подменный. Но всё было не то. И я вновь и вновь возвращался к своему вышагиванию и очерчиванию, – навострив слух и не смыкая глаз.
Мои ступни саднились и, наверное, уже кровоточили. А часа через три, – по ощущениям, – мои лапы окончательно растворожились: по-видимому, обутые на них модельные туфли из кожи тропического питона не были предназначены для пеших переходов через Среднерусскую возвышенность. Сибаритный деловой портфель, не меняя своего чопорного вида, представлялся теперь негабаритным, непредназначенным для ручной переноски рундуком; к тому же, как будто бы затоваренный под завязку всяким дефицитом, он не позволял ни бросить его, ни оставить без присмотра; он напирал, узурпировал и уже содрал кожу с молодых мозолей на обеих ладонях моих; а те, взныв от такой непомерной ноши, пожелали непременно избавиться от тирана, лишь только я отвлекусь. Но я, чуя свою ответственность за всё и всех, лишь подобрав и крепче сжав пальцы рук своих, стиснув зубы, не обращая внимания на боль в суставах, продолжал шагомерить – так недужность дланей и стоп меньше беспокоила; ручная же кладь, увидев и признав силу и волю мои и царствие мое, поуменьшила своё фанфаронство и переприсягнула вновь мне.
При всём при этом, я считал: сколько шагов помещается по одной стороне площади вдоль фасада вокзала, сколько шагов по другой – вдоль сквера, в уме вычислял длину её диагоналей и её же квадратный метраж, а также сантиметраж и миллиметраж; вышагивал и рассчитывал площадь тротуара перед ремонтируемым зданием вокзала, квадратуру фонтанного круга и общую протяжённость проезжей части. До этого я уже подытожил и количество фонарных столбов в округе, и окон во всех строениях, опоясавших встречный развал, рассчитал их высоты и кубатуру. Кроме всего прочего, я определил, сколько потребуется времени, чтобы либо профланировать, либо галопом добежать от одной значимой точки на площади, например, автобусной остановки, до любой другой.
Всё это я делал на ходу, без пауз, – как на одном дыхании. Результаты некоторых измерений поражали меня своей корреляционностью: словно кто-то специально определил, к примеру, что количество железобетонных столбов, возведённое в третью степень, должно непременно равняться длине окружности фонтана в вершках, умноженной на два с четвертинкой. Это занятие вызывало у меня восторг: во-первых, так легче коротать время, а во-вторых... ну надо же хоть что-нибудь делать, в конце-то концов, когда делать нечего.
Я сосчитал всё: и то, что имелось перед глазами, и то, что было скрыто за строительным забором – всё, что смогло стать предметом арифметических задачек и даже то, что не смогло бы, потому как являлось заботой анализа высшей математики. И все эти свои наработки я был готов продать… О-у! – нет-нет! – с радостью подарить любому статуправлению или же отделению железной дороги, лишь бы поскорее подошёл автобус, который вывез бы меня от сюда домой.
И видимо вся эта палитра изменчивых чувств и ощущений так или иначе проявлялась на моём лице, потому как дежурившие на площади полицейские ни разу не подошли ко мне и не поинтересовались – что это я тут за коленца выделываю. И за это им большое спасибо. Остановить меня было нельзя. Как невозможно без необратимых последствий остановить доменную печь или акулу. Потому что остановка – это смерть. Нет, конечно, поначалу доблестные блюстители порядка в том привокзальном хаосе взирали на меня с подозрением: то ли как на нелегального геодезиста, делающего предварительную разметку местности, то ли как на секретного землемера-шагомера, разбивающего площадной участок виртуальными межами на будущие огороды. То, что я что-то подсчитываю или же творю заклинания, они видимо поняли по моим еле шевелящимся пересохшим губам. Хотя... Возможно, то были мои молитвы.
Да-да! Именно так! – я и молился! и ворожил! шагал, считал и взывал! И какой-то главный транспортный или же малый автобусный покровитель услышал меня: часа через четыре он прислал-таки подменный вывозитель меня, прифонтанных страждущих тел и ихнего барахла из этого беззаветного тупика.
Да вот видите ли какое дело: облик у этого автобусоподобного «нѐча» был в точности такой же, как и у его собрата по их транспортному цеху, стоявшего теперь скверным памятником, негодным раритетом на обочине площади. Чувство некой неосознанной тревоги накрыло меня с головой. Остановившись рядом с омертвевшим родственником, он продолжал угарно пыхтеть и чадить двигателем или чем-то тем, что у него имелось вместо силовой установки. В самооткрывшемся приёмном проёме явился водитель, – хотя по антуражу ему больше подошло бы называться каким-нибудь… «рулекрутом» (наподобие «Водокрута Тринадцатого» из любимейшей киносказки Александра Роу). То скрещивая руки над головой, то подкидывая их к небу с припрыжкой, – он подал знак табору, мол, все сюда, грузитесь, скоро отправляемся. Я, – то ли по наитию, то ли по судьбе, – оказавшись ближе всех к отправной точке, выстроился у автобусной подножки первым.
В этот момент к прибывшему Рулекруту Второму, подошёл другой – Рулекрут Первый – из соседнего пепелаца. Сквозь смердящее чихание не заглушенного агрегата и нелепейший гуд всего творящегося вокруг, я услышал обрывки их нервозной и одновременно парадоксально спокойной, видимо привычной им, беседы:
– ... Миш, ты главное не глуши... стартёр хреновый..., – камуфляжил Второй, прибывшую непристойность.
– Да чё-о!.. Я не знаю чё-о ли!.. На том, – полуобернувшись, и вытянув вместе с рукой сплоткой указательный и средний пальцы в сторону заглохшего автопамятника, раз за разом тыча ими туда, будто стреляя по-киношному, вопил «немόлодец», – такая же хня-майня!.. Ты мне скажи лучше, а задняя втыкается?..
