ЛОХ

                                                                     Рассказ основан на реальных событиях


    - А, Владлен, заходи!
    Широколицый мужчина средних лет откинулся на спинку кресла. Пружины и замки охнули под могучей спиной. Привычным командным жестом он указал посетителю на стул, и продолжил:
    - Ты сколько, значит, у нас работаешь, а, Владлен?

    Посетитель присел на краешек стула. Он не умел смотреть в глаза начальнику, и поэтому стал сосредоточенно разглядывать свои руки.

    - Двадцать лет, - неуверенным голосом ответил он.
    -Двадцать лет… - с некоторой сентиментальностью вздохнул шеф. – Да, бежит время. И, насколько я помню, никаких взысканий?

    Владлен кивнул.

    - Не ценим мы кадры, - снисходительно вздохнув, продолжил начальник. – В былые времена хоть премией могли поощрить, а теперь, извини, брат, зарплату с боем, и то не всегда. Я вот зачем тебя вызвал. Нам для Фёдоровой, как многодетной, путёвку выделили из фонда Петрова, слыхал про такой? Ну, не важно. А куда ж ей, многодетной, на юга? Путёвка-то на одного человека. У тебя сколько детей? Один? Вот. Короче, путёвка «горящая», давай-ка, брат, оформляйся. Медкомиссия, справки, ну, все дела… А завтра поезжай, отдохни. Здоровье кадровых работников – приоритетная, так сказать, линия в политике нашего предприятия. Во как! А Фёдоровой мы возместим, как говорится, по всей форме, в обиде не останется. Как бишь твоя фамилия? Мухин? Ну, конечно, Мухин.

    На густо исписанной странице планера* возле фамилии «Мухин» появилась жирная «галочка». Зазвонил телефон. Начальник взял трубку и нетерпеливым жестом «освободил» Мухина.

    Мухин вышел растерянный, ещё даже как следует не осознавший, что произошло. Поездку в дом отдыха он, скорее, воспринял, как новое внеплановое задание, и принялся выполнять его со всей дотошной скрупулёзностью руководителя младшего звена. Он быстро подготовил проект приказа о назначении исполняющим обязанности, набросал план работы отдела на время своего отсутствия, и помчался в поликлинику.
   
    В регистратуре ему выдали «бегунок» – перечень врачей, которых ему нужно было пройти. Мухин взялся за голову: семь врачей! Больше всего он боялся окулиста: очки «минус шесть». А вдруг врач скажет, что он не годен для путёвки, что он тогда скажет шефу? И Мухин, напряжённо щурясь, пытался угадать размытые силуэты букв контрольной таблицы. Врач сочувственно покачал головой, но отдых на море не запретил. Мухин ехал по путёвке первый раз. Он и не думал, что отдых – такое важное и ответственное дело, с которым может справиться только всесторонне здоровый человек, и он ходил от хирурга к терапевту, от терапевта к невропатологу; стоял нерешительно у двери с монстроподобным словом «отоларинголог»...

    Кроме томительных стояний в очередях и метаний от кабинета к кабинету, это «удовольствие» обошлось Мухину в треть зарплаты. Когда Мухин попытался выяснить, зачем же тогда с него так настойчиво требовали страховой полис, и в чём заключался смысл этого страхования, то ему тут же «вразумительно» ответили, что без страховки пришлось бы платить уже не треть, а три зарплаты. На вопрос, почему к Мухину-отдыхающему предъявляются такие жёсткие требования, а к Мухину-работающему не было никакого внимания со стороны здравоохранения, ему пояснили что для нашего брата – «совка» работа – естественное состояние «души и тела», а отдых – исключительное, и даже экстремальное. Наконец осталось всего несколько кабинетов, но они оказались закрытыми, и раздражённый Мухин пошёл в регистратуру.

