Владимир Берстенев встретил его на прогулке в лесу. Он вышел из-за берез, на секунду остановился, приподняв морду и втягивая воздух крупным черным носом, потом стал неторопливо подходить. Он — это небывалой красоты борзой пёс, на высоких стройных ногах, с выгнутой пружинистой спиной, узким, как бы сдавленным с боков телом, заложенными назад ушами и волнистой шерстью с длинными очёсами.Владимир Анатольевич замер на месте — так удивительно и необычно было это появление.
Он держал раньше немало собак, разбирался в них, да и профессия - преподаватель биологии - способствовала знанию животных, но этот редкостный зверь поразил его. На фоне золотого увядания сентябрьского леса пёс был восхитительно красив. До этого борзых собак Берстенев не раз видел на выставках, но в сутолоке выставочной атмосферы они не производили особого впечатления.
И тут вспомнилась вдруг и как бы ожила, воплотилась виденная давно в старой книге и так тронувшая сердце картина с изображением мчащихся вдоль осенних перелесков русских борзых.И как тогда светлее стало на душе и радостнее забилось сердце!
А пес тем временем степенно, без настороженности и даже с несомненным чувством собственного достоинства приблизился...
- Вот так встреча! Откуда он здесь? - мелькало у Берстенева в голове. Пёс доверчиво ткнулся тёплым носом в протянутую руку, обнюхал человека.
- Ну что ты? Как тебя зовут? - разговаривал с собакой Владимир Анатольевич, поглаживая её по шелковистой, на ногах, животе и груди снежно-белой,а на спине огненно-красно-рыжей шерсти. Пес спокойно и даже немного холодновато принимал ласки, чуть помахивал большим хвостом и смотрел задумчиво карими глазами. При более близком знакомстве Владимир Анатольевич заметил, что собака худая и усталая.
- Э-э, да ты ,видать, потерялся, дружок! Отбился от хозяина, а теперь бродишь по лесам, по полям. И сколько ты уже странствуешь? - приговаривал он, - Ну, пойдем со мной, раз такое дело.
Оглядываясь и подзывая пса, Берстенев направился к своему дому. Борзой усталым шагом следовал за ним по лесной дорожке.
- Заграй!- всплыло в памяти Берстенева имя из глубин прочитанного о борзых, о псовых охотах у Бунина ли ,Толстого, а может, Дриянского.
- Заграй, Заграй! Иди ко мне! - тут же и стал подзывать его Владимир Анатольевич, останавливаясь и не уставая любоваться похудевшим, но все равно прекрасным псом.
Человек и собака шли по залитому сиянием бабьего лета лесу , и он ронял на них с деревьев желтые и багряные листья. Они спустились в овражек и поднялись на небольшой холм; вышли в открытое поле перед селом, где жил Берстенев. А в поле навсегда уходящее лето этого года прощалось со всем живущим легкими, едва осязаемыми поцелуями летящих по воздуху паутинок.
Они прошли по тихой, обсаженной липами, рябинами и березами улочке к дому. Владимир Анатольевич взошел на широкое резное крыльцо, застучал в дверь. Вышедшим на стук жене и пятнадцатилетнему сыну весело заявил: "Принимайте гостей!"
Наверное, минуту они молчали от удивления, а потом посыпались вопросы и восклицания:"Откуда?Вот это да! Красавец! Чудо! Теперь у нас будет жить?"
А пес лег под рябины перед домом , шумно дышал и немного застенчиво улыбался обступившим его людям уголками рта.
Имя «Заграй» понравилось и жене, и сыну.
- В нем слышится что-то очень русское, исконное,древнее,- так определила Светлана Николаевна.
Владимир Анатольевич вынес из дома ошейник, оставшийся от погибшего на охоте пса Грома(раньше Берстенев охотился, но уже второй год, как отказался от этого занятия), и привязал Заграя на длинный повод под рябинами. Светлана Николаевна быстро сварила новому жильцу целую кастрюлю овсяной каши, но сразу дали ему только небольшую миску. Пес охотно, но без жадности и суетливости съел кашу и залаял, вскидывая длинную морду, видимо, требуя еще.
– Погоди, Заграй, погоди. Не все сразу,- успокаивал его Берстенев.
Из-за поворота выскочила бежавшая по своим собачьим делам небольшая черно-белая дворняжка, остолбенела, увидев вдруг чудо-пса, кинулась, поджав лохматый хвост, наутек и залилась на безопасном расстоянии визгливым и возмущенным лаем.
– Да, Пушок, видишь, какие бывают звери! - потешался над ней Витя, сын Владимира Анатольевича.
Вечером покормили Заграя и привели в дом. А сами всей семьёй расположились в креслах у книжного шкафа и принялись перелистывать книги Льва Толстого, Бунина, Сабанеева. Читали вслух по очереди. И как живые вставали перед ними картины древней утехи,написанные великими мастерами слова,знатоками природы и охоты, слышался им и свист ветра в осенних безлюдных полях, крики охотников, виделась стремительная скачка борзых за серым хищником — волком.
