вопросом – все было ясно и так.
Станко уселся в кресло и уставился перед собой в одну точку. Алене было знакомо это состояние. Она подошла сзади, приобняла его и сказала:
- Я очень сочувствую горю твоей семьи, но понимаешь… Рано или поздно это случается с каждым человеком.
- С каждым, но не со всеми одновременно, - непонятной фразой ответил серб.
Наступило молчание. Потом Станко, на что-то решившись, тряхнул головой и произнес:
- Все-таки не получится у нас избежать этого разговора.
- Станко, ты о чем? – спросила Алена, холодея от нехорошего предчувствия и неосознанно перебирая в голове варианты той неприятной новости, которой он ее собирается огорошить.
Но меньше всего она ожидала услышать то, что он сказал.
- Алена, я знаю те предсказания Златы, которые она больше никому не поведала. Перед смертью она их подтвердила, и это совпадает с новостями из большой политики. Короче… Мировая ядерная война. Очень скоро. Никто не уцелеет.
- Но почему?! – выкрикнула Алена. – «Разрядка» же идет! Мы с американцами теперь чуть ли не лучшие друзья! Встречи, делегации, культурные обмены, в космос вместе летаем. Мы все время о них хорошо говорим, а они – о нас.
- Это внешняя сторона. Но базы в Тебризе и Мешхеде уже строятся, а СССР готовит свой ответ. Перед восемьсот двенадцатым годом вы с Наполеоном тоже были лучшими друзьями. И с кайзером перед девятьсот четырнадцатым. Да и Гитлером перед двадцать вторым июня ничто особо беды не предвещало. Такого рода кризис развивается медленно, мало заметно, словно тучки тихо собираются на синем небе, а потом вдруг становится подобен грозе. Но в шестьдесят втором году все разрешилось мирно. Сейчас, увы, так уже не будет.
- Что тебе сказала Злата? – спросила Алена упавшим голосом.
- Все это она говорила мне и раньше. А сейчас… Она почему-то перед смертью увидела мир недалекого будущего глазами Мохаммеда Идриса, алжирца из города Сетиф.
Станко замялся и закончил:
- Но я бы не сильно хотел тебе это пересказывать в подробностях.
- Нет, ты уж давай, раз начал, - заупрямилась девушка. – И вообще, любая неопределенность хуже плохой определенности.
Без особого энтузиазма югослав начал рассказ о будущих событиях, которым предстояло наступить уже скоро.
Алжир – страна нейтральная, поэтому его не затронула ядерная дуэль между противоборствующими сторонами. О начале мировой войны его жители узнали из срочных сообщений местного радио и телевидения, ради которых были прерваны телевизионные и радиопередачи.
Менее чем за час Сетиф превратился во что-то, напоминающее встревоженный пчелиный улей. Жители высыпали на улицы и устремились к центральной площади. Там они, бурно жестикулируя, принялись обмениваться впечатлениями от услышанного. Звучали две противоположные точки зрения.
Первая – «мы не воюем, нас никто не будет бомбить, беда обойдет нас стороной».
Вторая – «планета одна, а это означает, что погибнут на ней все».
Те, у кого на тот момент за границей находились близкие, бросились им звонить. Но связь с Европой полностью прервалась. Телевизор не показывал европейские каналы, они сменились дрожащим серым полотном на телеэкране, а на частотах европейских радиопередач был слышен лишь монотонный треск.
Невероятное облегчение горожане почувствовали лишь тогда, когда метеобюро сообщило, что с момента начала войны ветер в Европе остается южным, то есть, тучи радиоактивной пыли от уничтоженных городов не направляются к Африке, а уносятся в противоположную сторону. Но мало кто подумал о том, что рано или поздно направление ветра сменится.
Те, кто только что приехал из столицы Алжира, пересказывали рассказ рыбаков, вернувшихся с лова в Средиземном море. С их траулера время от времени был слышен гул проносящихся военных самолетов, а откуда-то издалека доносились раскаты взрывов: вступили в схватку корабли воюющих сторон.
Из столицы приходили и другие вести. Там люди видели, как на центральной площади стояли рядом и о чем-то тихо разговаривали посол Великобритании и советские специалисты-инженеры. Их страны принадлежали к противоположным военным блокам, которые сейчас уничтожали друг друга. Позже стало известно, что потом англичанин вернулся в свою резиденцию и покончил с собой, приняв яд.
А через полтора месяца алжирцы осознали, насколько иллюзорной оказалась их надежда на то, что их страну и континент минует общая беда. Появились первые заболевшие с непривычной симптоматикой. Ранее совершенно здоровые люди начали кашлять или мочиться кровью, другие мучились желудочными резями, у третьих не прекращался кровавый понос. И у всех них стремительно выпадали волосы. Вскоре появились первые умершие.
Больницы по всей стране были переполнены, люди лежали не только в коридорах, но и на лестничных площадках. А маленькая больничка Сетифа даже вместе с прилегающей к ней амбулаторией не могла вместить и части нуждающихся в срочной медицинской помощи. Тогда мэр города принял решение использовать для этих целей и соседнее здание школы, которое тоже стремительно заполнилось, хотя и отток был немалый, но лишь в одну сторону: ежедневно похоронный грузовик забирал все новые партии умерших, и с каждым днем эти партии увеличивались.
Врачи работали на износ и даже не успевали уходить ночевать домой. Но и их силы были на пределе, и они так же заболевали и умирали. Анализы крови теперь брать перестали, потому что было и так ясно, что цифры там совершенно жуткие.
Трупы все чаще находили на улицах. Те, кто побывал в столице, рассказали, что там еще хуже.
