море… Варвар похвалил себя за предусмотрительность: правильно, выходит, он никуда не ушёл. Но отругал за излишнюю совестливость: хлопоты не кончились. Проблема не решена. Малыш в опасности.
А сам Конан в тупике. И деваться ему сейчас некуда.
Поскольку нужно так и так спасать бедолагу беззащитного малыша от явно приближающегося войска профессиональных убийц. Вот только…
Конан подошёл к кромке воды. Похлопал по ней ладонью. Заорал (Поскольку скрываться смысла уже не видел!):
– Улюкен! Улюкен! Хочешь жить – быстро плыви сюда!
Голова черепашонка возникла над поверхностью воды минут через пять, когда Конан уже начал опасаться, что его старания напрасны. Однако ближе, чем на десять шагов к берегу черепашонок не подплыл – остановился, словно вопросительно глядя на варвара. Конан, вздохнув, и чувствуя себя идиотом, обвёл рукой пляж:
– Смотри, малыш! Твой главный враг, Наместник, послал сюда тех, кто убил и твою мать! Стражей-воинов! И если ты не хочешь встретиться с ещё одним отрядом убийц, предлагаю тебе вылезти из воды, забраться снова в мою суму, да и попрощаться с Баскунчуком. Не смогло это озеро укрыть тебя! И мы двинемся дальше!
Теперь малыш подплыл ближе. Он немного подрос с того момента, как киммериец видел его в последний раз: туловище уже напоминало приличных размеров блюдо. Вот только глаза… Глаза показались Конану печальными. Но слова, что произносил малыш тонким и звонким голоском, различить удалось легко:
– Спасибо, храбрый воин, что убил моих врагов. Но странствовать снова в суме, в котелке, я не смогу. Не помещусь.
Конан, невольно улыбаясь, почесал заросший густыми и давно не стриженными волосами, затылок: надо же! Кроха помнит и то, что происходило, пока он был яйцом! Обалдеть! Но…
– Тебе не придётся ехать в котелке. Я положу тебя просто поверх своего одеяла. А одеяло – намочу. Если что – и тебя прикрою его мокрым концом. Вот только…
Что ты ешь?
– Ем я водоросли, личинок, и мелкую рыбёшку, которую могу поймать. Но если ты не сможешь найти их – ничего страшного. Я могу голодать около недели!
– Ну, так много, наверное, не понадобится. До следующего озера пути… Дня четыре. И оно – не проточное. В-смысле, никаких следов оттуда в океан уж точно не попадёт!
– Спасибо. Что пытаешься спасти меня. Несмотря на огромный риск и хлопоты.
– Благодарить будешь – когда окажешься в безопасности. А сейчас давай-ка сюда: я пока намочу одеяло.
– Позволишь один вопрос?
– Да?
– Как тебя зовут?
Конан снова почесал многострадальный затылок. Потом понял: всё верно! Он «представился» Нэйле, когда Улюкен был ещё… Внутри матери!
– Зовут меня Конан. Конан-киммериец.
– Спасибо, Конан. Надеюсь, смогу когда-нибудь достойно отблагодарить тебя!
Конан невесело ухмыльнулся:
– Самой лучшей благодарностью для меня будет, если ты будешь расти в безопасности. И вырастешь большим и сильным!
Одеяло Конан действительно намочил. Но ему всё равно пришлось вынуть из сумы все продукты и бурдюк с водой, чтоб разместить там только своего питомца. Так что в одной руке он теперь нёс свою ёмкость с запасами питьевой воды, а в другой – завёрнутые в его плащ карту, запасное оружие, и продукты, а на спине – суму. К счастью – а вернее, к сожалению! – таких запасов у него осталось немного, не больше, чем на неделю.
Ничего страшного: на берегу озера Бирсакельмес наверняка водятся и кролики, и, возможно, кто-нибудь и посолиднее!
Двигаться в сгущавшихся сумерках, а затем – и в почти полной тьме сквозь густые заросли кустов и стволов было не трудно. Но дело осложнялось тем, что нужно было стараться найти такие места, чтоб не оставлять запаха – то есть, по воде. Его подопечный, сразу сам накрывшийся мокрым концом одеяла, беспокойства Конану не доставлял, и помалкивал, пока варвар снова петлял и финтил, пытаясь запутать новую погоню.
