жестокости от самих людей, что служили добродетели.
– Если бы я знал, что здесь так весело и славно, я пришёл бы раньше, – теперь Роман Варгоши часто это повторяет и его голос звучит то там, то тут по городу.
У Томаса эти слова вызывают нервную обиду. Казалось бы – сколько лет он живёт на свете? Давно пора перестать обижаться, и уж тем более на несправедливость – её, как известно, нет от самого рождения до исхода посмертия, но обидно, обидно!
Томас судит по себе – никак не может избавиться от этой привычки. Он помнит себя, ненужного, непомнящего, кровожадного, сломленного этой жаждой и безумием. Помнит, как сам искал спасения у креста, как искал свой костёр, как жаждал спасти ошмётки души…
Как же это не похоже на то, что творит Роман Варгоши! У Варгоши не спасение. Он та же марионетка, но верит, что обретает путь к величию.
– Наплевать! – решает Гвиди. В эти тяжёлые мрачные дни он по-прежнему держится своего друга, а друг держится теней, не желая лишний раз появляться в обществе своих же братьев по кресту и уж тем более – видеть Варгоши. – Наплевать на него. Он просто болван, скоро он перестанет быть нужным, и тогда…
Томас улыбается против воли. Гвиди со своей поддержкой удивительно угадывает его мысли. Но улыбка спадает сразу – Томас смотрит в лицо друга и видит, как седина уже коснулась его волос, лишь слегка, лишь тишиной, лёгкостью, но уже коснулась. Скоро он постареет и умрёт. Как тяжело с людьми. Им дано так мало времени, и всё же, они умудряются успевать так много!
А он что успел? Запутаться окончательно во всех и всём? Молодец! Осквернить Престол такой мерзостью как Роман Варгоши? Замечательное достижение, как раз на спасение души…
– Что ты имеешь против Романа Варгоши? – спрашивает Хранитель Престола сурово.
Всё видно. Даже если ты умеешь скрывать свои чувства, они всё равно проступают. Напряжение ощущается жизнью.
Томас может отпираться, а может сказать правду:
– Он не понимает что это не очищение.
–Не очищение? А что же это? он служит Престолу, кресту, богу! Что может быть лучше для вампира? Что может быть очистительнее для души?
Томасу нужно остановиться, но он не привык лукавить перед Хранителем Престола.
– Это всё слова. Его намерения не сошлись с истинной добродетелью.
А вот это уже обвинение.
– Престол и есть добродетель. Мы храним её!
– Варгоши убийца. Он марионетка. Он покорен и послушен, он пойдёт и сделает что скажут, но это не добродетель. Добродетель через искупление, искупление через страдание, а он в сплошном наслаждении!
Это уже точно лишнее.
– Ты, Томас, забываешься…– у Хранителя Престола опасно сверкают глаза. Не по-вампирски, конечно, а по-людски, но в этом сверкании много гнева. Выученного гнева. Не злится Хранитель Престола, не злится, а лишь разыгрывает злость.
Потому что Томаса надо держать в строгой дисциплине, в страхе, в ненависти к самому себе, и тогда он будет полезен. А если есть ещё дух соперничества, желание показать себя лучше, чем Варгоши…
Всё знает по поводу Варгоши Хранитель Престола, не хуже самого Томаса уж точно – видит он доклады и отчёты о его деяниях, о допросах, что проводит Варгоши во благо креста, о телах, что нашли на месте сожжённого замка короля Стефана – мир ему, гордецу, пылью!
Но подразнить, вырвать больше преданности, довести до фанатизма в желании выслужиться и показать себя лучше, можно ведь, верно? И тогда Томас будет куда сговорчивее! Так что, и Варгоши можно показать получше, и разыграть злость ничего не стоит.
– Хранитель, я не забываюсь, – Томас склоняет голову, подчиняясь планам и власти своего господина-смертного, – я просто хочу предостеречь…
– Не ты ли его привёл?
