стали видны и металлические ворота с надписью сверху «Сверчаки 20».
Пройдя через них мы увидели, что серые формы – это большие армейские палатки, человек на 20. Палаток было много, очень много (несколько раз я пытался дойти до другого края лагеря, но так и не смог). Сверкающие же груды оказались грудами пластиковых 1,5-литровых бутылок с итальянской газированной минералкой. Груды были явно выше человеческого роста. (Вот так я впервые увидал достижение цивилизации – пластиковую бутылку).
Около входа находился полевой алтарь, дальше виднелись умывальники и.. удобства. У входа же находись и наши выгруженные вещи.
Часть нашей группы была уже устроена, получив в свое распоряжение две палатки (так как у нас были и парни, и девушки). Пола у палаток не было. Но зато внутри лежали армейские полевые матрацы, очень похожие на маты из спортзала. Жестковато, конечно, но все ж лучше чем прямо на земле.
Время подходило к семи. Мы поужинали итальянскими саморазогревающимися консервами (удобная, кстати, штука, потом я больше ее не встречал. Ванночка из фольги, в ней - суп или второе. Под ванночкой – таблетка сухого горючего. Под таблеткой – терка. И все это в единой упаковке. Наружу торчит только язычок терки. Дергаешь за язычок, таблетка загорается и через пять-семь минут у тебя горячее блюдо) и как-то скоротали вечер. Все главные события должны были случится завтра…
Однако утром я проснулся с мыслью о том, что надо искать ночлег. Спать в армейской палатке было все равно, что на улице. В ее торцах – свободно свисающие полотнища, ничем не закрепленные. Ну понятно – специфика использования, должен быть обеспечен свободный вход и выход. Однако из-за этого нет никакой теплоизоляции. Холодный воздух и сквозняк.
Выйдя из палатки, я посмотрел на дальнюю линию домов и понял, что искать надо там. Со мной согласились пойти еще три наших девушки. Остальные, как ни странно, решили остаться.
«На постой» нас пустили в третьем (если не ошибаюсь) доме. Хозяева поохали, услышав о палатках, и уступили нам целую комнату (конечно, без кроватей, но зато под крышей). Договорившись, мы вернулись в лагерь за вещами. Время было обеденное, и из любопытства я пошел посмотреть, чем тут кормят паломников. Оказалось – тушеной капустой. Около входа ее бойко накладывал в ванночки из фольги монах-доминиканец. Монаху помогали харцеры – ребята в рубашке и шортах защитного цвета. И у каждого – нож на поясе как элемент формы.
(Как ни пытались во времена Советской власти из харцеров сделать юных пионеров, но преуспели в этом мало. Харцеры так и остались скаутами. Может быть потому что в Польше скаутов не истребляли?)
Было около трех часов. Самолет с Папой Римским уже приземлился в местном аэропорту и «папамобиль» уже направлялся в монастырь на Ясной Горе.
Все должно было начаться около семи-восьми вечера. По дороге, ведущей к домам (то есть в город) шли люди. Наверняка некоторые из них намеревались попасть к монастырю. Увы, поздно. Чтобы попасть к основному месту действия и увидеть хоть что-то своими глазами, надо было занимать «позиции» часов за шесть-семь(!). (Часов около пяти вечера наши девушки все-таки рискнули пойти, но уже в километре (!) от монастыря началась такая давка, что они испугались и вернулись).
При этом оставаться на занятом месте надо было около суток. Начавшись вечером 14-го августа, действие заканчивалось где-то после полудня 15-го. Отойти – немыслимо. Вокруг тебя – не сотни, не тысячи, и даже не десятки, а сотни (!) тысяч людей. (По самым приблизительным подсчетам 14-15 августа в Ченстохове собралось около 1,5 миллионов (!).) Так что выберешься – назад не войдешь. Просто не пробьешься.
Что такое полтора миллиона я понял 15-го, когда мы решили посмотреть как и что. Около 11 утра мы оказались на главной улице Ченстоховы – алле Пресвятой Девы Марии. До монастыря было еще 1,5-2 километра. Но мы увидели стену! Да, именно так. Человеческую стену. Настолько плотно люди стояли друг к другу. Висели огромные телеэкраны… И это только на одной улице…
Сутки в такой плотной толпе… Толпа вообще весь опасная. Теперь-то мы хорошо знаем, что там лучше не оказываться. Тогда мы этого не знали, но, что называется, «нутром чуяли». А потому, решили не рисковать и пошли ночевать к своим хозяевам. Встречу с Папой Римским посмотрели по телевизору. Я думаю, что, в сущности, мы увидели тоже самое, что громадное большинство собравшихся. Разница между нами была только в том, что они видели эту картинку на большом уличном экране, а мы – на маленьком домашнем. Но ведь это была одна и та же картинка.
