субординации прямиком из семнадцатого века, - уже нравоучительным тоном закончил он.
Образовалась небольшая пауза, во время которой Варвара Яковлевна начала осознавать, что перед ней человек, которого так вот просто под себя не прогнёшь. А Иван тем временем выстраивал стратегию дальнейшего диалога.
- А ты что, самый умный что ли? – она продолжала раздражаться.
- Самый умный где? – ответил он вопросом, взглянув прямо ей в глаза.
- Нахал! Ты здесь работать не будешь! - она неуклюже развернула своё грузное тело и, снова от волнения забыв о величественной походке, словно медведица, быстро закосолапила в направлении административного корпуса. «Чёрт возьми, - сказал Иван тихо, глядя вслед уходящей тучной фигуре, - начинается…».
Спустя два часа у Ивана состоялся разговор с владельцем магазина, который, вопреки ожиданиям, полностью его поддержал и убедил, что бояться ему нечего. Он рассказал также, что Варвара Яковлевна вообще здесь всех арендаторов застращала, и что некоторые даже съезжают лишь из-за её дурного характера. Это в некоторой степени приободрило Ивана, хотя напряжение ещё осталось. Несмотря на то, что он ожидал какого-нибудь подобного поворота – не конкретно от Варвары Яковлевны, а в общем и целом, ведь в любом коллективе, ну или по крайней мере во многих, всегда найдётся кто-то, из кого прёт эта дурная энергия, - он не мог спокойно реагировать на эту необоснованную грубость. Да и вообще, как ты ни старайся, к этому нельзя быть полностью готовым.
Но, однако, хоть и плохо было знакомство Ивана с госпожой директором, всё же большое количество метров, которое разделяло склад, где работал он, и административный корпус, где восседала она, не позволяло им сталкиваться настолько часто и близко, чтобы снова сыпались искры. И жизнь на территории вновь пошла своим чередом. Хотя этот черёд и был уже не тот, что прежде.
Прошло три недели. Иван уже полностью освоился в магазине и познакомился почти со всеми арендаторами и их сотрудниками, если таковые имелись. Впрочем, арендаторов было не так уж и много. Подсобный рабочий Александр, уже несколько попривыкнув к новенькому, подметая неровный асфальт где-нибудь неподалёку, частенько останавливался, чтобы поболтать с ним. Охранник Семён, когда выходил курить из своей сторожки, почти никогда не упускал случая послушать какую-нибудь «умную вещь», как он сам выражался, от Ивана под смачные затяжки дешёвой сигареты. Наверное, это была маленькая местечковая идиллия, когда люди хорошо ладили, и при этом не в ущерб работе. Но так думали не все. К середине июля Варвара Яковлевна стала запрещать своим сотрудникам общаться с Иваном, хотя новых стычек между ними не происходило. На территории были камеры, которые охватывали - если не всё, то уж по меньшей мере все входы и выходы и немного больше. Когда случались разговоры между Иваном и, к примеру, Семёном, то не проходило и двух минут, как Семён получал звонок на мобильный телефон, и после недолгого монолога, исполнявшегося на том конце провода, с красным лицом мчался в свою сторожку. Когда же подобное случалось с Александром, то он, после того как выслушивал аналогичную речь, становился словно загипнотизированный кролик, и в этом состоянии гипноза жалко семенил в направлении пресловутого административного корпуса.
