Но тот час сел, как ужаленный, уставился на свою соседку. На него смотрела с ядовитой ухмылкой на узком бледном лице…жрица богини Девы.
- Ма…Ма…Марция?!– поневоле заикнулся Юлиан, не ожидавший в носилках Олимпии увидеть жрицу главного храма города.
Лоб Марции перевязан жреческой повязкой, волосы, цвета соломы, прикрыты накидкой, длинное одеяние закрывало колени. Жрица стиснула холодными пальцами за руку Юлиана, прерывая его попытку тут же, и выпрыгнуть из носилок.
- Сиди, коли не хочешь, чтоб тебя узнали, Тири!
Номифилакам, выглянув, крикнула:
- Именем Царицы богини Девы! Я взяла погромщика под защиту богини! Идите же себе!
Стражи закона, несолоно хлебавши, проводили глазами носилки; их рабы резво понесли к дому Юлиана Флавия.
- Не ожидал меня увидеть? – Марция железно стискивала Юлиана, не обращая на его внешний вид внимание: забрызган кровью, испачкан сажей, взлохмачен, глаза, как у совы, - всё ещё удивлен; дар речи потерял.
- Сам знаешь, Тири, я имею полномочия брать любую вещь горожан. И эту лектику твоей любезной Олимпии взяла. Да, пришлось с ней мне подраться, в храме руки распустила! Твоя временная любовница против меня, что мышь против змеи! Что ты делал в «Камбале»?
- Кур щипал! - голос у Юлиана прорезался: гаркнул в лицо жрице богини Девы, - Какое твое дело? Зачем за мной следишь? Я тебе не мальчишка!
- Да ты мальчишки хуже! Шинора! Обормот! На пугало похожий…
- Ещё слово, кобыла, только меня и видела! – Юлиан свесил ноги с носилок, тщетно пытаясь освободиться. Марция держала его за пояс, а пальцы главной жрицы богини Девы отличались от обычных, были тонкими, подозрительно длинными.
- Я вообще тебя вижу по великим праздникам, дорогой мой! Прячешься от меня у гусыни Олимпии. Тайно полез в паршивый лупанарий!
Какие сведения там собирал? Меньше всего думаю, что ты там Бэссу на себя садил!
Юлиан разъярился; хотел зубами вцепиться в руку Марции, чтобы отпустила. Но та, внезапно яростная, отшвырнула его, толкнув кулаком в плечо, и тут, же закрутила прядь возле уха, притянула к себе Юлиана, поневоле заоравшего: «Отпусти, змеюка!»
- Отпущу! На жесткое ложе, Тири!
Свободной рукой проникла за спину мужчины, вдев пальцы между поясом и бедром, сильно ущипнула.
Бросив меч, Юлиан навалился всем телом на Марцию; вдавил в подушки и стиснул горло жрицы, украшенное жемчужным ожерельем. Рабы с носилками сбились с ритма движения.
Марция спокойно смотрела ему в лицо: сумасшедший взгляд с сузившимися зрачками, как у рептилии, знала эту, непостижимую особенность его глаз, подсказывавшую – он находится в крайней степени гнева, что делало Юлиана и жутко привлекательным, и пугающим.
- Задушу тебя, змеюка! Это ты, стерва, посеяла в городе грязные обо мне слухи!
- А ты зови охрану, Тири. Где твои алауны? Вот будет интересно гражданам города узнать, кто скрывается под именем «Юлиан»!
- Пугаешь? Можешь не сомневаться, супарна, они так же узнают. Жрица Марция не только служит богине Херсонеса, но и змееногой богине тавров, тоже Деве. Или она Орейлоха? Или Подоха? Тебе же лучше знать, змеюка!
Вдруг Марция ласково улыбнулась. Знала: он ее не задушит, даже не ударит. Была она ему своего рода нянька, или, как называли в Херсонесе таких «нянек» - благодетельница, «хранительница мужского тела», иными словами – официальная любовница.
На правах любовницы и няньки она велела Юлиану взять себя в руки, не дергаться, как чертик на веревочке, и вернуться домой.