    Дежурная медсестра объяснила всё просто и понятно. Кабинеты закрыты? С утра к ним не было посетителей, вот они и ушли домой. Нужно раньше приходить. Ну и что, что рабочий день не кончился. Не нужно быть таким злым! Да, на отдыхе не обязательно иметь орлиное зрение и вестибулярный аппарат как у Гагарина. Просто с оплаты за эту справку врачи имеют «навар», поэтому в неё и включили всех, чтобы никому не было обидно. Ну, зачем же так расстраиваться? Будет вам справка, сейчас всё устроиться.

    Такая непосредственность и откровенность совершенно обезоружила Мухина. Не зная, что делать, он растерянно смотрел на медсестру. Она была молода и красива. На смуглом продолговатом лице гнездилась пара чёрных с татарской хитринкой глаз. Но эти глаза были словно закрыты паранджёй, сквозь которую едва пробивался слабый свет то ли простоты и задушевности, то ли скрытого высокомерия и даже презрения. Тонкий подвижный рот беспрестанно то растягивался в улыбке, то многозначительно сжимался, напоминая голодную гусеницу.

    За каких-нибудь пять-десять минут, пока она заполняла «бегунок», Мухин узнал, что работники здравоохранения – самые трудолюбивые люди, делающие самое важное на свете дело. И самые обиженные, так как, заботясь о народе, сами оказываются не у дел. За следующие десять минут обычно молчаливый Мухин неожиданно для себя рассказал о себе столько, сколько никогда и никому не рассказывал.

    - Софья, меня зовут Софья, - легко подсказала медсестра, когда Мухин, получив вожделённую справку, стал прощаться. – Только не называй меня Соней, я не так уж много сплю. Можно просто Софка.

    Мухин и не заметил, когда медсестра перешла «на ты». В своём отделе он не допускал такого даже с теми, кто был старше его по возрасту. Но Софка говорила так доверительно, так по-домашнему просто…

    - А Вы не знаете, что ещё нужно для путёвки в дом отдыха? Я в первый раз… - Мухин немного смутился: не староват ли он для «первого раза»?
    - В первый раз, как в первый класс… - глубоко задумавшись, сказала Софка. Потом в её лице мелькнула какая-то догадка. – Послушай-ка, Мухин, можно я тебя буду так называть? А то «Владлен» звучит как-то слишком высокопарно. Ага? И вот что, давай, будем «на ты», ведь мы же теперь друзья, так или нет?
    - Давай, - неуверенно сказал Мухин.
    - Итак, Мухин, где твоя путёвка? Сейчас посмотрим. Пицунда! Ну, повезло тебе, Мухин. И повезло не только потому, что Пицунда, а потому ещё что моя подруга Карина тоже едет отдыхать, именно в Пицунду, и тоже завтра. Давай, я тебя с ней познакомлю.
    - Нет-нет, не надо, я сейчас поеду на вокзал за билетом. Боюсь, достать его будет нелегко, – сказал Мухин, пятясь к двери.
    - Ну, чего ты испугался? Ты же едешь в первый раз, ничего не знаешь, а она всё тебе расскажет, подскажет, что нужно. Да и у неё в железнодорожной кассе тётка работает, так что с билетом проблем не будет.

    Медсестра стала собираться, словно Мухин уже согласился.
    - Ну, если только тётка… Она точно поможет с билетом? – неохотно сдавался Мухин.
    - Считай, что он уже у тебя в кармане. Ну, пошли, что ли?

    Мухин потащился следом за медсестрой. Они куда-то ехали сначала трамваем, потом на метро, и, наконец, автобус довёз их к невзрачной панельной семиэтажке, долговязой ровеснице пресловутым «хрущёбам». Подъезд угрюмо дыхнул букетом «социалистического реализма». Лифт стоял безжизненно и неприметно, как не имеющий никакой ценности предмет домашней утвари народов, населявших этот дом на рубеже эпох оттепели и перестройки**.

