Наутро, проспавшись и протрезвев, он не мог поверить в то, что сделал. Надеялся, что это был дурацкий сон, кошмар, фантазия, мыслительная комбинация, что угодно, только не реальность. Он открылся Цели! Сознался, что Гросс и Лаптэк хотят использовать его и что он бессовестно их обманывает. Теперь «Дельцу» было несложно, копнув чуть поглубже, что не требовало больших усилий, продлить логическую цепочку, протянуть нить дальше, чтобы понять, что обманывать могут и его. Казимир считал себя погубленным. Вся его тонко построенная игра заканчивалась самым нелепым проколом. Несколькими оброненными признаниями он вырыл себе яму.
Через день Казимир ещё раз напился. Петляя по не самой ровной дороге, он тащился домой из кабака. В этот день кузнец не смог составить ему компании, занятый работой. Крысолов пил в одиночестве. Идти становилось всё тяжелее. Небо бешено кружилось над головой. Звёзды совершали дикие немыслимые прыжки. Хотелось лечь прямо здесь на улице, но переборол этот соблазн. В довершение всего проклятая лачуга всё никак не желала появляться. Кругом были только расплывающиеся на общем фоне серые домишки, слишком большие и чуждо-уютные, чтобы быть его домом. Наконец наткнулся на свой сарай. Разумеется, случайно. Войдя, Казимир так стремительно плюхнулся на тюфяк, что лишь благодаря чуду, достигаемому опьянением, избежал травмы.
Утром было плохо, хуже обычного. Попытался вызвать рвоту, чтобы облегчить состояние. Но сколько ни отплёвывался, спазмы ни к чему не привели. Словно сжалившись, голова поболела совсем недолго. Через пару часов отпустило. А ещё через час он смог поесть. Хотя есть особо было нечего. Хлеб за пару дней успел зачерстветь, сыр же своим запахом вызывал вполне оправданные к себе подозрения. Простоявшее несколько дней молоко также было мало пригодно для употребления. Физическое самочувствие заметно улучшилось в отличие от душевного, которое было отвратительно и никакими возлияниями не исправлялось. Несмотря на прояснившуюся голову и успокоившийся желудок, Казимир чувствовал себя омерзительно. А то, что ему предстояло регулярно возвращаться к источнику и причине всех своих бед и проблем, ещё больше ухудшало его состояние.
Всю свою жизнь он развивал в себе равнодушие к людям и к окружающим условиям. Это было одно из сильнейших его качеств и, возможно, в каком-то смысле одно из лучших. Это помогало ему в работе. Никакой запах не мог вызвать дурноты. Никакое событие не могло пошатнуть его. Казимир был невосприимчив. То, что происходит внутри, даже от самого себя, от разума своего, от осознания, умудрялся порой держать втайне. Делил как бы душу на двое. Чтобы на одну половину, не связанную с другой, приходился весь удар. Благодаря этому чтобы ни чувствовал, чтобы ни думал, во внешний мир это никак не экранировалось. Для стороннего глаза он всегда оставался спокоен, немного равнодушен и немного отчуждён. Как будто имея две натуры, к которым имел возможность прибегать по очереди, в зависимости от требования обстоятельств. Одна из этих натур уступила Цели и теперь попала в полное подчинение его воле. Но оставалась ещё и другая. На её счёт Казимир имел некоторые надежды и с помощью неё намеревался продолжить игру. Вариант с одним хозяином или с явным преобладанием одного хозяина не мог устраивать его. Проиграв выборы, Лаптэк фактически всё равно сохранит связи со всеми полицейскими чинами и, следовательно, будет опасен. Гросс тоже, думается, не перейдёт в разряд пешек. У него слишком много знакомых, слишком многие из которых от него зависят. И потеряв место, он всегда сможет устроить жалкому бродяге-крысолову неприятности. О Цели и говорить нечего. Три хозяина города. Три его властителя. Предпочти одного, и два других тебя раздавят. Выход был только один — столкнуть их лбами и дождаться или добиться того, чтобы все трое потерпели поражение в своих планах. Но для этого сначала надо было понять, что нужно Цели. Никакая из кандидатур не удовлетворит его, ни Гросс, ни Лаптэк. Что он в таком случае намеревается предпринять? Как ни был изворотлив ум крысолова, Цели был ему не по зубам. Однако, привыкнув видеть людей насквозь, так легко отступать он не собирался.