Это удар. Настоящий удар. Он привёл, он и виноват, ведь так? зачем ты привёл, если Варгоши такая дурная сволочь? Зачем ты просил за него, если Роман того не стоит? Ты не видел его сути? Так кто ты после этого? Ты позавидовал? Достойно ли это брата креста?
–Я, – признать тяжело, но нужно. Самому себе тоже нужно признать.
Он, всё он! Но ведь как ему это виделось? Всё было совсем иначе, ему хотелось спасти, по-настоящему спасти Романа Варгоши, показать ему как тот может прийти к свету, на его примере, на примере тех сложностей, которые неумолимо бы ждали Романа, и своё увидеть величие – он-то, Томас, прошёл весь путь!
Гордыня… да, это была она. Он решил что может спасти кого-то, привёл к спасению, как ему казалось, и прикрылся мотивами лживой добродетели, мол, не ради себя, а ради него. И толку? Честнее было бы сказать – я спасаю его ради себя, чтобы увидеть, что я прошёл долгий путь. Правильнее было бы признаться: я делаю это ради того, чтобы оправдать ещё одним пунктом своё существование. Вернее было бы заявить, хотя бы шёпотом: ещё я делаю это ради того, чтобы не быть одному!
Гвиди славный малый, но он смертен. И срок его кончится. Томас устал от одиночества и хотел довериться. Гвиди может понять многое, но голод и жажду, бессонницу и смятение вампирской души может понять по-настоящему только вампир.
А ещё…
А ещё не хотелось быть предателем. Да, Томас мог сколько угодно говорить, что слова принца Сиире о предательстве братьев-вампиров его не трогают, но были минуты слабости, проклятые минуты слабости, когда он и сам думал о том, что предатель и заслуживает самой жестокой кары!
А так он был бы не один. Он реализовался бы как наставник, он показал бы, что вампир может сменить сторону, и это не единый акт предательства, а уже данность. Он показал бы всем – и Престолу, и самому себе, чего достиг, раз переманил и спас вампира.
Мечты, что рисовала гордыня, разбивались осколками чёрной пустоты.
– Я привёл его, – вина на нём одном! – но я ошибся. Я полагал, что он исправился, что нуждается в кресте, в добродетели и в боге.
– А теперь ты отказываешь ему в этом? – голос Хранителя уже не имеет и тени гнева, лишь лёгкий оттенок насмешки. Можно было бы и таиться Хранителю, но он не делает этого. Кому, в конце концов, пожалуется этот вампир?
Можно понасмешничать.
– Я не отказываю, нет! – Томасу не нравится этот тон и само построение фразы. – Я просто хочу сказать, что он марионетка, которая не искупает своих грехов.
– В своих ты разобрался? – легко поставить на место того, кто потерял это самое место давным-давно, но оставил совесть.
Томас сминается и слабеет. Ему видится блестящая речь, произнесённая театральным монологом о спасении Варгоши, о том, как неправ тот, кто даровал ему прежде времени костёр, и вообще…
Но не выходит слов. Не формируются слова в обвинение или в точку зрения, всё кажется мелким, незначительным, и сам себе Томас таким кажется.
– Мне всё сложнее тебе доверять, – Хранитель Престола идёт в наступление, – сначала ты приводишь к нам вампира и говоришь, что тот желает искупления. Потом ты вдруг оказываешься против очистительного костра, а теперь и вовсе говоришь, что всё не по-настоящему и по твоим намёкам выходит вовсе, что мы используем его для грязной работы. Так что ли?
Томасу следует сказать: «да!», и тогда рассмеялся бы Хранитель Престола и взглянул бы и на него, и на Варгоши, и на всё дело иначе. Томасу следует показать, что он знает о грязных делах Престола, что делать – всякая добродетель имеет под собою смешанный из грязи и благих намерений фундамент. Следует, но он не из этой породы.
– Нет, не так. Просто я обеспокоен…– он ищет слова помягче, но всё, что мягче, не подходит к случаю, а всё, что подходит к истине, ему непривычно и звучит как «да».
– Это я обеспокоен, Томас…– Хранитель Престола вздыхает. – Может быть, следует отправить тебя в отпуск?