Но так было только до того момента, пока Конану вновь не встретился очередной ручеёк, ведущий примерно в нужном ему направлении. А потом – ещё один. И небольшое болотце. Варвар своим обострённым нутром чуял, какие ландшафтные особенности могут помочь ему, и легко находил места, где растительность была погуще и позеленей: зелень любит сырость и воду! Вот по воде он и старался двигаться. Черепашонок, как ощущал спиной варвар, ёрзал и покряхтывал – похоже, тоже чуял открытую воду, и инстинктивно хотел нырнуть в неё… Рано ещё – все эти ручьи впадают в тот же Ворхул!
Единственное, что несколько напрягало киммерийца – сапоги нагло хлюпали. Поэтому сохранять бесшумность движения оказалось сложнее, чем обычно.
На первую ночевку Конан расположился, отойдя от истока Ворхула не менее чем на три мили. Он посчитал, что этого вполне хватит: идти в неверном свете убывающего месяца по незнакомому лесу, вернее – скорей, уже тайге, даже ему было сложно.
Черепашонка он вынул из сумы бережно, и положил на островок из мха. Достал из своего свёртка кусок сухаря:
– Улюкен. Не сочти за оскорбление. Ты, конечно, потомок царственных кровей, и благородная особа… Но, может, если я намочу сухарь, ты попробуешь его… Съесть?
– Ха-ха-ха! Конан! – черепашонок, как варвару показалось, улыбался, – Я смогу съесть… всё! Мы, как вы нас называете, черепахи – всеядны! Почти как вы.
– Отлично. – Конан поспешил намочить из бурдюка корку весьма приличных размеров, после чего протянул её черепашонку, – Ну-ка, попробуй!
Тот аккуратно взял кусок птицеподобным клювом пока нежно-салатного цвета, а не густо-зелёного, как у матери, и, поперебирав, засунул в пасть целиком. Некоторое время Улюкен пытался жевать, помогая себе языком. Конан в это время аккуратно полил малышу на спину из того же бурдюка с пресной водой. Затем намочил ещё раз и вынутое из сумы одеяло. Пристроил его на спину малыша. Улюкен между тем проглотил сухарь. Моргнул. Сказал:
– Спасибо, Конан. Очень питательная штука. Можно ещё кусочек?
– Да конечно! – варвар, если честно, оказался слегка удивлён тем, что малышу вполне по вкусу людская, непривычная, пища. Но пока это помогает поддерживать его рост и заглушать чувство голода – он готов пожертвовать для такой цели хоть все свои сухари! Но… Не в первый же вечер!
Поэтому киммериец ограничился ещё двумя кусками сухаря, прокомментировав это так:
– Улюкен. Боюсь давать тебе сразу много. Как бы у тебя от непривычной пищи не… э-э…
– Ты хочешь сказать – что у меня могут быть проблемы с кишечником и пищеварением?
– Ну… Да. – Конан, если честно, действительно опасался, как бы на малыша не напал – тьфу-тьфу! – прострел. Потому что совершенно незачем им оставлять после себя и такие следы! И ещё он снова подивился, откуда столь маленький черепашонок может знать про такие тонкости работы организма. Да и вообще: Конана жутко интересовало, почему малыш разговаривает, словно…
Словно нормальный взрослый мужчина! Опытный, и самостоятельный!
– Не бойся. У меня, как у младенца, крепкие желудок и кишечник.
– Вот кстати, Улюкен: всё хочу спросить. Откуда ты знаешь наш, ну, людской, язык? И вообще – ты словно уже вообще: знаешь всё на свете! И ничему не удивляешься! Как такое вообще возможно?!
– Ну, это просто, Конан. У нас это называется – Память Предков.
– В смысле – предков?
