раз покряхтела и один раз кашлянула, демонстрируя свой способ напряжённого размышления.
Мгновенно воцарилась тишина. Только по задним рядам неслись тихие шепотки.
— Тише, Бабка-Вещунья говорить будет.
— Дайте ей сказать.
Видела и слышала Вещунья, может быть, хуже самых старых дедков и бабок, зато соображала, не в пример, лучше. Причину и источник всех бедствий она поняла сразу и более того правильно поняла.
— Плохие времена начались. Грозные. Бедственные. Болезни. Люди пропадают. Всё это от того происходит, что духи лесные обозлились на людей. Раньше как жили? К лесу с уважением. Духов чтили. Лешему молочка в блюдечке выставляли. Так он завсегда выпивал. Потому как ночью на Ивана-Купала поставишь, утром придёшь. Нету молока. Ясно дело, Леший выпил. Или вот ещё, коли ночью по лесу идёшь, заслышишь, что ухает кто-то, завывает. Знай, это Дупляк. В дупле живёт. По ночам воет. Тебя пужает. Потому как лес чтить надо. Раньше лес чтили. Духов уважали. А теперь что? Теперь не то. Всё повырыто да порублено. Инда Дупляка не слыхать. Или вот ещё бывает, опять же по лесу идёшь, и вдруг коли на шишку ногою наступишь да пребольно. Аж и ругнёшься. Это, значит, Шишкарь тебе досадил. Или вот, особливо коли бежишь, ветка тебя заденет, стеганёт. Да пребольно. Это Веткарь. Это он такие коленца выкидывать любит. Его тоже чтить надо. Потому как он дух лесной. Он из леса. А вот ещё Листвичок есть такой. Этот ничего не делает. Листья раскидывает. Тропинки заметает. Озорует. Корневик ещё. Он тебе подножку делает. Коли спотыкнёшься или упадёшь коли, по лесу гуляя. Это Корневик. Много всякого в лесу обитает. Это мы в гордыне своей несусветной до того дошли, что думаем, будто мы над лесом хозяева. Лес чтить надо.
— Что ты сказать-то хочешь, бабка? Не понять никак.
— Да, ничего непонятно. — вслед за Иваном признался Фрол.
Недоумевал и промолчавший Фёдор.
— Надо духов лесных смилостивить. Ублажить. Мир, прощения попросить. Раньше то как? Люди умели жить в ладстве и согласии с духами. Все беды наши нонешние от духов лесных. Это они виной. Коли дитё помирает в ранстве, это, знать, кикимора на него порчу наслала. А то и вообще украсть может. За детьми особый надзор нужон. Потому как они от духов самые беззащитные.
Суть Иван уловил.
— Чего ж ты говоришь, что духи во всём виноваты?
— Оне. Кто ж ещё?
— Как же нам их замирить?
— Сложно. Оченно сложно. Знать, сильно они в этот раз осерчали.
— А если они на мир не пойдут? Извести их что ли?
— Сложно духов из леса извести. Оченно сложно...
Она хотела ещё что-то добавить, но её прервали на полуслове. Давно пора было уже кому-нибудь возразить. То, что говорила Вещунья, полностью противоречило принятой религиозной установке.
— Да чего мы её слушаем то?! А?!
Это была Никифоровна, заправила в женской половине. Она не обладала ни умом, ни достаточным жизненным опытом и выдвинулась на главенствующую роль исключительно благодаря склочному характеру. Бойкая на язык и скорая на суждение, спорить была готова с кем угодно и по какому угодно поводу. Связываться с ней никто не решался.
— Чего Боженька не хочет для людей, того никогда и не случится. А Вещунья — ведьма. Ведьма она и есть ведьма. Соблазняет нас, от веры отвратить хочет. Её ведьмино дело нечистое. А мор да напасти все от Бога. Кара это нам за безбожие наше. За то, что люди творят. Наказание это. Верно, я говорю, бабоньки? А Вещунью нам и слушать нечего. Ведьма она.
— Кто это ведьма? Ну никакого почтения не стало. — проворчала обиженная Вещунья.
