою руку щекой, поцеловала ее и, пятясь к двери, помахала мне свободной от сумки рукой, и беззвучно скрылась.
*
В палате опять наступила неестественная тишина, располагающая лишь ко сну, да к тяжёлым воспоминаниям. И они немедленно навалились, хотя я бы предпочел оставаться в одиночестве.
Итак! До шести вечера, то есть, практически весь день, мы с тобой боролись с высочайшим давлением и болями и каждую минуту ожидали спасительного прихода участкового врача. Как нам это удавалось – разговор особый и бесконечно долгий, почти как эти десять изматывающих часов, в течение которых мы ждали, надеясь на появление чуда при каждом буханье на лестничной площадке лифтовой двери, отчётливо слышимой даже днем.

Участковым оказалась миловидная торопливая женщина, похожая на Дюймовочку. Поражала стремительность, с которой она расспрашивала нас о болезни, выписывала больничный лист, давала советы увеличить вдвое дозу нитроглицерина, опирающиеся на опыт её бабушки, дожившей якобы до девяноста трех лет. Покончив с этим минут за семь, она улетучилась настолько молниеносно, что мы поняли – впереди нас без реальной врачебной помощи ждёт вторая ночь, еще ужаснее и опаснее. Но удерживать Дюймовочку и задавать ей вопросы по существу нашей беды мне казалось крайне бесполезным. Вся ее точеная фигурка (лица я и не припомню, будто его и не было) излучала единственное стремление – поскорее от нас умчаться. Какие уж вопросы в вечернее время, если где-то ее ждали брошенные на произвол, может, даже проблемные дети и супруг на диване, наверняка дергающийся перед телевизором в такт выкрикам футбольного комментатора. Может, всё у нее было иначе, но заниматься больной она явно не хотела.
Думаю, Дюймовочка, судя по оставленному ею в квартире запаху, прежде чем упорхнуть, выкурила и за нашей дверью очередную сигарету, точно так же, как сделала это до прихода к нам.
«Странное дело! – подумалось мне. – Если врачи, постоянно твердя нам о вреде курения, сами его не бросают, доверяют ли они себе и своим, чаще всего, весьма посредственным знаниям в области медицины? Именно потому, что не понимают и не доверяют, сдаётся мне, медицина для них любимым делом так и не стала! И никогда не станет! Она всего-то профессия, какая-никакая, ремесло, дающее право где-то пристроиться! И как при подобных обстоятельствах мы вынуждены верить таким врачам? Я имею в виду даже не вред от курения! В этом мы, слава богу, и без их помощи, почти все способны разобраться, а лишь целесообразность и благоразумие своего обращения к ним за помощью!»
Ну, не могу я об этом ненавистном курении молчать. Детей бы хоть не губили, дуры! Не занимаясь делами, которыми по праву можно гордиться, которые возвышают людей в собственных глазах, делают более значительными и уважаемыми, они находят для самовыражения самые отвратительные занятия! Ну, почему наше население столь стремительно деревенеет? Почему автоматически повторяет всё плохое, о чем даже не задумывается? Попадает из капкана в капкан и ничуть не набирается ни ума, ни опыта! Лишь повторяет то, что подаётся, как нечто модное! Но наступит ли хоть когда-то мода на полноценные самостоятельные мозги?
Такая же глупость просматривается в моде несчастных болванчиков на татуировки, на тренажерные залы, на пристрастие к религии, на похудение, на косметическое «омолаживание», на самые современные айфоны-телефоны. И каждый болванчик, убеждая себя в том, что он исключительный индивид, находит немало аргументов в пользу того, что занят исключительно важным и полезным делом, к тому же, «проверенным опытом миллионов», что якобы подтверждает правильность выбранного пути. Но этих людишек откровенно зомбируют, а они не только этому не противодействуют, но и плывут по течению в общем потоке, чем помогают превращать себя в стандартизированных членов некого человекообразного стада! Они не научились мыслить самостоятельно, хотя им кажется, всё иначе. Они уверены, будто идут правильным путём, поскольку этим же путём рядом с ними идут и многие другие!
Как же мне их жаль! Но одновременно жаль и всех остальных, даже думающих самостоятельно и поступающих независимо, ибо нас мало, а этих стадных моднячек – миллионы! И они нас тоже потопят, не утруждая себя, топят заодно! И тем самым, как мне представляется, перекрывают всему человечеству возможность развиваться как существу, поведение которого напрямую связано с его интеллектуальными возможностями!
Хорошо ещё, хоть сын впитал моё воспитание по части абсолютного неприятия курения, как занятия бессмысленного, вредного и, вдобавок, гадкого. С дочерью получилось иначе – она мнит себя самостоятельной, потому в своей жизни дров уже наломала. А самостоятельности, как не было, так и нет! Беда наша!
Сын однажды целую историю мне поведал, сразу предупредив, чтобы я случайно не проболтался его жене Наташке. Ещё в институте он приметил мелькавшую иногда перед глазами студенточку, только с другого факультета. Потому встречал ее редко; проскочит, бывало, она мимо, да еще с какими-то парнями со своего факультета или с целой армадой подруг. Как тут вырвешь ее из толпы, даже с самыми серьезными намерениями? Но однажды-таки удалось!
«Честно тебе говорю, батя, – сознался сын, – приблизился я к ней, и по всем моим фазам сразу шарахнули все триста восемьдесят! Не дай бог, повторяю, ты Наташке проговоришься! Я тогда просто оторопел, глядя на нее. Вот она, думаю, моя судьба, ниспосланная свыше. И, что было важно, со стороны девушки я тоже к себе интерес заметил. Ну, дальше как бывает, пригласил ее в воскресенье в городской парк, а потом в кино. И она даже вовремя пришла, что делает ей честь! И всё начиналось у нас достаточно занятно, но в парке (я и не предполагал такого поворота событий, засмеялся сын, рассказывая мне это), она вдруг покопошилась в сумочке и закурила! И, знаешь? Всё! У меня, как отрезало! Будто по телу ток другой полярности пропустили! Буквально за секунду моё особенное отношение к ней, еще, по большому счету, и не закрепившееся, рассыпалось на осколочки, которые и собирать-то не хотелось. Вот, веришь, смотрю на нее новыми глазами – красавица, и не только лицом и фигурой, а каждым своим жестом, но душа моя ее больше не принимает! Как фальшивка какая, что ли? И вроде бы, сущий пустяк! Сказал бы мне кто о себе такое, я бы еще и не поверил! Мало ли их курит? Противно, но не это же главное! А я тогда однозначно понял, что не хочу ее больше видеть! Весь ореол, который я над ней в своих мечтах возвёл, растворился в вонючем сигаретном дыму. Вот и всё! Конечно, погуляли мы тогда немного, раз уж пригласил. Дело чести, как говорится! Конечно, я и виду не подал, и в кино сходили, и проводил я ее до дома, как водится, но встреч потом уже не искал. А когда через неделю она меня в коридоре остановила, поинтересовалась, то ли с обидой, то ли с иронией: «Ты, видимо, очень занят? Я в прошлый раз и не спросила, ты не на золотую медаль, случайно, тянешь?» Ну, я и брякнул глупость, которая первой в голову пришла: «Нет! От медали я еще на первом курсе отказался, когда курить попробовал!» На том и разошлись окончательно».
– И она о причинах твоего реверса так и не узнала? – уточнил я у