- Елизавета Павловна дома? – кашлянув, спросил гость.
- Д-д-да… - не сразу ответила девушка. И вдруг, словно что-то вспомнив, вскрикнула:
- Дядя Митя! Дядя Митя, это вы?
- Узнала, стрекоза-егоза! - растянул мужчина лицо в широкой улыбке. – Узнала! Ну… - подмигнул он Елене, - чего стоишь? Зови бабушку!
Елена кинулась было в комнату, но тотчас повернула назад:
- Что же вы стоите, дядя Митя? – всплеснула она руками. – Пройдёмте! – и она проворно схватила гостя за рукав.
Но Елизавета Павловна уже сама спешила из комнаты, услышав шум в прихожей.
В отличие от внучки она гостя признала сразу:
- Митя! – и бросилась его обнимать.
Мужчина явно был смущен.
- Это вам! – и он протянул старушке букет.
- Боже! – только и произнесла она, качая головой. – Какой шикарный! И гортензии, и хризантемы, и розы. И как ведь тонко подобрано!
- Специально для вас выбирал, - засмеялся Митя, вручая букет той, кому он должен был принадлежать.
- Ну, поёдемте на кухню, - заторопилась Елизавета Павловна, - у меня пирог открытый ягодный есть. И чай с бергамотом. А, можешь, отобедаешь с нами, а, Митя?
И веселой гурьбой они пошли на кухню. Впереди Елизавета Павловна с бесподобно красивым искусно составленным букетом, за ней внучка, и замыкал шествие Митя. Или дядя Митя, как назвала его Елена. Впрочем, это было не так уж и важно. Мужчина приехал в дом, где ему были несказанно рады. И как его называли в этом доме – ему было безразлично.
***
- Ну, что егоза-стрекоза? – спросил юноша и щёлкнул Ленку по носу, - небось, опять себя плохо вела и бабушку не слушалась?
- Слушалась я, - обиделась Лена, - ты всегда только одно и спрашиваешь: как я себя вела и слушалась ли бабушку. Что, спросить больше нечего, да?
- Ну, ладно-ладно, не дуйся, - примирительно сказал Митя (так звали молодого человека). Вот держи, - и он вытащил из кармана горсть конфет-карамелек. Жуй вот и помни, какой я добрый.
И он засмеялся.
Ленка обожала эти конфеты. Она никак не могла понять, чем они пахнут. В магазине таких запахов ей нюхать не приходилось. Шоколадом? Нет. Грушевым сиропом? Опять нет. Зефиром? И снова нет. Запах был незнакомый, но он почему-то очень нравился Ленке. Конфеты, которые Митя вытаскивал из кармана рабочей куртки, всегда имели только такой запах. Но что это было – малышка не знала.
Правда, сквозь обертку запах не просачивался. Конфеты были разными: с вишневой, черносмородиновой, фруктово-ягодной начинкой. Но это внутри. А снаружи они пахли одинаково. Все до единой.
В кухню пришла бабушка. Она увидела Лену и лежащую перед ней горку карамелек и потянула носом:
- Митя, что ли, опять тебе их дал?
- Ага! – довольное Ленкино лицо расплылось в широченной улыбке. – Он!
Говорить много она не хотела: рот был набит сладкой карамелью. В этот раз ей достался «Фруктово-ягодный букет».
Бабушка взяла в руки фантик, поднесла его к носу и поморщилась:
- Где он только их носил? В спецовке, поди…
И она сгребла конфеты со стола:
- Не надо их кушать, деточка, - сказала она. – Они все машинным маслом пропахли. Животик заболит, если будешь их есть. Лучше их выбросим, а завтра купим другие.
И, недолго думая, она направилась к мусорному ведру.
Но Ленка тотчас закатила такой рёв, что Елизавете Павловне пришлось волей-неволей изменить своё решение. Она вернула конфеты на прежнее место и снова сморщила нос:
- Их нельзя есть. Они вредные.
- Ничего не вредные! – возмутилась Ленка. – Они вкусные и внутри с начинкой. И пахнет так только бумажка, в которую они завернуты, а сами конфеты вообще ничем не пахнут! Только карамельками!
- Фу, упрямица какая! – покачала Елизавета Павловна головой. – Ну, вот заболит у тебя живот – не жалуйся тогда.
