Уборщица тётя Оля французскими нравами не блистала. Английскими тоже. И речь у неё тоже была без блеска. Зато с «коленцами» и «наворотами», с употреблениями таких родственниц, как мать, мать матери, мать матери матери, ну и… прочих матерей. В смысле матерей прочих лиц, которые жили в общежитии.
Электрик Гоша, который в анкете «место работы» небрежно писал «апшежитие №2», тоже был далек как от словесного блеска. В плане одежды он и подавно проявлял редкостную близорукость, надевая на себя дырявый свитер и брюки, штанины которых были отмечены пятнами. На замечания друзей, посмеивающихся над внешним видом Гоши, тот обычно беззлобно отвечал: «Дык… слепой совсем, ничего без очков не вижу, вот и заляпал штаны всем подряд». Добавленные при этом непечатные слова, наличие которых должно было доказывать то, что Гоша говорил истинную правду, тоже означали родственников по материнской линии аж до седьмого (а, может, и выше) колена.
Впрочем, зоркость у Гоши самым волшебным образом возрождалась, когда ему доводилось увидеть бутылочку сорокаградусной. Находиться вожделенный сосуд мог на расстоянии двадцати, тридцати, а то и более метров – в такие минуты зрение Гошу никогда не подводило.
Знавшая слабость Гоши тётя Оля, иногда приглашала его на посиделки, которые заканчивались однотипно: «уваживший» бутылочку, Гоша перемещался под стол, из-под которого вскоре раздавался жуткий храп. Впрочем, по части храпа тётя Оля могла дать ему сто очков вперед, а посему возлежавший под столом электрик и почивающая в койке уборщица друг другу сны видеть не мешали.
В этот раз у тёти Оли вышла неувязочка. Не с электричеством – с замкóм, на который запирался хранившийся в кладовке хоз.инвентарь. Вставленный в устройство, сделанное на Тюфяковском скобяном предприятии, ключ, у которого с замкóм всегда были любовь и взаимопонимание, в этот раз почему-то обратно выниматься не захотел. Куда там любовь с пониманием подевались, сказать было трудно, но действовала тётя Оля поначалу по-хорошему. Совершенно нейтральные слова вроде «заразы», «ушлёпка», «хренова изделия» и прочих желаемого эффекта не возымели. Справедливости ради, надо отметить, что более действенные, по мнению тёти Оли фразы, не отличавшиеся высококультурным стилем, не подействовали тоже. Ключ застрял в замкé намертво!
Сообразив, что одной ей ни за что не справиться, тётя Оля, отпустив в адрес ключа не особо привлекательное выражение (а в адрес замкá ещё менее привлекательное), бросив ведро и швабру прямо в коридоре, собралась было податься на поиски того, кто помог бы ей злосчастный ключ из замочной скважины извлечь. Впрочем, далеко идти не пришлось, потому что помощь в лице электрика Гоши сама уже спешила ей навстречу.
Не будем утомлять читателей перечислением набора фраз с «коленцами» и без оных, а так же с употреблением всех известных и неизвестных родственников по линиям отцов и матерей тёти Оли и Гоши, но после часа работы, зловредный ключ к радости уборщицы и электрика наконец-то из замкá благополучно был вытащен.
Следующий час был потрачен на то, чтобы в дверь общежитской кладовки, в которой, в основном, хранились метлы и лопаты, был вставлен другой замок всё того же Тюфяковского скобяного производственного объединения.
Третий же час, уставшие от трудов более, чем праведных, работники «апшежития» решили провести в комнате тёти Оли за дружеским распитием далеко не чая. И не лимонада.
И тут ещё не особо осоловевшему (фактически ещё трезвому!) Гоше пришла в голову не особенно потребная мысль. Годами он был ещё не стар - можно сказать, молод был даже. Ну, а то, что в свои сорок два года он выглядел лет на десять старше, так в этом проклятая близорукость и постоянное отсутствие очков виноваты были – не иначе!
Тётя Оля была на целых пару лет моложе электрика, то есть тоже годы у неё были практически младенческими по сравнению с Гошиными. Вся эта россказнь ведется к тому, что неожиданно воспылал мушшына самыми что ни на есть любовными чувствами к тёте Оле, которая, как мы уже сказали была даже совсем не тётей по возрасту, а, скорее, тянула на роль младшей сестры, и которая после половины опустошенной бутылки показалась ему ещё моложе. Ну, и симпатичнее, соответственно.
Пока суд да дело, пока уговоры да разговоры, да раздевания и настрой на близость самую ближайшую, пошло у них всё вроде бы неплохо. Можно даже сказать, хорошо пошло. Но в этот момент – ах, эти неподходящие моменты! – дверь распахнулась и в дверном проеме нарисовалась фигура о двух метрах ростом.
- Муж! – пулей мелькнуло в голове тёти Оли, которая забыла, что благоверного своего она лет пятнадцать как собственноручно взашей за беспробудное пьянство да беспрерывное табакокурение из своей «апшежитской» комнаты выставила. Вернее, «выставила» было бы сказать не совсем верно, ибо муж тёти Оли на экспонат выставочного зала никак не тянул. Из всего синонимически-культурного ряда глаголов, лучше всего подошёл бы «выпиннуть», употребленный в прошедшем времени, ну, и с набором, дополнительных слов вдогон, которые к этому глаголу аккурат прилагались.
- Муж! – второй пулей чиркнуло об остаток мозгов Гошу, который в пылу горячности, а также ввиду выпитого количества так растерялся, что позабыл, что мужа тёти Оли он сроду в глаза не видывал. Впрочем, других частей лица – как то: носа, щёк, лба, бровей – ему видеть не доводилось тоже. Хотя бы потому, что пришёл он работать в «апшежитие №2» уже после того, как муж тёти Оли это здание бесславно покинул.
Что там переклиникло у этих двоих в головах – приехавшие врачи сказать затруднились. Но это они уже позже затруднились. После того, как приехали на место происшествия. Впрочем, происшествия как такового не было. Так, недоразумение, можно сказать! Выскочившие из койки безнадежно-безодежные Гоша и тётя Оля ринулись к окну и, выбив на ходу одно за другим стекла, выпрыгнули в образовавшийся проем и полетели, взявшись за руки как лучшие друзья, со второго этажа вниз. Вот и всё!
Сейчас оба гуляют по улицам во вполне себе даже одетом виде. Тётя Оля в старых джинсах, а Гоша в своих излюбленных пятнистых штанах. Правда, помимо одежды, на них красуются гипсовые повязки. У Гоши на правой руке, а у тети Оли – на левой ноге. Опираясь на костыли и поддерживая друг друга, они с несчастным видом несут спереди табличку: «Подайте жертвам обмана».
«Обманом» же и тот, и другая считают невесть откуда взявшегося мужика, который заставил их, не доделав самого главного, выскочить в неприглядном виде на улицу через окно и теперь страдать в компании гипса и костылей. Мужик же, который по ошибке зашел не в ту комнату, перепугался в тот вечер ещё сильнее. Да и виданное ли дело! Думал, что домой пришёл – а тут на его глазах стриптиз одновременно с травмированием двух тел произошёл.
В общем, пока Гоша с тётей Олей страдают от передвижения по улице, мужичок от пережитого стресса лечится. В здании «психоневрологический диспансер» под названием. Оттуда на улицу не в компании костылей, ни в одиночку не выпускают.