– Да, было время! А теперь вымирает порода, уходит в никуда былая гордость, - с жалостью говорил Берстенев, посматривая на лежащего у дивана Заграя. А тот, как бы понимая, что говорят о нём, открывал разумные и даже пронзительные глаза, пошевеливал огненными с чёрными кончиками ушами.
– Барская порода, - отвечала Светлана Николаевна, - вот и вымирает.
– Не совсем так, - не соглашался Берстенев, - выведена она не князьями графами, а целыми поколениями простых людей. А вспомните Данилу из «Войны и мира», Феопена у Бунина. Разве мыслима была без простых людей псовая охота, разве не на них всё держалось?! И в ней отразилась сама суть русской души.
Дальше он говорил, что русских борзых надо сохранить, сохранить не как редкостных декоративных собак, а как настоящую охотничью породу, ведь если она исчезнет, то канут в небытие целые страницы жизни наших предков.
И снова продолжали они листать книги. Читали по Сабанееву описание кровных борзых и поражались совпадению даже мелких признаков: и горбинка на носу, и узкий лоб, и окрас шерсти Заграя — ну просто всё соответствовало описанию породы.
– Вот так Заграй! - восторгались Берстеневы. - Видимо, предки его гоняли зверя в знатных охотах. Откуда он только к нам явился?
До глубокой ночи продолжалось удивительное семейное чтение.
На следующий день, в воскресенье, Владимир Анатольевич достал походный мольберт,краски, привязал Заграя к дереву и стал писать акварель. В молодости его работы нередко представлялись на различных выставках, теперь он занимался живописью не столь часто, но Заграй разбудил в его душе творческие силы.
А вид был действительно изумительный — наполненный невысказанной осенней благостью воздух, зелёные ещё листья рябин, яркие рубиновые гроздья ягод, жёлтые листья облетающих берёз и великолепный, грациозный и мощный одновременно зверь с горделиво поднятой головой. Берстенев писал широко и вдохновенно, опытная рука, воодушевлённая могучим порывом, работала уверенно и умело, прозрачные краски ложились на белый лист, как зримые отзвуки дыхания бабьего лета. Заграй, словно чувствуя, что от него требуется, почти весь сеанс стоял в напряжении, смотрел вдаль, раздувая ноздри, играл мускулами,натягивая поводок. Часа через полтора акварель в основном была готова.
А вечером Владимир Анатольевич повёл Заграя гулять. Кое-где в домах дымились трубы, распространяя по улице горьковатый и почему-то грустно-волнующий запах.
Они вышли на косогор, поросший редкими соснами, с которого открывался привольный вид: темно-зеленой, почти черной стеной стояли еловые леса, а впереди и справа, далеко, куда только простирался взор, виднелись поля, перемежающиеся багряно-желтыми рощами, статные дубы внизу, у плавно текущей реки.
Погода вечером изменилась - приходил конец бабьего лета. В воздухе уже чувствовался хладный вздох настоящей, с промозглыми дождями осени; крепчал ветер, разносил по небу заслонившие солнце хмурые серо-синие облака. Владимир Анатольевич отпустил Заграя с поводка. Застоявшийся пес немного побегал рысью, потом принялся скакать около сосен стремительными галопирующими прыжками.
Это было незабываемое зрелище: Заграй с развевающейся на ветру длинной шерстью не бежал, а как бы летел над землёй, лишь изредка на мгновения касаясь её лапами.
На некоторое время он прекратил бешеную скачку, остановился рядом с Берстеневым , взглянул на него затаенно-грустными глазами и направился решительно вниз по склону.
– Заграй, ко мне! - позвал Владимир Анатольевич. Но Заграй быстрой рысью продолжал удаляться. Неприятно-пронизывающе захолонуло человеческое сердце.
- Заграй, Заграюшка, куда ты?! Иди сюда! Ко мне! - тщетно взывал Берстенев. Он бросился за собакой, но куда там!
На бугре, у простёршей к небу ветви сосны, Заграй приостановился, оглянулся на кричащего человека, как бы прощаясь, и уже больше не оборачивался, а большими прыжками уносился вдаль. Задыхающийся человек с щемящей болью в сердце следил глазами за исчезающим, как призрак, псом. Вскоре глаза человека уже не различали его среди багрянца и желтизны простиравшихся впереди рощ и полей.
– Куда же ты, Заграй, что позвало тебя так властно? - звучали мысли в голове человека.
И только акварель в книжном шкафу напомнит теперь Берстеневу о чудесном видении, которым озарила его когда-то жизнь. А по ночам через завывания осеннего ветра будет слышаться ему иногда тоскующий лай.