– В прямом! В меня… Как бы это сказать… При зачатии попадает уже готовая память! Причём – память всех тех, кто родил меня! Моих родителей, моих дедушек и бабушек, прадедушек, прабабушек – с обеих сторон! Ну, и так далее – до где-то десятого колена. Но память настолько далёких предков видна и ощущается уже смутно. Как в тумане. А память моей матери и отца – она вот здесь! – черепашонок похлопал себя ластом по голове, – И она свежа и разборчива! Я не могу только вспомнить, что говорила тебе моя мать, и что говорил ей ты – эта часть её воспоминаний видна совсем плохо.
– Ещё бы! Твоя мать – да охранит Митра Пресветлый её Душу! – когда говорила со мной, уже была смертельно ранена! И очень ослабела от раны, и потери крови.
– Да, наверное, всё дело в этом.
Конану пришла в голову новая мысль:
– Так вот почему твой дед так хочет тебя убить! Чтоб ты не мог рассказывать о том, чего никому постороннему знать не положено! Наверное, твои предки… Не отличались высокой нравственностью, рассудительностью, и спокойствием духа?
– Вот уж точно. Я вижу, как мой дед в восьмом колене (По отцовской линии!) устроил дворцовый переворот, чтоб на трон Ксулибии сесть самому. И как из-за интриг моего прапрапрадеда, наш род сослали сюда, в глухую провинцию! Но прадеду удалось выслужиться, и он смог получить привилегии, сан, должность, и передать трон деду.
– Погоди-ка, Улюкен. Я ничего не понял. Ведь я сам, своими глазами, видел: Наместник – это огромный моллюск, живущий в гигантской раковине! Такая скользкая и бесформенная устрица просто не может быть твоим дедом!
– А вот и нет, Конан. Никакая это не устрица. Дело в том, что раковина – это древний символ царской… Ну, или – наместнической, власти. И когда умирает её предыдущий обитатель, тот наследник, что официально назначен, вылезает из собственного панциря, и забирается в освободившуюся раковину! Отказываясь тем самым от своего бренного тела, и удовольствий и хлопот, связанных с ублажением его потребностей, и всецело отдаваясь в заботливые руки служек, прислужниц, и Стражей!
Конан поморгал. Думать это не помогло. Он спросил:
– Извини, Улюкен. Так, получается – это твой дед и живёт сейчас в этой огромной раковине? Но почему тогда… Его глаза… Они так странно выглядели – словно сидят в мешке аморфной слизи!
– Всё верно. Из-за того, что тело Наместника, ну, или Царя, не сковано больше жёстким панцирем, – Улюкен кивнул головой себе за спину, – оно становится как бы… Да: ты верно сказал: аморфным! Бесформенным. Напоминающим, вот именно – мешок со слизью! И проблем у этого тела – море. Для этого и нужны буквально десятки слуг, и тех, без кого сама жизнь царя стала бы попросту невозможной: переносчики, подавальщики, разжёвыватели пищи, убиратели отходов жизнедеятельности… Ну и так далее!
– Так, получается, что даже детей сделать своей жене такой бедолага-Наместник не может?!
– Да, Конан. Сделать детей он уже не может. Поэтому он должен позаботиться об этом, пока ещё находится в статусе наследного Принца. И в панцире. И силён и молод!
– Как… Твой отец? Прости! – Конан подумал, что это был бестактный вопрос.
– Ничего, Конан, я не обижен. Да, как мой отец. И ты опять прав: именно из-за моих наследственных Знаний, перешедших от него, дед так сильно стремится разделаться со мной. Тут, – черепашонок снова постучал ластом по своей маленькой голове, – как ни странно это звучит, достаточно дерьма, чтоб деда сняли с его «почётной» должности, ещё и предав суду и смерти. Особенно если б мне и правда удалось добраться и рассказать обо всём самому Императору.
– Вот как! – Конан невольно хмыкнул. – Ну и дела. Наверное – интриги, шантаж, взяточничество, подсиживание, заговоры и коварные убийства исподтишка?
– Именно так, Конан-киммериец. Прапрапрадед обладал в этом смысле очень изощрённым умом. А вернее – хитростью. В этом с ним мог бы поспорить, наверное, только сам тогдашний Император.
– И ты… Хочешь отомстить деду, рассказав обо всём его Величеству?
– Вот уж нет, Конан! Меня, не понаслышке знающего