- А вот и не заболит! – заспорила Ленка. – Я уже, наверное, целую тысячу этих конфет съела. И ничего! Никогда ничего не болело!
Пока шёл этот спор, в кухню вошёл Митя. Рубашку он оставил в комнате и теперь был в брюках и майке. В руках у парня было полотенце, которым он старательно вытирал шею, свернув махровый прямоугольник жгутом.
- Митька! – набросилась на него Елизавета Павловна, - небось, ты опять Леночке конфеты дал?
- Ну, я, - улыбаясь, ответил Митя. – Сам их жую, когда скучно бывает.
- Сколько раз тебе было говорено, - продолжала возмущенно женщина, - сам ешь что хочешь, а ребёнку такие конфеты давать не смей. Они же у тебя машинным маслом все пропахли! Хочешь отравить мою любимую малютку?
- Да будет вам, Лизавета Павловна! - Митя подошёл к плите и зажёг свободную конфорку. – Конфеты у меня долго в карманах не залёживаются. Сам любитель сладенького! Так что – и он вытащил из шкафа ковшик, - если они и пропахли цехом, так это несильно.
- Ага! Несильно! – подтвердила со стула Ленка. – И вообще я очень люблю, когда конфеты пахнут цехом!
С этими словами она спрыгнула вниз и, подбежав к парню, с размаху обхватила его за коленки. – Дядя Митя, а ты мне ещё принесёшь конфет, которые... как его... ну, в этом твоем цехе есть?
- Принесу, принесу, - ответил Митя, становясь серьёзным и освобождаясь от Ленкиных объятий. При этом он взглянул на Елизавету Павловну и как бы невзначай спросил:
- А, что, Людмила сегодня опять дома не ночевала?
Елизавета Павловна покосилась на Ленку и шёпотом ответила:
- Митя, я сколько раз просила тебя не задавать подобных вопросов при ребёнке! Малышка уже всё понимает, а ты опять за своё.
И, дождавшись, когда внучка зачем-то побежала в комнату, наставительно добавила:
- Вот сколько раз тебе можно говорить! Не цепляйся ты к Люсе. Не пара ты ей. Вернее… - и голос Елизаветы Павловны дрогнул, - она тебе не пара. Ты мальчик совестливый, работящий, а она… - и женщина в сердцах махнула рукой, - сегодня с одним, завтра с другим… И сигаретки у неё водятся, и винцо она попивает. Не лезь ты к ней, прошу тебя. Познакомься с хорошей, правильной девушкой и не испытывай судьбу на прочность.
- Как вы не понимаете? – с отчаянием произнес Митя. – Люблю я её. А пить да курить она бросит, вот увидите!
- Как же… - насмешливо перебила женщина. – Мать родную не послушала, а тебя, чужого человека, вдруг послушает! Говорю тебе, оставь ты её в покое. Да и разница в возрасте у вас солидная. Она на целых пять лет тебя старше. Ты ещё молод, можно сказать, юнец совсем, а ей уже за двадцать перевалило.
- Ну, нет, - твердо сказал Митя, - если она полюбит меня – тогда и вино, и курево бросит.
- Не полюбит, - с горечью сказала Елизавета Павловна. – Она вообще только одну себя и любит. Почему и говорю: не лезь!
***
Дверь в прихожей хлопнула. В коридоре раздался шум, кто-то пытался снять обувь, но, видимо, у него ничего не получалось. Дом спал. Женский голос произнёс неприличное слово, затем снова раздались звуки попыток снять полусапожки.
Митя проснулся. Часы показывали пять минут второго. Он выскользнул в коридор, зажег спичку и увидел соседку, которая безуспешно пыталась справиться с молнией.
Митя подошёл и присел рядом:
- Давай помогу, - предложил он, - хватаясь за сапог.
- Давай, - равнодушно согласилась женщина, - у тебя покурить не найдётся?
- В комнате, - продолжая возиться с замком, ответил Митя. – Подожди, сейчас молнию расстегну – покурим на кухне вместе.
Через десять минут они сидели на кухне и пускали дымовые кольца под хлопанье крышки закипающего чайника.