Казимир уже не просто утешал себя, что столь открылся. Ища плюсы, он их уже находил не вынужденно. Через это сближение, он получал шанс приобщиться к планам Цели. Тому просто придётся вовлечь его в свою затею. «Делец» должен будет довериться, насколько вообще способен к этому, если увидит, что крысолов зависит от него более, чем от других. Он сделает это хотя бы из желания получить лучшие результаты. Задуманное Казимиром имело малые шансы на выполнение, но всё же не было абсолютно невыполнимым. На данный момент он пока уступил ход, но игры ещё не проиграл. А свою зависимость от Цели можно было использовать против него же. Играя на его поле, Казимир получал возможность следить за ним. Доверие — обоюдоострый клинок. Поневоле будешь более открыт к тому, кто доверил тебе свою тайну, даже если не доверяешь ему полностью. Крысолов уже предвкушал заполучить в свои руки козырь против Цели. Он не успел как следует всё обдумать, выработать хоть какой-нибудь конкретный план. К этому выводу он подошёл инстинктивно.
Эта новая развилка на его и без того извилистом пути пока ещё никуда не вела. Цели теперь становился самым опасным противником. И, что бы там себе крысолов ни планировал, пока он был не только в руках у него, но и ощущал, как эти самые руки обхватывают его горло и начинают душить.
Ему нужно было нарыть что-нибудь на Цели. Компромат, который можно было бы использовать против него. Необходимо было найти его болевую точку. Определить, насколько она чувствительна и насколько поддаётся воздействию. Ему нужен был человек-ключ, вернее человек-отмычка. Достаточно близкий, но при этом не слишком преданный. Из непосредственного окружения никого, подходящего не найти. Иоахим цепко держал всех. Кто же... Кто мог хорошо его знать и не боятся при этом? Кто?
Ширус. «Барсук». Вот оно! Родственник Шильды, то ли брат, то ли кузен — Казимир не помнил точно. Пьянство дурно влияло на него, как, впрочем, на любого, кто этим чрезмерно увлекался. Они даже как-то встречались. Подробности чего уже окончательно стёрлись из его памяти. Он и тогда, кажется, был нетрезв. Насколько он мог припомнить, однажды к нему на улице обратился полный, добродушный господин. Это и был «Барсук». Прозвище идеально ему подходило. Мешковатая одежда ещё больше усиливала сходство. Не верилось, на него глядя, что родственник Шильды Цели. И не какой-нибудь дальний, а самый, что ни на есть, близкий. Родной, двоюродный или сводный, но всё-таки брат. Они очень отличались, но что-то общее в чертах у них, несомненно, проскальзывало. Ширус был общепризнанным городским чудаком. Большую часть своего времени проводил за учёными книгами, редко покидая свой домишко, служивший ему и кабинетом, и лабораторией, где он производил сложные опыты. Варил и выпаривал какие-то жидкости — то ли лекарства разрабатывал, то ли «философский камень» искал. Подобные занятия были абсолютно чужды порядочным говорожцам. Казимиру все люди казались странными, так что он к этому относился более благосклонно.
Тогда у него не было никакого желания вступать в диалог, теперь же воспользоваться этим знакомством составляло жизненную необходимость. Предложить свои услуги, потом разговорить. Но сначала, чтобы знать, как вести себя, надо выяснить, кто он и что он. За сведениями обратился всё к тому же кузнецу, с которым не виделся два последних дня — они пили каждый у себя дома.