Отпуск? Отпуск, это всё равно что ссылка! А ссылка равна презрению, а оно – забвению!
– За что? – Томас напуган. И ещё – он в отвращении.
Потому что Томас фанатик. А для фанатиков боги меркнут быстро, и от того страшнее. Только что он возносил Хранителя Престола как спасителя своей души и уже ненавидит его.
– За недоверие к решениям Престола и ещё за запутанность, но это я так, размышляю, – тут Хранитель перегибает. Для фанатиков отдых – оскорбление.
Хранитель Престола хочет абсолютной, собачьей преданности Томаса, но он сделал лишние шаги на этом пути, и теперь преданность сминается. Болезненное восприятие Томаса не ищет доказательств того, что Престол в нём нуждается, оно читает другое: я лишний!
Такие как Томас не терпят быть лишними.
Аудиенция окончена, Хранитель Престола пока ещё собою доволен – он уверен в том, что Томас будет на его стороне и в случае надобности, сам же приструнит Варгоши. Но Томас планирует уйти.
– Куда? – Гвиди тут как тут. Его никто не звал, но он как чует. Хороший сыщик, чтоб его!
– Ты о чём?
– Куда собираешься? – Гвиди стоит в дверях жалкой комнатёнки Томаса.
Томас пожимает плечами – можно попробовать отрицать очевидные сборы, а можно просто признать правоту друга, но проще всего не отвечать ничего.
– Я с тобой, – решает Гвиди.
Это уже лишнее. Это дезертирство в чистом виде. Но одно дело дезертирство вампира, а другое – смертного.
– Нет, это преступление.
– А мне плевать. Престол, взявший на службу такое чудовище как Варгоши, уже не образец закона для меня.
Как легко ему решиться! Самому Томасу это сложнее!
– Я готовился, так и знал, что к этому всё придёт, – признаётся Гвиди. – Можешь обвинять меня в безверии.
Томас не обвиняет Гвиди, ведь если обвинять его, нужно обвинить и себя.
– А ещё можно просто собрать вещи, – Томас отсекает всякие шансы на обвинения.
Это уже лучше.
– Ты точно уверен? – Томас старше и сильнее, ответственность других на нём.
– Да кто тебя назначил моим покровителем? – Гвиди смеётся, – я свободный человек и сам могу определять степень своих преступлений. Сейчас мне здесь нечего делать.
И Томасу нечего. Разве что попрощаться с Эвой. Бедная девочка не поймёт его ухода, воспримет как предательство. Но как подобрать слова? У Томаса их нет.
– Не надо, – они уже на улице. Годы службы, а брать и нечего! Томас ищет глазами её окно, Гвиди угадывает. – Не надо, ты ей не поможешь. Она не поймёт.
– Она не простит.
– Тебя что, все простить должны?
Хороший вопрос. Грех на грехе. Но уйти так, молча, не прощаясь? Это слишком даже для него. Но и объяснять, что так надо, что он больше не может…
Она не поймёт.
– Я напишу ей письмо, – решает Томас и Гвиди не спорит. Письмо – это очень хорошо. Письмо – оно бесстрастно само по себе, всё зависит от того, кто читает.
Подбирать слова трудно. Томасу необязательно прощаться с девчонкой, но почему-то ему кажется это верным. Писать долго – нелепо, будет выглядеть как оправдание. Писать мягко – она уже видела много злого в своей жизни, чтобы бояться правды.
Наконец, рука выводит: «Дорогая Эва, дорога зовёт меня. Мой путь будет опасным. Если Бог добр к нам обоим, свидимся. Будь сильной. Твоё время ещё придёт.
Томас».
– Она девочка умная, поймёт, – успокаивает Гвиди, – не переживай.
Он хочет не переживать, конечно же – это было бы удобно. Написал и дело кончено. Но как не переживать, когда он сам обещал научить её бороться с вампирами?
Но нельзя здесь больше оставаться. Он лишний, тут правит Варгоши, тут больше нет добродетели. И он сам виновен в этом. Искупление сорвано, и надо начинать путь сначала, но на этот раз без указки, без приказов Хранителя, самому!