Дома в центральной части города стояли двух и трехъярусные, сплошь закрытые высокими глухими заборами, изукрашенными картинами из цветной гальки. Мимо них протекала река с прозрачной водой, а вдоль нее протянулись главные улицы в мозаичных плитах. Идешь, и не поймешь, где ступаешь на голову сатира, где на тело Геракла.
Дом Юлиана, двухъярусный, был одним из лучших домов в Херсонесе. Имел довольно обширный внутренний двор, с высокой застекленной крышей, уставленный кадками, вазами с хвойными деревцами, папоротниками, цветами, среди которых главенствовали розы. Юлиан обожал розы. Часто, проходя мимо цветущих кустов, кончиками пальцев сворачивал венчики бутонам.
Коврами парадный зал и комнаты почти не застланы, пол светился зеркальной свежестью светлого паркета. Фрески на мифологические темы закрывали не только стены и пол, но и потолки. Спален в его доме было несколько, обставленные с претензией на роскошь: египетскую, урартскую, эллинскую. Немыслимая коалиция этих помещений, блистающих идеальной чистотой, - Юлиан ненавидел пыль, - соседствовала с ванными комнатами, где привлекали к себе внимание бассейны в виде раковины-тридакны, умывальники-вазы, поливалки-лебеди. Все в изразцах; красочное, дивное. Горячая и холодная вода, благодаря городской системе водоснабжения, была постоянно.
Марция деловито распоряжалась в доме Юлиана, пока он отдыхал, полулежа в кресле. Велела служанке принести в спальню виноградное вино.
Пока в бассейне наполнялась горячая вода, бежавшая из пасти мраморной морды леопарда, Марция взялась освобождать Юлиана от одежды. Он подчинялся ей, как прислуге, бездумно, равнодушно. Им овладела внезапная апатия: в глубине синевы глаз заторможенность, будто сломалась механическая кукла.
Но даже в состоянии апатии он лихорадочно думал: кто подставил его? Кто из чужих людей знал о его намерении пойти в «Камбалу», где он собирал с помощью Бэссы нужные ему сведения? Следила за Юлианом явно Марция, его плотоядная любовница!
Встрепенулся, когда она сняла пояс, из кармашка которого выпал клочок грубой бумаги. Вырвал у Марции записку, не позволяя прочесть. Бумагу положил на комод, достал чернильный прибор, и что- то дописал под именем «Алкивиад Марий». Бросил писульку в ящик комода.
Марция захватила с простенка ларчик с благовониями и все распылила в бассейне, в воздухе поплыл одуряющий аромат лаванды и полыни. Юлиан не спорил. У Марции в фаворитах царила полынь; ее резким ароматом она забивала запах собственного тела, от которого веяло приторной горечью жженых костей. Этот дух угнетал Юлиана, он ругался, проклиная запах не иначе, как горелого мяса.
Любил купаться Юлиан в хорошо нагретой воде, теплую не жаловал. Недолго, однако, он нежился в купальне. Увидев, как Марция, раздевшись, направилась к нему, Юлиан заорал на нее, запретив лезть в воду. Жрица богини Девы игнорировала его запреты и вопли; а он знал, она поступит по-своему. Разъяренный, толком не выкупавшийся, вымахнул из бассейна; как был мокрый, скрылся в опочивальне, захлопнув дверь. Шатаясь, дошел до ложа, - оно не по спартански сияло белым покрывалом с подушками - валиками, под длинным балдахином, с волнами прозрачных тканей и пышных кистей, - рухнул на ложе ничком.
Марция, увидев обреченную позу Юлиана, решительно присела на край ложа, тоже мокрая и непредсказуемая. Покусав накрашенные губы, мстительно заговорила:
- Что будем делать, дорогой? Ты за полгода в Херсонесе такой курятник развел, я не успеваю твоих квочек в чувство приводить. Всю женскую половину аристократов, коллегии высших лиц города, перетоптал! …Мне, что, пожаловаться твоему отцу? Или самой выставить тебя на вид?