– Ты чё-о?! – отшатнулся Второй. – И-и не-е взду-умай! заглохнет тут же! – успокаивал он Первого
– А на заправке, чё?!.. Тáма... как хош... а зáдить придётся, – напирал Первый.
– Нормалё-ок!.. Я залился под завязку… Должно достать… в оба конца… Хотя... Только учти! – топливомер не фурычит, – мало ободряюще обнадёжил Второй Первого.
Из уловленных и кое-как расшифрованных фраз мне стало понято, что по маршруту на втором автохламе погонит Рулекрут Первый.
Я мялся у порога судьбоносного исхода, не решаясь переступить его, после всего услышанного. Не переступая черту, я заглянул вовнутрь. Охватившая меня ранее жуть, кратно усилилась: подкреплённая тайными знаниями, она деревенила мои мослы и чресла и цепенила разум. Моё бренное тело продолжало топтаться у распахнутых врат в портал фатальной неизвестности, в то время как подсознание, отделившись от него, преградило тому дорогу в ад.
По-видимому, злыдни-рулекруты сами были опытными таителями и недюжинными физиономистами, поэтому с лёгкостью распознали мою опасливую нерешительность. Чуть сзади справа я услышал знакомое, теперь уже более чем обходительное и даже вкрадчивое сипение:
– Проходите!.. Проходите-проходите… в салон...
– А-аы-ы... Через сколько... в путь? – сбивчиво обронил я, но всё же стараясь взять себя в руки, подбирая слова-определения, наиболее соответствующие обстановке и сути предстоящего перемещения из Брянска в Москву; но, как мне казалось, недостаточно умело, – так тасуют колоду неопытные игроки, то и дело роняя, вылезающих из неё без спроса королей и шестёрок. При этом, я как бы даже шифровал от прочих возможных попутчиков своё сокровенное желание – пожить на этом свете подольше.
– А?.. – обрывисто раздалось сзади. – А-а!.. Как заполнимся… Минут так-этак через тридцать...
–Ух-ты! Тогда я ещё постою, подожду, покурю, здесь – с краюшку, – облегчённо выдохнул я и оттёрся от входа, так как за мной уже начала выстраиваться и напирать толпа из везунчиков, которые, правда, и не подозревали о том, что задумали эти «колдуны».
Народ полез в нутрь, которая без аллегорий вскорости могла превратиться в адово пекло. Пока болезные грузились и рассаживались, я, выкурив одну за другой несколько сигарет, решился-таки выяснить у наших Рулекрутов, есть ли у них должный мандат – так называемый «маршрутный лист», который им должен был выписать автобазовский диспетчер, и в коем, кроме прочего, указывается факт технической исправности транспортного средства. Также меня интересовали: и обозначенный в нём маршрут поездки, и назначение. По-хорошему, по нормативному, гараж не имел права выпускать подобное «нечто» из своих ворот вообще: не то, что до Москвы, но даже по Брянску или его окрестностям. Ну а ежели они – вот уже здесь, то это значит что? – бардак на автобазе?! или же самоуправство татей-водителей?! Это ж подсудное дело! – подвергать перемещенцев возможной опасности. Да и не только их пассажиры, но и прочий транспорт на дороге, да и случайные пешеходы – все превращались в заложников тех транспортных разгильдяев.
– Извините, – перебивая царящий вокруг страшный перегуд, крикнул я Рулекрутам-супостатам и раскованно махнул им рукой, распрямившись, словно освободившись от собственных заклинаний «хочу домой». Они, обернувшись, упёрлись в меня своими пронзающими взорами, готовыми, если что, испепелить меня на месте, или же хотя бы не подпустить к себе ближе. Я ещё раз махнул рукой и бесстрашно направился к ним.
Вид у меня был столь решительный и грозный, что эти «колдуны»-злыдни видимо подумали: если даже их сейчас и не станут бить наотмашь и изгонять как бесов, то отбиваться им так или иначе придётся точно. Но ни до моих вопросов, ни до обмена мнениями, – типа того, что, мол, кто на что имеет полное право, а кто на тоже самое не имеет права никакого, ни до политических предпочтений, ни до философских воззрений на происхождение человека и его места в мироздании и надобного пути, ни до взаимных оценок личностей, – дело-таки и не дошло: имитация двигателя у второго пепелаца пыхнув и чаднув ещё пару раз, глубоко вздохнула и, не выдыхая, стухла. Вызверившиеся Рулекеруты шибко забегали, засуетились, стали без удержу, без ума и заклики хрустать и сандалить то там, то сям, норовя своими колдовскими пассами оживить вновь представленного. При этом они, время от времени, губно вызубиваясь, исподтишка бросали на меня косые осатанелые зраки, как на кудесника, не дающего им сотворить поганое. Но никакие кунштюки им не помогли: кадавр закрыл глаза и простился с нашим миром. А может я и впрямь, своими площадными похождениями и шопотаниями, очертил-тики защитные круги и переворожил их зловредное чародейство: ведь под мои подсчёты эти два автоужаса тоже попали.
Воодушевлённый такими последними разворотными событиями, я с уверенностью Моисея вошёл-таки в чрево поверженного монстра. Я наречисто поведал своим собратьям по ожиданию доброго пути то, что случайно услышал от Рулекрутов; рассказал всё, что знал о правилах выпуска автотранспорта на дорожный маршрут; красноречиво, с примерами и аналогиями обрисовал вполне реальные перспективы путешествия на этом безлошадном тарантасе: и последствия весьма возможной тяжкой аварии – белёсые хирургические или контрастные черно-красные ритуальные, и