В последнюю декаду этого же месяца, после аванса, в один из вечеров Семён решил, хотя и не решил вовсе, а его потянуло, насладиться водкой и азартными играми прямо в своей сторожке. Конечно же, он делал так не в первый раз, и поэтому нисколько не переживал из-за последствий - ведь раньше ничего плохого не случалось! «А что, Сань, – говорил он подсобнику, когда тот начинал по-дружески отчитывать его, - рабочий человек выпить не имеет права? Име-е-ет!» - он пьяно растягивал слова прямо Александру в лицо и обдавал его свежим перегаром и ещё чёрт-ти чем. После такой атаки непьющий Александр шарахался в сторону, пожимал плечами, сипло кричал «ну и хер с тобой», и покидал тесную сторожку. Так случилось и в этот раз. После ухода Александра Семён погрузился в искрящийся мир элитных развлечений - мир ставок на спорт и хмельного угара. К утру, на удивление, оказалось, что он проиграл не весь аванс, а кое-что от него всё-таки осталось. Так случилось потому, что пару раз ему посчастливилось угадать счёт в хоккейных матчах. «Ага! М-мальца о-отбил сво-ё-ё, е-е-едрёнакорень!» - заплетающимся языком крикнул он после того, как понял, что его последняя ставка сыграла. Безусловно, он и не думал останавливаться - сделал очередную ставку и… благополучно уснул младенческим сном, если можно так сказать о пьяном мужике, который спал, уткнувшись в сложенные на столе руки и извергая в пространство звериный храп. Проснулся он от того, что его плечо кто-то тормошил. «Семён, сейчас Вырвара Яковлевна придёт!» - донёсся до сознания пьяницы тревожный голос Александра. «Вставай!» - плечо продолжало трястись. Семён тяжело открыл глаза и поднял голову. В ней тут же стал зарождаться стальной стержень боли, который становился всё острее и острее.
- М-м-м… - застонал он.
- Семён, она сейчас уже придёт! - голос Александра от страха стал выше, а сам он как будто ниже.
- А с-скока в-время? – с трудом выдавил из себя Семён.
- Эта… полдевятого уже!
- М-м-м… а-а-а… да всё нормально… - стонал охранник, глядя вокруг стеклянными глазами и с трудом вставая из-за стола.
- Вон она! - крикнул подсобник, глядя в окно. Он открыл дверь и быстро вышел. Дверь, которая закрывалась с помощью пружины, тут же громко хлопнула. «М-м-м-м», - снова застонал Семён, схватившись обеими руками за голову. Сморщив лицо, он посмотрел в окно. Вдоль забора торжественно шла Варвара Яковлевна. На ней была розовая футболка с надписью «Don’t touch this», синие обтягивающие шорты и белая бейсболка с логотипом Nike. До калитки оставалось уже не более десяти метров, и Семён суетливо, превозмогая разыгравшуюся головную боль, начал устранять последствия вчерашнего вечера. Дрожащие руки принялись было за работу, но вдруг остановились и обмякли. Хлебные корки, разбросанные на столе среди служебных журналов, засохшая на краю белой пластиковой тарелки кожура от маринованных помидор, обглоданные селёдочные кости на другой такой же тарелке, наполненная окурками банка из-под тушёнки – это всё, что успел выхватить его взгляд из общего пейзажа. Обозревать остальное он уже не мог, ибо его время на этой бренной земле истекло. За спиной скрипнула старая советская дверная петля. Семёна прошиб пот.
- Это что ещё такое?! – низкий голос Варвары Яковлевны пытался взять высокие ноты. Семёну поплохело. Он обернулся.
- В-В-Варвара Якорена, - прохрипел он пересохшим горлом.
- Ты что здесь удумал, чёрт старый?!
- Ва-р-вар… Якорль…
- Ах ты пьянь подзаборная! Неблагодарная тварь! Я тебя сгною! Без зарплаты оставлю!
Она ударила его наотмашь своей тяжёлой ладонью по лицу. Семён рухнул на стул, его верхняя губа раздулась и треснула. Из трещины потекла кровь. Мыслей не было, были лишь страх, обида, недоумение, отчаяние, гнев. И вот весь этот коктейль чувств стал оформляться в одно единственное - чувство вины, которое липкой жижой растеклось в его сознании. И где-то далеко в этом липком море тонул маленький островок человеческой воли.
- Будешь у меня по струнке ходить, - уже тихо и вкрадчиво, словно змея, говорила Варвара Яковлевна. - Всё убрать, и потом Сашке в помощь пойдёшь. Ясно тебе?
- Угу, - промычал он.
- Не слышу!
- Я-ясно, Варра Яколена.