— И что это за духи такие? Шишкарь какой-то. Веткарь да Листкарь. Никогда не слыхала. Напридумывала чертовщин всяких.
— Я тоже. Тоже не слыхала. — Не утерпела Егоровна.
— А мне мамка сказывала про Тихаря. Мол, если тихо-тихо, а слышишь, что скребётся кто да будто шепчет так. Знать, это Тихарь. — убеждённо заявила Михайловна.
В бабьи пересуды неожиданно вмешался представитель мужской части. Колька. Вихрастый, щербатый детина, он только недавно перешёл в группу бородатых солидных мужиков, вот и решил воспользоваться правом голоса.
— А ещё есть такой Сиськарь. Он у кажной бабы за пазухой живёт. — Колька говорил с убийственной серьёзностью, но едва ли мог быть по-настоящему серьёзным обладатель этой наглой, глумливой рожи. —Так что ежели бабу, как следовает, ухватить...
— Ну тебя к лешему, дурак. — возмутилась Михайловна. Хохма была отпущена по её адресу.
— Сама к нему иди, дура.
— Не совестно тебе?
— А чего мне совеститься?
— Со старшими так разговаривать.
— А чего я такого сказал? Дурой назвал? Так, может, скажешь, что это и неправда?
Старухи не пользовались таким же почтением, что и старики. Михайловне только и оставалось, что отплюнуться.
— Тьфу, дурень.
— Вот уже и ссориться начали. Это всё это ведьма. Побасенками своими в грех вводит. — продолжила свою отповедь Никифоровна.
— Ничего я не выдумывала. Всё как есть, так и говорю. А кто из нас ведьма ещё посмотреть надо. — буркнула Вещунья.
— Чего? — вскинулась Никифоровна.
— Чего, думаешь не знаю, про ведьмовство твоё?
— Это какое такое ведьмовство?
— Да уж известно какое.
— Завралась старая. Сама колдунья, а меня ещё и ведьмит.
— Что ж ты, Никифоровна, хочешь сказать? Что нет никаких духов? — спросил озадаченно Иван. Как ни была бестолкова Никифоровна, ей удалось вселить тень сомнения в слова Вещуньи.
— Может, она и есть какая-нибудь нечисть. Да токма не в ней дело. И лес тут никак ни при чём.
— А как же упыри?
— А кто этих упырей видал?
— Я видал. — признался Козьма, Колькин погодок. — Мы с Васяткой когда шли, так они, окаянцы, чуть нас в пруду не утопили. Скажи, Васятка.
Привлечённый в свидетели «Васятка» невнятно пробурчал, что «было чего-то», а чего такое он и не упомнил.
— Пьяные были и плавать полезли. Вот и весь сказ. — вынесла им приговор Никифоровна.
— Прямо уж пьяные? По чарке то всего и выпили.
— По чарке. Знаем мы ваши чарки. С нашего первача не то, что упыря. Мать родную не узнаешь.
— Это верно. Нахлебаются, а потом брехать начинают. — Егоровна с иронией посмотрела на стариков.
Польщённый Лукич гордо выпятил грудь.
— И вправду, первач у нас отменный.
Никифоровне того и требовалось.
— Видите. Не в духах дело и не в лесе. Лес он что? Не живой, не мёртвый. Ничего там нету. Дерева да зверьё. Сова ухнет, сучок треснет — уж и Леший виноват.
— Чего же делать? Чего-то ведь надо решать. — взаимоисключающие доводы завели Ивана в тупик.
— А чего решать? Гнать от себя надо таких вещуньев. Она, небось, все сглазы то и насылает и порчьи наводит.
— Ну уж ты хватила, Никифоровна.
— А чего? Не верно, что ли говорю? А бабоньки? Коли в духах так хорошо разбирается, знать, сама с нечистью знается.
Обиженная Бабка-Вещунья не стала дальше спорить и, повернувшись, медленно-медленно побрела прочь. По знаку Ивана Фрол и Фёдор кинулись её провожать.
Сход же продолжился с прежней бестолковостью. Снова деды заспорили с бабками, а мужики с бабами. В конце концов Иван распустил всех. Но кое-какие мыслишки относительно происходящего у него появились.
