Посвящается нашему начальнику курса
бесконечно уважаемому незабвенному Петру Пантелеевичу Титову
1
До чего же я тогда устал. Совсем тоскливые были денёчки! Хотелось лишь заснуть, позабыв обо всём, но до подобной роскоши мне было далеко. В силу гнетущего настроения, в самолёт я поднялся последним. Да и зачем было торопиться? Раньше-то всё равно не улететь, а толкаться в потоке пассажиров, медленно поглощаемых чревом огромного самолёта, мне не хотелось.
Обменявшись улыбками вежливости с симпатичной стюардессой, подсказавшей, куда мне пройти, я занял кресло согласно билету. Впрочем, устроиться иначе я бы всё равно не смог – самолёт заполнился под завязку, а я итак обосновался замечательно, никто не толкает и рядом с иллюминатором. Лучшего и желать не приходилось, хотя об обещанном мне сюрпризе в тот момент я даже не вспомнил. А сюрприз-то мне обещали. Впрочем, об этом – как-нибудь потом.
Стало быть, свалился я в кресло и внутренне заледенел. Ничего не хотелось. Только взлететь бы поскорее, забыться, заснуть, но вместо этого я тупо уткнулся в какой-то литературный журнал, не разбирая текста, да иногда поглядывал вокруг себя, догадываясь по опыту, кто же меня окружает. Это бывает интересно, хотя всё чаще натыкаюсь на серое однообразие соотечественников и их тупое безразличие ко всему, кроме самих себя. Раньше было иначе. А может просто я был иной? Кто теперь это знает точно? Да и кому я, в общем-то, поверю, кроме себя самого? Тоже ведь свои сдвиги накопились…
В трёх креслах предо мной устроилась молодая семья. Меж высоких подголовников мелькала короткая стрижка главы семейства, молодого мужчины, я еще решил, будто он войсковой офицер.
Впрочем, как знать? Сегодня многие парни своими причёсками зачем-то имитируют плешь, да с непонятной мне гордостью козыряют своей небритостью. Той самой, которая у женщин, заставших прежние времена, вызывает (сужу по своей жене) брезгливое отвращение ("Фу! Какая неаккуратность!") Только не у молодых людей, разумеется. Сегодня у разных поколений установились диаметрально противоположные симпатии. Недавно только подзаборные алкаши козыряли щетиной. Теперь она встречается всюду. Еще и за символ самобытности, мужества и интеллекта выдаётся! Ну, и что с ними поделаешь! Сегодня будто масло на печи поплыли не только нравы, но даже критерии красоты и безобразия!
Люди всё чаще принимают заботливо подсовываемую им ерунду за истину, а потому любые иные представления, ранее им неизвестные, какими бы они ни являлись по своей сути, людей не задевают. Молодёжь же во все времена страдала безапелляционностью, полагая, будто и сама с усами, потому и сегодня часто пропускает мимо себя нечто важное.
Казалось бы, даже при моей жизни времена сменились столь резко, как могут меняться лишь театральные декорации. Но если бы только времена! В действительности случилось ещё хуже – целая эпоха пошла вспять! Но людишки во все времена надеются только на лучшее.
А ведь вслед за временами сильно деформировалось и то, что называется общественным сознанием! И кого это удивляет, раз уж всем, как будто, известно, будто бытие всегда и определяет сознание.
Хорошо! Пусть так и есть! Но тогда остаётся лишь удивляться, до чего же неустойчивым оно оказалось в действительности, это неосязаемое многими общественное сознание! Неожиданно оказалось, что оно управляется не материальным бытием, как нас учили, а придуманной кем-то рекламой, модой или даже анекдотами!
Может, все потихоньку сошли с ума? Пожалуй, что так! Конечно же, сошли, если уж действительно жизнь всего человечества управляется той самой рекламой и модой, исходящей от матерых торгашей, обычно заинтересованных в обмане!
Слишком уж быстро опрокинулось не только представление о каких-то там прическах, длине юбок или щетине на лице мужчин, – это же сущие пустяки, – но и о самой сути добра и зла, о смысле человеческой жизни, о долге, чести и совести! По своей прихоти люди вдруг всё вывернули наизнанку и выставили напоказ! А изнанка бытия оказалась крайне неприглядной, как любая изнанка, хотя кто-то и ее принял с восторгом.
Заодно выяснилось, что общественное сознание способно меняться не столь уж медленно, как это многим представлялось ранее, и совсем уж не плавно, как нам внушали специально обученные люди.
Нет! В нашем обществе изменения сознания произошли резко, будто горный обвал. Без долгих раздумий стало всё вверх дном, и точка! И характерные черты народа, выработанные многими поколениями, вдруг этим же народом оказались презираемыми, а их место заняли новые черты, те, которые вдавливались в головы доверчивых людей миром бесконтрольно расплодившихся хищников.
Нам же когда-то всем представлялось, будто мир хищников так далеко от нас... Казалось, будто он где-то за государственной границей, надёжно защищавшей нас от всякой капиталистической грязи.
Мы опять очень сильно просчитались. Преставления нас снова подвели!
Боже ты мой! Что только не крутится в моем сонном мозгу! Сон-то у меня обычно нервный, почти всю ночь держит в напряжении какая-то ерунда, а в это время в голове происходит такое…
Во сне я другой человек. Я не летаю в облаках, и всё же более энергичный, более решительный, чрезвычайно компетентный в любых вопросах. И в соответствии с этими обстоятельствами вокруг меня развиваются такие события, о которых днем я и подумать не мог.