Только 16-го, когда все закончилось и паломники начали разъезжаться, я побывал в монастыре. Была уже не такая давка, но, тем не менее, народу было предостаточно. Может быть поэтому никто не придирался и не требовал соблюдения «дресс-кода». Помню, как меня тогда это удивило. В монастырь и в шортах? А еще удивила свобода. В костеле прямо посреди толпы стояли на коленях молящиеся люди. И судя по их виду их совершенно не смущала толчея вокруг. Очевидно, они были где-то далеко…
Видел я и икону. Почти вся она в роскошном золотом окладе. Открыты только лики, которые издали плохо различимы. Темные. Непривычно было видеть на иконе корону. Для русской традиции она ведь совсем не характерна.
Наверное, будь в костеле поменьше народу, будь там потише, я возможно и сосредоточился и «понял» «Черную Мадонну». Но вокруг в разных направлениях проходило множество самых разнообразных людей. К тому же 1991 год – время, когда у нас религия только начала подниматься, выходить из-под запретов. Поэтому у меня снова было чувство исторического музея. Да, передо мной важные и ценные экспонаты. Но экспонаты. Их время навсегда ушло. Ушло, как скажем время карет или рыцарских доспехов…
Теперь-то есть Интернет и всякий желающий может в подробностях рассмотреть «Матку Боску Ченстоховску». Поэтому не буду ее описывать, а предложу сравнить ее. Например, с образами Рублева. Тогда вы сами увидите насколько они разные. Безусловно, «Черная Мадонна» византийского происхождения. Эта надмирность, отстраненность от всяких земных страстей. Это уже неземной облик, это дух, победивший материю. У Рублева же иное дело. Его Богоматерь – земная, живая. Она вся – Любовь, распахнутая людям.
… 17-го по Ченстохове гуляла вторая половина нашей группы, а мы дежурили в палатке. «На всякий пожарный»…
Уезжали мы вечером 18-го. Причем хозяин дома, где мы ночевали, был настолько любезен, что отвез нас на своей машине на железнодорожный вокзал. Зрелище, замечу, было еще то. В польский «Фиат» набилось пять человек (считая водителя), да еще с вещами. А польский «Фиат» - это единственная машина, которую благословил Папа Римский. Почему? А там согрешить невозможно. Просто негде. Кто видел этот «Фиат», тот поймет.
И опять была бессонная ночь, а утром 19 августа 1991 года мы прибыли в Гродно.
19 августа… Мы вернулись в другую страну. Просто тогда мы об этом не знали.
Проведя в Гродно целый томительный день, мы выехали оттуда лишь вечером и после еще одной ночи без сна приехали в Ленинград.
ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ
Мятеж 19 августа как-то «заслонил» Всемирный день молодежи и «Пилгжимку Краковску». О ней в Ленинграде (точнее, уже в Санкт-Петербурге) писали немного. Так что в сущности эти события остались мало замеченными.
Только потом, когда все улеглось, можно было мысленно вернуться туда, на горячие августовские шоссе. Вернуться, чтобы спросить себя – так что же это было? Ради чего Ватикан пошел на такие огромные расходы? Ради чего полтора миллиона людей собрались в одном небольшом городе. Ради того, чтобы услышать как человек в белом скажет: «Живите, дети, мирно, не ссорьтесь. А я буду за вас молиться»? … Вряд ли.
В газетных заметках тех времен говорится о порыве братской любви, единой волне, охватившей всех, едином духе, едином настрое…Не буду говорить, что этого не было. Было. Но ночь прошла. И день прошел. И что же вышло из той «весны надежд», полной грез и мечтаний?
Продвижение католицизма? И да, и нет. Как у нас пели уже тогда (на мотив «Бременских музыкантов»): «Нас ксендзов обманчивые лица/Не заставят никогда молиться…». Для справки. На следующий VII ВДМ в Испанию из Петербурга поехало около 700-800 человек, то есть раза в 4 меньше. Но кто знает, может быть у Ватикана свои «критерии эффективности»?
Увидели ли мы иной мир, иную экономику? Безусловно. И он, этот другой мир, понравился некоторым настолько, что они не вернулись в Союз, а через Польшу добрались до Германии. Мятеж, кстати, послужил для части из них последним доводом в пользу эмиграции.
Впрочем, не буду говорить за всех. Лично для меня это было Приключение. Ну еще бы, поехать за границу, увидеть другую страну, других людей… Причем поехать не просто туристом, а увидеть то, чего вообще не могло быть в Советском Союзе – религиозный праздник? И участвовать в нем? Конечно, это манило и привлекало. Особенно на фоне той обыденности, которая тогда казалась неизменной и вечной…
Ах, если бы знать, что вскоре прежний мир с его привычной обыденностью будет унесен «ветром перемен»? Уйдет многое, придут (а точнее нахлынут) новые, невиданные дела и заботы. Придет то, о чем рассказывали и на что жаловались нам хозяева в Ченстохове – вольные цены, дороговизна, конкуренция и так далее. У них это уже было, а нам только предстояло это испытать. Потому мы и слушали их вполуха, сочувствуя, но не примеряя на себя.
И кто же тогда знал, что скоро за приключениями не надо будет ехать куда-то далеко. На них можно будет наткнуться, можно сказать, на соседней улице.
