Иной раз случается так, что самый обычный реальный рабочий день, не предвещавший накануне ни каверз, ни нечаянной радости, ни деяний сверхъестественного, уже распахнувшись… – как-то вдруг оборачивается то ли происками неземными, то ли земной благодатью. Прямо-таки мистика какая-то. А может быть… испытание? Ну, как было, так и стало: позабыть – невозможно, исправить – не удастся.
I. Туда.
Было это в Брянске ранней осенью лет десять назад (или тридцать-сорок до того), – точнее не вспомню; но центральный железнодорожный вокзал города стоял тогда под капремонтом. То, что там произошло, чему я был свидетелем и в чём принял непосредственное участие, могло случиться в любом другом городе, в любом населённом пункте. Но тогда это был Брянск.
Я выехал из Москвы ночным поездом с Киевского вокзала: рассчитал так, чтобы быть в Брянске утром к началу следующего рабочего дня. Поездка сугубо деловая – встреча с партнёром и сразу обратно в Москву (что там дороги-то – три с половиной сотни вёрст): ни званых обедов, ни ночлегов, ни каких-либо камер хранения – в руке лишь один деловой портфель с деловыми же бумагами.
Около шести-семи утра я сошёл на Брянск-1-Орловский перрон. Времени до встречи с партнёрами было предостаточно. Но ни присесть, ни прикорнуть, ни кофейка глотнуть негде – зал ожидания закрыт на ремонт. (Странным было то, что, составляя план своего делового турне, я удивительным образом упустил из вида столь значимый и явно не секретный факт.) Привычка же – всё делать с резервом, тем более что в Брянске я впервые, определила: взять такси и сразу отправиться по адресу.
– В случае чего, там и подожду, – сам себе разъяснил я.
Нанятый на привокзальной площади шашечный экипаж доставил меня до центра города – до середины проспекта Ленина – уже через пять минут.
– Одна-ако!.. – нараспев изумился я (видать спросонья, потому как маршруты передвижений строилось мной ещё до отъезда из Москвы; и то, что от вокзала до центра на своих двоих-то – неболее получаса ходу, а тут – такси, я опять-таки преминул).
Разбежавшейся головой – я завертел в разные стороны. А та – голова – ещё заставила и всё тело крутиться вслед за ней, ища выход из сложившейся ситуации.
– Вот же!.. – буркнул я себе под нос мало цензурно.
Моя минутная гостевая растерянность длилась ровно столько, сколько ей было дозволено мною – ровно одну минуту.
– Время… – семь... И два с половиной часа до рандеву!.. У-у-у!.. – не находя приемлемого решения, раздосадовался я. – Ну да ладно! Погода шепчет ясной свежестью. Погуляем. Ознакомимся, так сказать, с ближайшими доступными достопримечательностями! – обрадовал я сам себя бесплатно выигранным бездельем.
Погода действительно была замечательной – настоящее бабье лето. Взблёскивающее меж поблекшей листвы и веток деревьев светило, уже ярко светило, но ещё не грело, а лишь подавало надежды, что вот-вот обожжёт не по-осеннему. Ну а пока, оно горделиво выпросталось из-за много- и малоэтажек и ещё нераскоронованных деревьев. Мерно прогуляв из конца в конец весь центральный проспект, неспеша пройдя от него по улице Горького до Десны, я взглянул на часы: к моему удовлетворению лишнее время без сожаления было безвозвратно сронено, а требуемое, подкатив ближе к девяти, ожидало через полчаса с хвостиком. Спустя минут пятнадцать я оказался на месте встречи: мой партнёр был чрезвычайно пунктуален и, к тому же, свирепо ревнив и до дрожи щепетилен к точности соблюдения всех церемоний.
Вход в офис был отдельным – непосредственно с улицы. Но! – по явно мистической причине, – ни в девять тридцать, ни в десять никто из принимающей стороны не соизволил-таки материализоваться. Прижавшись лбом к надпольному витринному окну низкого первого этажа, сделав одной ладонью полутрубу, создав тем самым полутень, я разглядел внутри помещения лишь её полутемень, а в ней – только мебель и безлюдье. Для порядка, постучав в широкие двойные запертые двери, дёрнув пару раз за входную витиеватую латунную скобу, окончательно убедившись, что мои потуги тщетны, и решив, что дальнейшее ожидание доброго исхода бесперспективно, – я просторечно и непечатно вызубился и позвонил на телефон своим несостоявшимся визави.
Неприлично длинная и многократная зуммерная автоматная очередь, как барабанная дробь перед оглашением приговора, пробила мои ушные мембраны и достала до мозга, накрутив мои нервы, как струны на колки, – до обрыва. Я был уже готов вызвериться и кинуться на любого встречного и поперечного. Я вдыхал полной грудью. Я глотал воздух. И – не мог выдохнуть. Всё моё тело и голова приобрели бело-золотой оттенок раскалённого железа, а весь я – как будто бы потолстел сразу на три размера: это было понятно потому, что мне захотелось растащить галстук и разорвать ворот рубахи и хоть как-то ослабить врезавшийся в живот ремень – они не давали мне свободно дышать, чтобы жить.
Но наконец-то сработавший автоответчик беспристрастно, но успокаивающе, как дежурный врач на скорой, поведал, что безвременная скорбь вынудила владельца телефонного номера – моего партнёра – переменить все его планы. А ещё то, что абонент станет доступным через несколько дней. После такого печального откровения, моя злость и досада улетучились без следа, здоровая бледность сорокапятилетней кожи вернулась на своё место; я похудел и ремень брюк перестал беспощадно сдавливать мои кровотоки.