- Люда, - первыми заговорил Митя, - зачем ты куришь, пьёшь вот тоже? Дочка у тебя такая хорошенькая, а ты на бровях домой приходишь. Разве дело это?
- А ты что, мне в учителя записался? – насмешливо произнесла Людмила. – Если да – проходи мимо. Моя жизнь – как хочу, так и живу. Понял?
- Зачем ты так, Людка? - склоняя голову и глядя на тлеющую сигарету, спросил Митя, - я тебя люблю, а ты действительно только саму себя и видишь.
- Гуляй, мальчик, - жеманно повела плечами Людмила. – Тоже мне герой-любовник нашёлся. Лет-то тебе сколько?
- Люда, - Митя встал и попытался развернуть Людмилу к себе лицом. – послушай, я тебе дело говорю. Ты мне нравишься, я только о тебе целыми днями и думаю. А ты… - он не договорил.
- Проходи мимо, пацанёнок, - поморщившись, отодвинулась Людмила. – У меня вашего брата – воз! – и для убедительности она провела тыльной стороной руки под подбородком, давая понять, как сыта общением с мужчинами. – Сигаретку дай ещё. Или две. И спать иди ложись. И я пойду. – она икнула, встала с табуретки и направилась в свою комнату.
Митя вздохнул, выключил так и не понадобившийся чайник и тоже пошёл к себе.
***
Елизавета Павловна то и дело подкладывала Мите куски побольше, а он всё рассказывал:
- Жизнь на Дальнем Востоке, конечно, не сахар, но места… - и он мечтательно потянулся, - красоты неописуемой.
Розы от тепла потихонечку стали распускаться, и Елена не сводила с них глаз. Вернее, глаз она не сводила с дяди Мити. Её всё не верилось, что перед ней сидит такой знакомый и в то же время такой не знакомый их бывший сосед, который остался у неё в памяти совсем молодым.
Говорили о разном. О том, как Лена готовится поступать на фармацевта, потому что очень увлечена химией. О том, что Елизавета Петровна научилась варить варенье из малины по новому рецепту – не перемешивая ягоды, а потряхивая их в тазике. О Митиной работе, о соседях – короче, обо всём!
- На кладбище пойдём завтра? – вдруг спросил Митя.
Елизавета Павловна закрыла лицо платком, заплакала и помотала головой. Елена растерялась, потом начала утешать бабушку.
…Это была их общая беда. Много-много лет назад в один из вечеров Людмила не вернулась домой. Не появилась она и под утро. Нашлась она только через несколько дней. Вернее, не сама нашлась, а её тело. Безжизненное и бездыханное.
Елизавета Павловна поседела тогда за трое суток. Ленку срочно отправили к дальним родственникам в деревню, а Митя будто окаменел. Все время, пока шла подготовка к похоронам, затем во время самих похорон, он держался. А потом заперся в своей комнате и сутки не выходил из неё. Вышел весь заплаканный, всклокоченный, руки тряслись, губы тоже. От него сильно пахло водкой, чего в обычные дни за ним не наблюдалось. Пил он долго, наверное, месяц или больше. Немного приходил в себя, а затем снова брался за бутылку. Елизавета Павловна, хоть и сама была близка к инфаркту, всё это время опасалась за его здоровье. Да и с завода, как только узнали, что Митя начал пить, чуть не уволили.
Но молодость взяла своё. Переборов в себе отчаяние, Митя потихонечку стал приходить в себя. Вновь стал ходить на работу, вот только конфет вернувшейся Ленке больше не приносил. Сделался хмурым, неразговорчивым. Потом его забрали в армию, и больше соседи о нём ничего не слышали. Говорили, что после окончания срочной службы, Митя якобы уехал работать куда-то - то ли в Хабаровск, то ли во Владивосток. Уехал с другом, с которым в армии его связала крепкая дружба. А потом и бабушка с Леной поменяли адрес. Так их пути и разошлись.
***
- Ты всё это время помнил обо мне? – спросила Елена, внимательно глядя на Митю, несмотря на сгущающиеся сумерки. - И... - она помедлила, - любил?
Он кивнул. Его стрекоза, его малышка, была так похожа на Людмилу, что сердце его каждый раз начинало биться в пять раз сильнее,
Написано для души.