4
Несмотря на то, что война лесного воинства проходила успешно, с большими жертвами для людей, до решительного перелома было ещё далеко. Нужна была ощутимая победа в крупном сражении. Леший прекрасно понимал, что все успехи временны, пока не устранён источник опасности. Чтобы достичь наиболее сокрушительного эффекта надо было ударить в самое сердце людского мира — в их жилища. И здесь требовалась помощь живших вместе с людьми духов — домовых. Однако для начала ещё предстояло склонить тех на свою сторону.
Большой дружбы между домашней и лесной нечистью не было, хотя они и происходили от одного корня. Давным-давно часть мистических созданий, откликнувшись на призывы людей, решила связать с ними свою судьбу. В каждой избёнке, в каждой сараюшке поселился какой-нибудь дух, а то и несколько разом. Домовые берегли покой людей, отвращая от них беды и порчу. Нельзя сказать, чтобы они стали прислужниками, очень часто пакостили и вредили, но и врагами рода человеческого они так же определённо не были. Сколь часто вредили, столь же часто и помогали. Конюшники следили за скотом, чтобы не болел, чтобы в чистоте был. Гуменники предохраняли сено от гниения. Домовые следили за порядком в доме. Руководили мышами и сверчками, чтобы знали меру. Сарайники берегли припасы. Да и вредоносные действия домашних духов не выходили никогда за рамки проказ. Наводили страх, скрипя половицами, стуча и ухая по ночам. Люди, в свою очередь, почитали домовых. С удивительной лёгкостью были забыты всесильные властелины стихий, распоряжавшиеся солнцем, даровавшие урожай, насылавшие непогоду, но почему-то удержались ничем не проявлявшие себя малые духи. Люди продолжали верить в домовых и барабашек. Возможно, потому что, те принадлежали деревенскому миру. Боги, хотя и были человекоподобны (правда, их воочию никто не видел), но отстояли слишком далеко от людей. Были слишком могущественны, а разные домовые жили под боком такой же простой жизнью. Неистребимой вере в них нисколько не мешало то, что их также видеть никому не доводилось.
Оставшиеся в лесу и по-прежнему чуждые всему человеческому духи осуждающе относились к своим собратьям, отказавшимся от вольной жизни. Домовые лесным отвечали тем же. Леший высоко ставил звание духа, раз намеревался убедить этих маленьких проказников и хозяйственников вступить в войну. Задачу он поставил себе сложную. Потрудиться надо было просто для того, чтобы встретиться с домовыми.
У Лешего имелся свой агент во вражеском стане, ведьма под прикрытием, что докладывала о планах противника и отвращала подозрение от леса. Через её посредничество он условился с домовыми о встрече, на их, вернее, на людской территории.
Переодевшись в обноски, оставшиеся от загрызенного вурдалаками путника, Леший отправился на историческое свидание. В самое логово врага. Обычная деревушка казалась ему самым страшным из существующих местом, средоточием зла. Стража в лице оборотней сопровождала его до самого частокола. На всякий случай, высоко в небе парило несколько ведьм. Страх перед людьми был очень силён. Лесная нечисть отказывалась отпускать своего командующего без поддержки.
За себя Леший не боялся. А если и боялся людей, его ненависть к ним была много сильнее. С ужасом, смешанным с удивлением, крался Хозяин Леса меж домов и сараев. Примитивные избы в два этажа поразили его воображение. Прежде он полагал, что не может быть ничего величественнее векового дуба, но человеческий дом превосходил искусностью любое творение природы. Однако когда Леший рассмотрел, из чего сделаны избы, судорога отвращения пробежала по его лицу. Всё равно что человеку увидеть сложенные штабелями трупы. Он слышал, что люди используют срубленные деревья по хозяйству, но уничтожить столько живого ради того только, чтобы было удобно спать. Этого Леший понять и принять не мог. У него только прибавился ещё один повод для ненависти.
В условленном месте, в заброшенном хлеву встретились века не видевшиеся братья, домовые и лесной духи.
Они вылезали отовсюду, из щелей, из-под половиц, из-за тюков с сеном, спускались с чердака. Маленькие человечки, не больше локотка. Так же,
