Жертва

                                                       
Старые часы с боем звонко отсчитали девять ударов. Нина отложила в сторону вязанье, встала с кресла,  подошла к окну и прижалась лбом к холодному стеклу.  Ее била нервная дрожь,  никак успокоиться не могла. Вернулась к креслу, взяла с журнального столика телефон, набрала номер подруги.
– Алло, это я, ты не занята?
  В трубке послышался женский смех, затем мужской голос спросил, кто звонит.
– Алло, мне бы Галю, – неуверенно произнесла Нина, догадываясь, что вряд ли подруга сейчас  может с ней говорить.
– Нинка, что случилось? – донесся до нее из трубки  веселый голос Галины.
– Нет, ничего, просто так. Давно не звонила.
– Что, опять двадцать пять? Муженёк  домой вовремя  не явился? И чего ты дергаешься?  Он с дружками, поди,  очередную шабашку обмывает,  о тебе и  думать забыл.  Я бы на твоем месте…
– Прости, я перезвоню.

  Она отключила телефон. Стала укорять себя за звонок. Зачем звонила? Ведь ясно, что подруга не пожалеет, скорее наоборот, начнет укорять ее за то, что бесконечно долго терпит пьяные выходки мужа. Себя ставить в пример начнет. Веселая у нее, Галки, жизнь  стала после того, как выгнала из дома своего благоверного. Нет, мол, мужика, и это не мужик! Чемодан без ручки, которому давно пора упокоиться на свалке среди отбросов. 
  Нина задумалась. Стало жалко себя до слез. Ведь не старая она еще, в самом соку,  и, как говорят, очень даже симпатичная: русоволосая, сероглазая, талия тонкая – среди  молодых девчонок редко встретишь такое изящество. А не везет – хоть плачь!
  Семейную жизнь ее никак нельзя было назвать ни счастливой, ни спокойной.  Муж пил, бил, унижал. Нина всё прощала. Протрезвев, муж  на коленях вымаливал прощение, клялся, что подобное  больше никогда не повторится. Не верила  Нина ни в какое  раскаянье. Но прощала,  так как очень боялась, что однажды не станет рядом его.  А вместе с ним, словно пересохший ручей, прекратит течь и ее нескладёха-жизнь. Нина  панически боялась остаться одна. Женское одиночество представлялось ей бетонной стеной: не обнимешь, не прижмешься. Холодно! «Одинокая баба – создание половинчатое»,–  любила говорить она  подругам. 
  Нина  с тревогой поглядывала на часы, кусала пересохшие губы. Несколько раз, словно сомнамбула,  прошлась по комнате, перекладывая с места на место раскиданные вещи сына. Вспомнила о чайнике на плите – давно уже вскипел! Направилась на кухню.
– Все  еще не поел?– раздраженно спросила сына, который со скучающим видом жевал котлету.– Когда закончишь,  убери за собой со стола. И  посуду помой. Уже не ребенок, пятнадцать лет, а все надо напоминать.
– Ты чего опять такая  злая?– спросил сын, отодвигая от себя тарелку.– Из-за него?
  Слово «отец» он старательно избегал в разговорах,  даже взгляд отводил в сторону  при разговоре  о нем.
– Когда ты возьмешься за ум?– вспылила Нина. – Учишься кое-как, с ребятами дерешься! Одни неприятности от тебя!
  В этот момент хлопнула входная дверь. Нина с тревогой посмотрела на сына.

– Нинка!– раздался громкий и нетрезвый голос из прихожей.– Иди сюда, шалава!  Помоги.
  Нина  вышла к мужу, который, не включая  свет, пытался снять  с себя заляпанные грязью ботинки.
– Опять нажрался?– спросила она с осуждением. 
– Где у нас большие бутыли из-под воды?– хрипло спросил муж.
– Зачем они тебе?
– Кольке обещал, он на родник за водой собирается ехать.
  Муж  оттолкнул Нину, стоявшую в дверях  и прошел, сильно покачиваясь, в комнату.
– На балконе, где им еще быть?  Не под кроватью  же их держать.
– Так принеси, дура, коли просят.
  Нина вышла на балкон. На темном осеннем небе сквозь упорно наползающие тучи проглядывал ущербный  диск луны.  Она медленно перевела взгляд с неба на светящиеся окна-фонарики соседних многоэтажных домов, непрерывную череду  двигающихся по проспекту  с включенными фарами машин.
– Ты там что, уснула?– донесся недовольный голос мужа из комнаты.
– Да пошел ты! До утра твои бутыли не подождут? Приспичило ему!