    Мухину было очень неловко, хотелось уйти, но медсестра, словно за узду, вела его по расписанной хулиганами нескольких поколений лестничной галерее. Мухин машинально читал чьи-то скабрезные «меморандумы», «воззвания», кое-где была даже многосерийная переписка. Рядом соревновались поэты-острословы. Не отставали и художники. Они специализировались на обнажённых натурах мужских и женских тел с сюрреалистической акцентуацией на мочеполовую систему. Если же встречались парные портреты, то они изображали полный «консенсус» и абсолютное равноправие, что отрадно свидетельствовало об отсутствии в нашей стране какой бы то ни было дискриминации по половому признаку. А перед самой площадкой пятого этажа Мухин увидел работу неизвестного художника, выполненную синим фломастером по штукатурке: обнажённая женщина грозила кому-то кулаком. Другой рукой она ребром ладони, как топором, словно разрубала грозящую руку во внутренней части локтевого сустава. Под рисунком стояла странная надпись: «Лохам – облом, закати губу!».

    Дверь открыла совсем молоденькая девушка с ослепительно-чёрными миндальными глазами.

    - Привет, Карина, это – мой друг Мухин. Он, так же, как и ты завтра едет в Пицунду в дом отдыха. Может, ещё соседями будете, - сказала Софка, и, с некоторым нажимом, – ты поняла? Он едет в Пицунду, в дом отдыха. Человек за двадцать лет работы первый раз едет в отпуск. Получил «отпускные». А ты ведь тоже едешь туда, я знаю, едешь! Вот и расскажи ему что, да как, а то ведь он совсем ничего не знает, ну ничего-шень-ки.
    - Я только хотел насчёт билета, - откашлялся Мухин.
    - Карин, я ему сказала про твою тётю, ну, которая работает в билетной кассе. Я ему обещала, что тётя поможет. Ну, пусти нас, не на площадке же нам разговаривать!

    Карина завела их в комнату, которая была одновременно и спальней, и залом. Обстановка была более чем скромной: платяной шкаф, круглый старомодный стол, деревянная полутораспальная кровать, комод и четыре стула. В маленькой тесной прихожей висела вешалка из двух крюков, которые были до отказа завешены одеждой, и Мухин, с молчаливого согласия хозяйки, положил свой плащ на комод. Карине недавно исполнилось восемнадцать, и прошло три года, как погибли её родители. Богатых родственников не было, и ей с юных лет пришлось зарабатывать на жизнь. Она работала в киоске. Робость мешала ей активно продавать, а нахальные покупатели нередко нагло обсчитывали. Хозяин ларька часто выговаривал, что держит её только из жалости. И вправду, он её не выгонял, но платил мало.

    - Ребята, что это мы как пенсионеры, за чаем? – сказала вдруг Софка. Лично я себя старухой не считаю. Вы, как хотите, а я пойду за вином!
Она поднялась из-за стола.
- Нет-нет, – вскочил Мухин. Ему было очень неловко оставаться вдвоём с Кариной. – Пойду я. Где здесь поблизости магазин?
  - Сразу за углом. И возьми «Кальвадос», его очень любит Карина!

    Мухин покраснел. Ему нравилась Карина, и он с трудом сопротивлялся неожиданно нахлынувшему уже подзабытому чувству. Софка внимательно посмотрела на него, и он поспешил выйти. Конечно же, он взял «Кальвадос». Его удивило пристрастие тихони Карины к такому крепкому напитку, но, «о вкусах не спорят». Когда он вернулся, на столе стояли два фужера и чайная чашка. Наверное, у Карины не было третьего фужера. Увидев Мухина, Карина торопливо ушла на кухню.
   
    - Тебе нравится Карина? – хитро улыбаясь, спросила Софка.
    - Софья, ну ты же знаешь, я женатый человек, у меня сын скоро в школу пойдёт.
    - Ты что же, никогда не изменял своей жене?
    - Нет… как-то не приходилось… – промямлил Мухин, и ему почему-то стало стыдно за свою супружескую верность. Может быть, потому что Софка при этом обидно рассмеялась?
    - И ты думаешь, жена ценит эту твою верность?
    - Да, наверное…
    - Не будь наивным!
    - Почему ты так говоришь?
    - Потому что я сама – женщина! У меня есть муж, дети, я их всех люблю и ни на кого не променяю, но неужели за всю эту многолетнюю верность я не могу позволить себе один раз забыться, окунуться в юность,