Варвара Яковлевна блеснула выпученными злыми глазами и вышла из сторожки с видом объевшегося льва.
После того как она ушла, Семён трясущейся рукой нашарил спрятанную между холодильником и стеной полупустую бутылку водки – единственное что он успел убрать со стола, наполнил заляпанную жиром рюмку и залпом выпил её. Водка провалилась с трудом, но всё же провалилась. Через минуту чуть полегчало, и он повторил – стало ещё легче, затем он снова повторил -хорошо. Тогда Семён запоздало решил убедиться, что Варвара Яковлевна точно ушла. Он осторожно приоткрыл дверь и посмотрел что происходит на улице – всё было тихо. Он закрыл дверь и посмотрел на стол. Среди всего прочего на столе лежала пачка сигарет. Сел на стул, закурил. Его взгляд приковала какая-то точка на двери. Дверь была дощатая и окрашена в тёмно-коричневый цвет. Вообще-то она была окрашена много раз, и цвет каждого слоя был отличен от предыдущего. Поэтому из-под облупившейся кое-где коричневой краски проступала голубая краска, и он смотрел именно на маленькое голубое пятнышко. «Как буд-то кусочек неба среди грязи», - мелькнула мысль. Его глаза затуманились, а лицо приобрело отстранённое выражение. Голубой цвет всегда вызывал в нём приятные чувства. В этот раз как-то не к месту вспомнилась молодость. Время, когда он был беззаботен, а будущее казалось блестящим. Голубое небо… а под ним - синее море. А вот он, идёт с другом Колькой Самойловым по набережной. Тёплый морской ветер приятно обдаёт их мелкими водяными каплями. Они говорят о девушках-гимнастках, которые приехали в город в составе цирковой труппы. Сегодня вечером представление, и они с Колькой обязательно пойдут! Они уже были в цирке вчера и по уши влюбились в двух сестёр-акробаток. Только вчера они были без цветов - они же не знали, что в цирке будут такие красавицы, но вот сегодня подарят каждой по огромному букету! Цирк пробыл в городе две недели. Акробатки оказались старше их - им было уже двадцать три и двадцать четыре года (а так и не скажешь – миниатюрные). А ещё они были замужем за, само-собой двумя, дрессировщиками. Так что, любви у Семёна и Кольки с этими девушками не случилось, хотя лето всё равно было классное. Потом, на следующий год, Семён встретил Леру. Она приехала к родственникам на лето отдохнуть перед институтом. И у них был настоящий роман! Они думали, что это навсегда, но потом лето кончилось, за Лерой приехал отец и увёз её плачущую навстречу большому будущему, а Семён остался дома. Он тогда сильно страдал. Хотел ехать к ней, но мать его остановила. Сказала, что Лера эта ему не пара, что она интеллигенция вшивая, а он работяга и настоящий мужик, и что ему нужна тоже девка рабочая, из простых… Мать… Мать всегда лучше знала что Семёну нужнее всего. Семён её любил и почитал. Но потом мать умерла… «Толстая сука!» - вдруг резко сказал Семён. Он потрогал разбитую губу – кровь запеклась. «Ударила меня!» - в нём вскипала злоба. Варвара Яковлевна всегда только кричала, но не била. Этот случай оказался одним из тех, о которых говорят «мир уже никогда не будет прежним». «Сука, Сука, Сука!» - Семёна накрывало красное сукно праведного гнева. «Надо было ей влепить в ответ!» - лицо оформилось в страшную гримасу. Он снова наполнил рюмку - водки больше не оставалось, и опрокинул её в себя. За спиной снова скрипнула старая советская петля. Он в страхе обернулся.
- Эта… Семён пошли поможешь, - Александр сверлил его своими голубыми глазами с безуменкой. Безуменки как будто стало чуть больше.
- Фу, Сань, это ты… Ща… уберу по-бырому, - с облегчением произнёс Семён.
- Чё, она орала?
- Ещё как орала! Даже губу вон мне разбила, - он потрогал разбитую губу и преисполнился