  Нина продолжала рассматривать переливающуюся золотистыми огнями улицу. И тут почувствовала, как тяжелая рука мужа легла ей на плечо. Нина вздрогнула. Рука с плеча переместилась на шею.
– Придушу, зараза! Ты думаешь, я  не знаю, чем вы там на своих складах занимаетесь? Мне  сегодня все  рассказали! Про тебя  и про твоего хахаля – водилу с автобазы.
– Какого еще хахаля?  Сбрендил  совсем? 
Нина с трудом освободила шею от цепких  пальцев пьяного мужа.
– Совсем сдурел от водки! Везде ему хахали мерещатся.
  Но супруга уже было не остановить. Он догнал Нину в комнате, матерно выругавшись, толкнул ее на диван.
– Если тронешь хоть пальцем, напишу заявление в полицию, надоело!– крикнула Нина и схватила подушку, чтобы защитить себя от удара.
Она не ожидала, что в этот момент за спиной мужа окажется сын.
– За  мать я тебя  убью,– сказал  юноша, сжимая в руке кухонный нож.
– Сынок, уйди Христа ради!– взмолилась Нина.– Он сейчас успокоится. Пьяный, что с него возьмешь?
– Убьешь? Ах ты, щенок!
От удара в лицо кулаком юноша не удержался на ногах и упал, ударившись лицом о  деревянный  подлокотник кресла.
– Глеб!– Нина бросилась к сыну, который пытался  встать на ноги. Из рассеченной губы на рубашку закапала  кровь. – Глеб, тебе больно? Потерпи!

– Вот гад!– юноша ладонью провел по окровавленному  подбородку.– Пусть  теперь только приблизится к тебе. Убью! 
– Нет, сынок, нет! Не надо так говорить. Он твой отец.
– И что с того? Продолжать мириться с его выходками?
– Нет-нет, я что-нибудь придумаю, обещаю!
– Ты всегда так говоришь,  а сама терпишь. Сколько можно! Скажи, мама, сколько можно  терпеть?!
  И сын, уткнувшись ей в плечо, разрыдался, как однажды в детстве, когда не смог перед несправедливостью защитить свою правоту. Нина  нежно погладила его по волосам. Свои-то слезы давно высохли. Но безутешное горе ребенка заставило материнское сердце сжаться от боли. И эта боль была куда острее собственной.
– Завтра же мы переедем  к бабушке, – сказала Нина и нежно поцеловала сына. – Ты прав, хватит  терпеть.
  На следующий день, придя вечером с работы,  Нина достала чемодан с антресолей. Но приготовленные вещи в него так и не сложила. Сидела на кухне с отрешенным видом, сжав руки в замок.
– Мама, – Глеб подошел сзади и обнял ее за шею.– Ты бабушке звонила? Или мне позвонить, сказать, что скоро приедем?
– Не надо никому звонить, – сказала она глухо. 
– Почему? 
– Прости  меня, сынок. Сердце  не замок. Не закроешь, ключ не выбросишь. Да, дурной наш папа, но он муж мне, а тебе – отец. А без отца … Сам понимаешь.

– Ну и живи дальше с этим гадом, а я не хочу! – Глеб  в слезах выбежал из кухни.       
  «Слава богу, кажется,  трезвый», – с облегчением подумала Нина, услышав, как решительно повернулся ключ в замке,  и открылась входная дверь. Поднялась, чувствуя себя совершенно разбитой,  взяла со стола тарелку  и  подошла к газовой плите. 
– Нинка! – послышался недовольный  голос мужа из комнаты.  – Ты чего  тряпки  по квартире  разбросала? Сбежать решила? 
– Есть будешь? – спросила Нина устало.
– А ты как думаешь? Энергией  от сети  заряжаться пока  не научился. Что у нас на ужин? Опять макароны? Лучше бы картошку сварила.  Ладно, я в ванную руки помыть.
– Хоть в преисподнюю, – зло прошептала Нина ему вслед. 
– Нинка! – раздался  истеричный  крик  мужа из ванной. Сам он – бледный, с трясущимися губами – появился на пороге кухни.
– Что случилось? – встревожено спросила Нина и, схватившись за сердце, опустилась на стул.
– Там, там, в ванной, Глеб наш… в крови, вены себе порезал!
  Дальше все было как в тумане: приезд скорой,  белый больничный коридор и пожилой врач, о чем-то ее спрашивающий. О чем, Нина так и не поняла. Когда пришла в себя, первое, о чем  спросила: жив ли Глеб?  Получив от медсестры утвердительный ответ, немного успокоилась.