Самое интересное, что в своих снах я всегда оказываюсь в центре очень важных и драматических событий, развитие которых всегда от меня очень зависит. Обстоятельства вынуждают меня решать чуть ли не глобальные проблемы. Днём я о них и не думал и не гадал, зато ночью они являются…
И всегда, даже если всю ночь меня истязали сновидения с неразрешимыми проблемами погибающего человечества, во сне я их вполне успешно разрешал. Часто в последнюю минуту, но всех спасал! Я находил удивительные решения, я побеждал самые злые силы. И потом, сознавая, что я теперь герой, и гордясь собой, очень хотел запомнить малейшие подробности, очень важные подробности, чтобы днём заново над ними поразмышлять или с кем-то поделиться. Не скрою, мне часто этого хотелось. Увы! Утром ничего не вспоминалось, ни само собой, ни по моим настойчивым попыткам, сколько бы я ни тёр лоб. Оставалось лишь ощущение того, будто всё происходило в реальности, но я попал в непонятное черное облако удушливых газов, и они лишили меня возможности свободно мыслить.
Иногда я делился снами с женой, но и она всякий раз хохотала и повторяла свою странную фразу: «Вот бы нашему теляти да волка съесть!»
Я, разумеется, злился, снова напрягался, пытаясь хоть что-то оживить в памяти, но ничего не получалось.
Странно. Зачем же появлялись те сны, если пользы от них никакой? Действительно, очень странно работает моё сознание. Или я чего-то важного не понимаю?
Ладно, ещё понаблюдаю.
Жена стриженого мужчины, видимо, надолго никогда не замолкала. Она и теперь непрерывно щебетала, искренне переживая по каждому пустяку. Ей непременно хотелось знать всё, но знания ее всякий раз оказывались чересчур уж бессистемными, без всякой пользы для неё. Действительно, как я заметил, что только ее не интересовало! И который час? И как скоро включится вентиляция; неужели она работает только в полёте? И прилетит ли их самолёт вовремя? И кто их сегодня встретит? И разорится ли свекровь хоть на маленький букетик? И что означают галуны на рукаве пилота? И надёжный ли этот самолёт? И стоит ли заранее попросить пакет? И когда разрешат вставать с места? И какая погода их встретит? И будет ли потом перед глазами еще несколько суток всё взлетать и качаться?
Правда, всё это она, не проявляя эгоцентрической напористости, проговаривала мужу тихонько, почти на ухо, стараясь не привлекать чужого внимания. А «короткая стрижка» терпеливо отвечал на каждый ее вопрос с той ласковой усмешкой, которая выдавала абсолютное обожание и прощение любимой жене всего, что ей будет угодно.
Третье кресло, непосредственно передо мной и у окошка, досталось любопытной егозе лет пяти-шести. Она уже успела вывернуться наизнанку, заглянуть и в моё пространство, протиснув ко мне голову сначала с одной стороны своего кресла, а потом и с другой. Правда, я ее не заинтересовал. Как говорится, слава богу!
Впрочем, я недооценил возможностей этой милой девчушки воздействовать на окружающих. Очень скоро она превратилась в маленький вулканчик с торчащим хвостиком волос, перехваченных бантом внушительного размера. Пока не гудели двигатели, было слышно, как бесконечным потоком сыпались на родителей вопросы егозы. Похоже, что девочка успешно повторяет натуру своей беспокойной матери! Привыкшие к этому родители отвечали дочери редко, чаще они и не успевали. Впрочем, девочку их ответы не интересовали. Ей нравилось лишь задавать вопросы:
– А зачем самолеты широко расправляют крылья, если они ими не машут, как птицы?
– Так ведь редко кому удаётся летать без крыльев! – успел поделиться собственной мудростью отец. – Разве что во сне или на ракете!
– Да, да! – радостно поддержала девочка. – Во сне мне крылья не нужны! Я и без них летаю! Зато там ноги не бегут! Они же, как вареные макароны!
Судя по всему, в тот момент мама задумала усадить доченьку, чтобы пристегнуть ее к креслу, поскольку засветилось информационное табло, но егоза не сдавалась, изворачиваясь ужом. Попутно она продолжала выяснять:
– А почему самолёт сначала бежит и только потом взлетает, а воробышек взлетает сразу?
– Так ведь самолёт очень большой! Ему скакать как воробышку трудно! – доходчиво объяснила мама.
– А красивая тётя, которая нас конфетками угостила, сама их ест?
– Пожалуй! – подтвердил папа.
– А она, как и мы, в очереди стоит, когда билеты достаёт, или ее итак сюда пускают? – не угомонилась девочка.
– Так ты её и спроси! – предложил папа.
– Конечно! Когда конфетки закончатся! – согласилась девочка. – А вы не волнуйтесь! Про «пожалуйста» я помню! – и сразу без паузы опять. – А почему пузырьки в стакане не тонут?
– Потому что они очень лёгкие, вот и всплывают! – посмеялась мама.
– Они всегда были легкими? – уточнила егоза.
– Ну конечно, всегда! – подтвердила мама.
– А как же их утопили? – не унималась дочь.
– Всё, Дашенька! Помолчи хоть немного, а то самолёт не взлетит! – решил остановить поток вопросов папа.
Не тут-то было! Её здоровое любопытство, казалось, не иссякнет никогда:
– Значит, летчики забудут моторы включить? А если самолёт не взлетит, то мы на поезде поедем?
– Может быть! – ответила мама, смеясь.
– А как лётчик дорогу найдёт? Он что же, прямо на воздухе ее видит?
[justify]– Конечно! –