Хорошо знакомая дорожка привела его к дому, где над входом красовались застывшие в прыжке медные олени, а дверь была обита резными пластинами в виде листьев и цветов, красивее во всём Говороге не сыскать. Лучшие из изделий Милута оставлял себе. На пороге Казимир обменялся парой фраз с ничего не сказавшим Десякой. Он безошибочно отгадывал ответы по выражению глаз и мимике.
— Как дела?
Сморщился. «Понятно. Значит, как всегда не очень».
— Как отец?
Хмыкнул. «Значит, опять пьяный».
— А мать?
Кивок на кухню. «Тоже ясно».
— Ну а ты что?
Скорбный выдох с поднятием и опущением плеч. «Значит, на мели».
— Что ж, бывает. Дела поправятся.
Наконец быстрый кивок с улыбкой означал «До свидания».
Кузнец сидел за столом, склонившись низко, почти положив на него голову. Казимир бесцеремонно шлёпнул его по плечу. Это было обычное приветствие у них. Они никогда не здоровались и не прощались. Один просто хлопал по плечу другого, и это всё заменяло.
Завидев своего знакомца, Милута обильно плеснул вина в стакан, залив при этом стол. Обдав немного крысолова, протянул ему. Выпивки было вдоволь. У него всегда было что-нибудь приготовлено, на случай прихода дорогого гостя.
Не сразу удалось довести свой вопрос. Милута уже порядочно нагрузился. Сдвинув брови, напряжённо размышляя, он вспоминал, кто такой Ширус.
— На что он тебе вообще сдался?
— От моих ничего не видать. А жрать хочется.
— У «Барсука» карманы пустые. Хоть и тоже Цели.
— А каким образом он им родственником приходится?
Кузнец надолго задумался. Казимиру даже начало казаться, что заснул. Он толкнул его локтём. Оказалось, не спал. В самом деле думал.
— Он ей брат. Сводный или приёмный... Ну да сводный. Это же так, кажется, называется? В общем, выросли они вместе. Как брат и сестра.
— То-то они так не похожи.
— Ну да, потому как не родные. Но всё равно как родные. Вместе росли.
— Чего же он теперь отдельно живёт?
— Это всё Иоахим. Вытурил его из родного дома... А ты думал?
— У него что с «Барсуком» ссора вышла?
Сердце Казимира преисполнилось радостью и надеждой. Впереди забрезжил свет.
— Не то чтобы ссора...
— А как Шильда и Иоахим сошлись? Такие, вроде, разные.
— Кто их знает? «Делец» же плут с головой, мастак на аферы. Опутал как-нибудь... Выпьем лучше. Пустая что ли? Ты подумай.
Кузнец с обидой оттолкнул опустошённую бутылку, которая непременно разбилась бы, не поймай её Казимир.
— Может, Ширус из-за сестры с «Дельцом» на ножах?
— А кто их знает?!
По тому, с какой сосредоточенностью кузнец уставился вперёд себя, Казимир понял, что больше от него сегодня ничего не добьётся. Всё-таки кое-что он разузнал. Ширус, близкий к Цели человек, родственник Шильды, по каким-то причинам недолюбливает её мужа. Неплохо бы выяснить эти причины, прежде чем идти к нему. К кому ещё можно было бы обратиться? Долго думать не пришлось. Трактирщик уже давно служил ему транслятором городских слухов, из которых при отсеве можно было отобрать и действительные факты. Подходящим для этого человеком был трактирщик. Он был достаточно осведомлён и, главное, любил поговорить. Собственно, выбирать то было особо не из кого. Кузнец, трактирщик, Маленчик и составляли Казимиру круг его общения. Пусть только с одним он мог быть откровенен, а с двумя другими говорил всего несколько раз. Но больше он ни с кем почти не общался. Кузнец был пьян. Сильно пьян, и говорить с ним было невозможно. С Маленчиком ещё сложнее. Следить приходилось за каждым словом — своим и его. В беседах с ним было слишком много подводных камней. Каждую фразу надо было запоминать.