  Теперь жизнь ее разделилась на  «до» и «после». Вскоре Глеб пошел на поправку, повеселел. Отца он не хотел видеть. Тот и сам не появлялся в больнице, стыдно было сыну в глаза смотреть. Перед выпиской  Нина  клятвенно  пообещала Глебу  покончить с семейным  кошмаром раз и навсегда. Он  внимательно выслушал ее и погладил  по руке.
– Вот увидишь,  как мы хорошо без него заживем,– сказал он матери, подбадривая ее в непростом решении. – Я учиться хорошо стану, помогать вам с бабушкой буду.
  Нина  смахнула со щеки предательскую слезинку  и согласно кивнула головой.
Через два дня Глеб вернулся из больницы домой.
Она уже почти собрала свои вещи и вещи сына. Но тут… Нина не ожидала, что муж придет с работы так рано.
– Уходишь? –  спросил он виновато, остановившись на пороге комнаты.
– Ухожу, надоело все! Терпела ради Глеба, теперь хватит!
– А я сегодня вместо работы  к врачу ходил.
– И что?
– Сказал, что  сердце больное, волноваться нельзя.
– Так и не волнуйся, кто тебя заставляет?
– Болит сердце, сил нет! 
  Он с трудом дошел до  дивана, лег, откинувшись  на подушку.
– Помру я тут без вас, – тихо прошептал и замер, вытянувшись в струну, словно  действительно  уже умер.
– Может, неотложку  вызвать? – испуганно спросила Нина.
– Вызывай, не вызывай –  все одно конец скоро. Врачи  прямо не говорят, только я это и сам знаю. Мужики у нас в стране долго не живут. Статистика, понимаешь.
– Меньше бы пили и жили  дольше!

– Дело не в питии, тут  другое. Мужики природе не нужны в большом количестве, вот и мрут при малейшей случайности. А вы, бабы, этого  не хотите понимать, бурчите вечно недовольные, ох! Опять екнуло под ребро! Дышать трудно! Наверное, инфаркт. Вызывай скорую, иначе помру. Валидол у нас есть? Тащи скорее, дышать нечем!
  Приехала скорая. Молодая врач, сделав кардиограмму, сказала, что инфаркта нет, но сердце изношено. Больному следует поберечь себя, если хочет дождаться  внуков.
  Пока Нина заботливо  хлопотала вокруг стонущего мужа, Глеб, пришедший из  школы, угрюмо молчал. И только выйдя из комнаты, сказал матери:
– Ты разве не видишь, что он притворяется? Еще тот м…ла!
– Не смей так говорить про отца! – вспыхнула Нина. – Значит  так, я все решила. Завтра бабушка приедет за тобой. Поживешь у нее.
– А ты? Ведь обещала же  бросить его! 
– Слышал, что врач сказала? Отец  нуждается в помощи. Плохо ему сейчас.  Не могу я его бросить, взрослый,  должен понимать.
– Все я понимаю! Не маленький!  Хорошей для всех  хочешь быть!  Раз решила,  терпи его дальше! А я не желаю! Слышишь, не желаю!
– Ты куда? – встревожено спросила Нина, увидев, что сын в прихожей снимает с вешалки куртку.
– К другу ночевать! Надоел ваш цирк!

  Когда за Глебом захлопнулась дверь, Нина опустила руки. Навалилась такая усталость, словно весь день в гору шла без отдыха. Прошла на кухню, накапала в стакан валерьянки.
– Все образуется, вот увидишь, – сказала сама себе, разбавила валерьянку водой, залпом выпила успокоительное  и обвела взглядом кухню. «Что же я так дом запустила?  – мелькнула мысль, –  плита грязная, чайник в брызгах жира. Посуда немытая в раковине».
  Чтобы  успокоиться, отвлечь себя,  стала посуду  мыть.  Терла губкой  и  прислушивалась, не откроется ли входная дверь.  Может, Глеб сгоряча из дома убежал и скоро придет?