– Что поделать! – со снисхождением и пониманием выдохнул я вслух. – Такова природа человеческой жизни: как и любая другая дорога – она полна неожиданностей…
Я привычно покрутил головой по сторонам.
– Надо бы кофейку... на дорожку, да и чтоб взбодриться, – просветлев, решил я. И зашагал в направлении вокзала. До отправления моего автобуса, а возвращаться в Москву я запланировал именно так, было ещё два часа.
Немного поплутав по старинным низкоэтажным переулкам, я вышел на главную улицу. Передо мной предстал ЦУМ – Брянский Центральный Универсальный Магазин – архитектурный памятник после сталинского «классицизма» – типовой трёхэтажный универмаг 1950-х годов постройки, какие доминировали и, немного потеснившись, продолжают корениться и теперь почти в каждом областном центре, сохранившийся до моего приезда в своём первозданном виде. Оглядевшись по сторонам и не найдя ничего более притягательного, я, зайдя вовнутрь, сразу же направился в кафетерий, который расположился на первом этаже недалеко от входа.
– Эспрессо, пожалуйста, – не глядя на настенное рукописное табулированное меню, отрешённо и машинально проскороговорил я.
– Возьмите американо, – проколоколило неожиданно, чем пресекло мятущиеся в подсознании думы о будущем и вернуло меня в текущую реальность. – Цена та же, а воды больше.
Я перевёл своё внимание на воскресивший меня источник буквосочетаний. Из-под мультяшных длинных, поштучных ресниц меня всполохами чаровали и опахивали чистые, честные глаза совсем… юной непорочной девы, – то ли пред-, то ли постбальзаковского возраста: все они – и глаза, и ресницы, и дева – искренне желали мне добра и хотели как лучше; ну, так их научили и настроили, или же сказывалась её – «девы» – персональная опытность: помогать неразумным заблудшим странникам и неискушённым посетителям – беречь и не растрачивать в пустую нажитое: в трудах праведных и претерпениях.
– Благодарствую! – приветливо, но с иронией отозвался я. – Да я столько-то и не выпью. А эспрессо – в самый раз.
Лекарственно влив в себя поданный экспресс-энергетик, – который и на его вкус, и на результативность от его принятия, оказался чистейшим «плацебо», точь-в-точь таким же, как и в столице, то есть с неестественным, излишне терпким, чрезмерно навязчивым запахом кофе, но без его вкуса и физиологического результата от его употребления, – я пешком порулил обратно к железнодорожному вокзалу.
II. Обратно.
На автобусной остановке на привокзальной площади я был ровно в двенадцать: до заявленного в расписании отправления моего перевозчика оставалось тридцать минут. Подойдя к единственному на стоянке автобусу (более походящему на забытый в дальнем углу музейного запасника ненадобный экспонат, извлечённый от туда по нелепости или с чьим-то тайным умыслом, чем на подголовный и подлокотный, мягкокресельный, комфортабельный «икарус», полностью готовый к своему первоначальному предназначению – дальним странствиям) я обнаружил суетящегося, взъерошенного и небритого молодца, который то забегал в салон, то подбегал к открытому в корме автобуса агрегату и хрястал разводным ключом куда там попало.
– Вы до Москвы? – подладно поинтересовался я, в надежде на отрицательный ответ.
– Да... Но… Не поеду... Стартёр… – промямлил, переставший казаться «молодцом», водитель.
– А-а… Э-э… – растерявшись от недоумения и радости, заблудился я в междометиях.
– Ща другой подойдёт, – бросил он сурово, предвосхищая дальнейшие подробные расспросы, затормозив процесс формирования мною моего отношения к его информации.
Сглотнув невысказанное, я отошёл в сторонку и огляделся. В центре площади на скамейках вокруг неработающего подремонтного фонтана бивуаком разложилось множество похожих друг на друга людей, одетых во что-то явно непотребное для обычной городской жизни, окружённые полусмятыми порожними клетчатыми баулами. Подойдя к ним ближе, я выяснил, что все они путешествуют до Москвы и ожидают подменный автобус. Они тут же – охотно, не ожидая вопросов, перебивая и дополняя друг друга, – в мельчайших подробностях порассказали, что всем табором едут на какую-то «центральную» базу за товаром для местного ритейла – свободного от предрассудков и строительных конструкций. Посетовали при этом, что привычные много лет и Черкизон, и Лужа закрыты; что торговли «как раньше» теперь уже нет и не будет; что дома – семьи, а другой работы днём с огнём не сыщешь и т.д., и т.п.
Нервно потоптавшись рядом с ними еще минут пятнадцать в ожидании чего-то – чего именно не знаю, я, – вновь оглядев перекопанную округу, наметив свободные для пешеходного движения проторены и остановочные островки безопасности, с извечным в голове вопросом «что же дальше делать», – стал вышагивать по площади, экскурсионно заглядывая в прилегающие закоулки. Я словно очерчивал магические круги, которые – в случае чего – будут должны защитить меня от любого бесовского не только набега, а хотя бы даже поползновения к тому.
Потянулись непригодные для разумного подсчёта (по причине их неопределимой бесконечности) минуты ожидания. Но подменный всё не приходил и не приходил. Постепенно, – от получаса к получасу, – минуты тяжелели и всё сильнее притормаживали часовые стрелки. Периодически, я минутно замирал и стенал с оптимизмом и призрачной надеждой, которая всполохами озаряла моё сознание и щурила глаза отрадой, когда из-за скрытого сворота вдруг возникал степенный бас или натужный рёв многотонников, непохожие на щебет легкового автотранспорта. Вот-вот, вот-вот, вот! – идёт
