нестерпимым!
Конан зарычал, закричал, но шеи не выпустил. Наоборот: он постарался как можно крепче охватить её руками, переползя только на её нижнюю половину: чтоб не жгло!
Пасть закинулась к спине, тварь заревела, но киммерийца чудовищный, разрывающий барабанные перепонки, крик, не отвлёк: вынув из-за пояса клинок юноши, он всадил его по рукоять в чешуйки, и чудовищными усилиями стал продвигать вперёд!
Как ни странно, это удалось, и шея, отделённая от туловища, вдруг отпала, улетев, так же как и тело с оседлавшим его киммерийцем, куда-то вниз, вниз, в бесконечное вращение и кружение!
Затянувшее и поглотившие варвара чернотой и гулом, рёвом, словно вокруг низвергаются тысяча водопадов, и навалившимся на уши так, словно слон – на тело…
Очнулся Конан внезапно. Сел.
Странно – но он снова был в беседке. И перед ним на своём возвышении опять лежал гигантский змей. Конан поторопился подхватить меч, валявшийся в шаге от него, и встать:
– Приветствую вас, о прекрасная Малика! Простите, что развалился тут в вашем присутствии! Невежливо с моей стороны.
– Ничего, о северный воин, имени которого я пока не знаю. Я не обижена.
– Меня зовут Конан. Конан-киммериец.
– Приятно познакомиться, Конан-киммериец. Благодарю тебя за избавление меня от страшного Хозяина. Пожалуй ты… Станешь для меня неплохим мужем.
– Не бывать же этому! – вдруг раздался позади варвара злобный выкрик, и Конан почувствовал, как в шею огненным укусом впивается какое-то насекомое вроде осы…
Повернувшись и взявшись за шею он, впрочем, обнаружил не осу, а маленькую стрелку с кусочком хлопка на заднем конце – явно выпущенную из духовой трубочки!
Ноги почему-то перестали держать киммерийца, и он осел на пол беседки, успев стрелку всё же выдернуть.
– А неплохо получилось. Этот яд не убивает, напарничек. А только парализует. Так что ты будешь в полном сознании, когда я буду перерезать твоё горло. Хотя я брал эти стрелы не против тебя – я не рассчитывал, что ты проживёшь так долго! – а против конкурентов…
Сказать Конан уже ничего не мог, но глазами выразил то, что хотел.
– Ах, это… Ну как – почему? Во-первых, как ты любишь повторять, это – Восток! Здесь не бывает настоящих союзников, или напарников. – Садриддин с мизерикордом в руке медленно подходил, глаза горели сдерживаемой и тщательно скрываемой до этого – не то – завистью, не то – ненавистью! – А во-вторых…
А во-вторых, место на троне – только одно. И мне, как будущему падишаху не престало, чтоб мне тыкали в нос: дескать, ты-то сам был лишь сопливым прихвостнем на побегушках у великого северного Героя – легендарного Конана-киммерийца.
Не-ет! Я сам всё сделал! Освободил принцессу, убил дракона, получил падишахство и жену…
– Но милый… А как же – я? Я ведь могу рассказать, как всё было? – удивления в голосе принцессы, голова которой уже превратилась в голову прекрасной девушки, не заметила бы только арфа, сиротливо валявшаяся на полу возвышения.
– Ты? Да, ты… Не то, чтоб за эти три года моя любовь ослабла, звезда моего сердца… Но я стал гораздо взрослее. Многое передумал. Многое понял. И теперь более трезво смотрю на мир. И реально оцениваю многие вещи…
– Трезво и реально – это значит – более подло? – у принцессы появились и руки.
– Ну зачем же так, ласточка моя… В конце-концов, рычаги у меня имеются. Твой отец – твой настоящий отец! – ещё жив. И мне, как новому падишаху, ничего не стоит заключить его и в Биркенте в какой-нибудь зиндан, и приказать морить голодом. Или даже пытать, если вы, ваше высочество, начнёте проявлять строптивость. Или – болтливость.
Я достаточно ясно выразился?
– Да уж, достаточно. Ясней некуда. – Конан не без удивления смотрел, как во время этого диалога между будущими супругами хвост гигантской змеи неуловимым движением сполз за борт беседки, и конец его вдруг появился позади Садриддина. Киммериец не смог бы того предупредить, даже если б и захотел: паралич надёжно сковывал все его мышцы! – Однако вот что я тебе скажу, вдохновенный поэт и трепетный возлюбленный мой!
Отправляйся-ка ты к Негралу!
Конец хвоста вдруг снова – теперь со всей силой! – обрушился на затылок юноши, и тот оказался на полу, шмякнувшись лицом в мрамор в шаге от Конановской головы. Из расколотого от удара о камень черепа хлынул поток крови…
Конан чудовищным напряжением воли смог даже отодвинуться, словно от ядовитой гнусной гадины: настолько велико оказалось омерзение и презрение к хитрозадому мерзавцу!
– А неплохого напарничка ты себе выбрал, Конан-киммериец! – а принцесса-то умеет добавить иронии и сарказма в медоточивый голос! – Сразу видно: сам выбирал. А вот если б тебе посоветовала мудрая женщина, хорошо разбирающаяся в характерах мужчин… – такой взгляд даже киммериец не смог выдержать: покраснел!
Однако ответить Конан ещё долго не мог: челюсти и язык не двигались.
Но те долгие часы, пока к его телу возвращалась подвижность, прелестная Малика, постепенно восстановившая человеческое естество, честно лежала рядом, прижимаясь мягким податливым телом к его сотрясаемому ознобом туловищу, и заботливо грея героя!
Довольно долго они оставались одни, и уши Конана только что в трубочку не сворачивались от слов, которые ему нашёптывала милая соблазнительница. Однако через некоторое время приковыляла кое-как на скрюченных ревматизмом (Вот он почему-то – не пропал!) ногах и Феруза-опа, и Малика замолкла. Но греть Конана не перестала!
Вид, представший глазам кормилицы ту явно не удивил:
– А я тебе сразу сказала, ласточка моя ненаглядная, что это яблочко было с гнильцой! Впрочем, смотрю, ты уж и сама сделала верный выбор!
Конан почувствовал, как сердце сжимает чья-то стальная рука! И то, что она вдета в бархатную перчатку, опасности нисколько не уменьшало!
Как же ему, причём – так, чтоб не оскорбить гордость и чувства спасительницы, отвертеться от очередной претендентки в жёны?!
И ещё мозг калённой стрелой жгла мысль: как он мог быть настолько самоуверенным и ненаблюдательным, чтоб не раскусить…
Напарничка?!