А еще появились беженцы из Европы. Фрегат ВМС Алжира наткнулся на терпящее бедствие судно с албанцами, спасавшимися от радиации. Их спасли, а потом часть из них разместили в Сетифе, предоставив им в одном из многоквартирных домов освободившиеся после смерти жильцов квартиры. Остальные жильцы этого дома, да и соседних, албанцев сторонились: вдруг занесут какую-либо заразу.
Но то, что они занесли, оказалось даже хуже заразы.
В одной из квартир этого самого дома жила алжирская семья, в которой старшим был дедушка Юсуф, еще крепкий орешек. Но однажды утром он не вышел к завтраку. Зашедшая в его комнату внучка тут же с криком выбежала обратно. Ее родители бросились в комнату.
Кожа мертвого старика во многих местах была, казалось, состругана рубанком. Внучка в момент своего прихода в комнату успела заметить на его теле несколько черных точек, которые тут же начали быстро перемещаться и исчезли в щелях в полу.
Клопы-мутанты!
Действие радиации не привело к увеличению их размера, но сделало их во много раз агрессивнее и прожорливее за счет ускоренного метаболизма, а также обеспечило выработку яда, смертельного для человека. К химикатам клопы оказались не чувствительными, обработка этой квартиры и соседних не привела к их гибели. На следующую ночь в одной из квартир в другом крыле дома они убили целую семью.
Занести этих монстров могли только албанцы. Разъяренная толпа алжирцев, вооруженных обрезками арматуры, двинулась к злополучному дому. Путь им преградила цепь вооруженных солдат, которым пришлось даже стрелять в воздух, только так им удалось остановить, а после разогнать толпу.
Всех жильцов дома, албанцев и алжирцев, выгнали из здания, в котором сразу после этого все помещения были выжжены из огнеметов. Бывших жильцов изолировали на огромном пустыре за городом, туда им подвезли воду, еду и полевые кухни, а самое главное – палатки. Временный лагерь был обнесен колючей проволокой.
Впрочем, многие горожане не сомневались, что клопы-мутанты успели попасть и в другие здания, где скоро дадут о себе знать. Так оно и случилось. Все новые семьи становились жертвами прожорливых насекомых.
Между тем, лечить последствия радиации стало уже нечем. Лекарства закончились, а подвозить их было неоткуда. Карточная система распределения продуктов начала давать сбои: несмотря на урезанную норму выдачи, продуктов становилось все меньше, хотя количество умерших ежесуточно росло.
Алжирские власти поддерживали непрерывный контакт с правительствами других стран, которые не участвовали в ядерной дуэли и поэтому уцелели. А это вся Африка, вся Южная Америка и большая часть Азии. И везде происходило нечто похожее, хоть и с разной степенью интенсивности – в зависимости от удаленности от Европы и североамериканского континента.
Небо уже ни одной минуты не было синим, а все больше напоминало серый мутный экран, сквозь который еле проблескивало еле различимое солнце. По мере того, как этот экран все больше мутнел, было ясно, что настанет день, когда солнца уже не будет видно, а значит, впереди ядерная зима, которая не оставит биосфере Земли никаких шансов на дальнейшее существование.
В молодости Мохаммед Идрис участвовал в войне за независимость Алжира. С той войны у него остался пистолет. Он жил один, был вдовцом, двое сыновей до войны уехали на заработки во Францию, где вряд ли могли уцелеть. В последний день своей жизни Мохаммед ненадолго вышел из своего дома и прошелся по городу.
Сетиф словно вымер. То и дело Идрис натыкался на трупы, которые уже никто не подбирал. Людей на улицах не было. Лишь иногда пробегали одичавшие псы, которые наверняка уже подверглись мутации. На людей они пока не нападали, но было понятно, что это еще впереди. Вернувшись домой, Мохаммед достал пистолет, немного подержал его в руках, а потом произвел последний в своей жизни выстрел.
На этом моменте повествование Златы обрывалось.
Закончив свой рассказ, Станко взглянул на Алену с тревогой. Как она все это воспримет?
Но девушка выглядела на редкость спокойной.
- А ведь я догадалась обо всем этом раньше. Мы с одним парнем пошли в поход и заблудились в ночном лесу. И нам обоим там было видение из будущего. Вдруг лес стал мертвым, состоящим из обломков сгоревших деревьев, была и воронка от ядерного взрыва. А еще к нам приближались какие-то звери, чтобы нас сожрать, мы их толком не разглядели, только слышали вой. Потом все это пропало, картина стала прежней, но мы-то догадались, что это может значить. А недавно Настя, моя подруга, рассказала, что она со своим знакомым видели примерно похожее, только среди белого дня и в центре Ленинграда.
Алена подошла к окну, выглянула из него, потом развернулась и продолжила:
- Знаешь, Станко, я ведь смерти не очень-то боюсь. Когда-то она приходит к каждому. Но в этой ситуации паршиво то, что все уже предопределено, а это слишком похоже на ощущения человека, приговоренного к казни и примерно знающего ее дату. И мне мысль поневоле приходит: а зачем теперь все? Зачем учиться у Гораждича гипнозу, замуж за тебя выходить, детей рожать, да и вообще любые планы строить? Если осталось совсем уже мало времени до того, как…
Она резко оборвала свою фразу и замолчала.
- Посмотри, - сказал Станко и сложил лист бумаги в виде детского самолетика, потом сделал еще один, распахнул окно и запустил оба. Ветер их тут же подхватил и куда-то понес.
- Я не знала, что в Югославии тоже принято мусорить на улицах, - грустно улыбнулась Корневская.
- Алена, я православный, как почти все сербы, - произнес Станко. –