Он простонал, пальцами сминая атлас покрывала.
- Тебе не надоело пить кровь мою по каплям? Нашла б себе другую палку- копалку! – сорвалось с его губ грязное ругательство.
- Ты не изворачивайся! Чем вообще думаешь, головой? Или этим худым местом?
Он вскочил, как ужаленный, когда Марция со всего маху приложилась ладонью по его ягодицам. Набросился на жрицу, повалив на ложе, сцепив пальцы вокруг ее шеи.
- Задушу, урага, змеюка! Проклятая Подоха! Клянусь богиней Арра, когда-нибудь придушу!
Она не испугалась. Единственное могло его успокоить – нажать на чувствительные точки, что она и сделала, не пожалев силы, вонзила кончики пальцев в мужское тело; провела язычком по мускулу его шеи. Продолжая дразнить мужскую природу, укоряла:
- Ты не подумал, божественный мой? Такое твое вольное обращение придется по вкусу Максиму Флавию. Он осведомлен, его дочь таскается с тобой. Как думаешь, будут последствия? Понесет Олимпия, Максим вой подымет. Заставит тебя жениться на его дочери. Мне отвечать! - не тебе! Что я скажу твоему отцу, басилевсу Агеле? Его гулливый сын пожелал обнаружить и себя, и всех нас! Давай, показывай, как ты ведешь себя на ложе с Олимпией, паскудницей?!
- Ну, ты – змеюка! - он зашвырнул в Марцию подушкой.
- Бесись, Кама плотоядный! Всё расскажу твоему отцу! Знаю, что вытворяешь в Херсонесе, меня обманываешь!
Марция давно привыкла, что их встречи начинаются с такого вот ненормального «боя». Юлиан не скупился на издевательства, в глаза говорил о своей к ней ненависти. Со стороны посмотреть на них – не любовники, а надоевшие друг другу супруги, один из которых, не зная, как избавиться от другого, изощряется в оскорблениях.
- Уйди от меня! – орал, сам не свой, Юлиан. Схватился за высокий канделябр и замахнулся им на жрицу богини Девы. – Не уйдешь – убью!
Марция невозмутимо разглядывала его: голый, свирепый, канделябром размахивает. В ее глазах промелькнуло выражение сладкого удовольствия, будто ей приятно было лицезреть эту сцену. Знала, пальцем ее не тронет.
- Смотри себя не покалечь, опять же…Мне отвечать,- не тебе. Тебе, Тири, всё заранее уготовлено. Можешь хоть головой об стенку биться – ничего не изменишь. Успокойся!
Юлиан дышал, как загнанный зверь, не зная, на чем согнать свою злость. Со всего маху зашвырнул канделябром в витражное стекло двери ванной; цветные осколки со звоном разлетелись по полу.
Марция легла в позе Данаи, изобразив змеиные извивы, - извиваться она умела, худая, длинная, с похотливым выражением жестокого лица.
- Снимай гривну! Иди ко мне, не то силой уложу!
- Провались ты, Подоха ядовитая! – он отвернулся, чтобы не видеть ее обнаженного тела.
- Тири, ты у меня до ночи будешь пахтать без устали. В наказание за своё поведение! Снимай гривну, а то с головой оторву!
Юлиан налетел на нее коршуном, опять душить, однако Марция была начеку – ударила ногтями по его чувствительным точкам. Сильная и безжалостная, она перевернула его на спину, зашипела в лицо:
- Будешь буйствовать – всё расскажу твоему отцу! Себя не помилую, но и ты, дикарь, умоешься позором! – она взялась расстегивать застежку витой гривны, на которой раскрытые алмазные крылья украшали его шею. Юлиан вцепился зубами ей в руку, мешая снять гривну, и заработал удар кулаком по макушке. Но в долгу не остался,- плюнул ей в лицо.
Рассмеявшись, жрица стерла плевок краем одеяла. Не впервой получала от него и плевки, а в ответ готовила настой шафрана, смешанный с вином, заставляла своего подопечного выпить. Настороженно Юлиан смотрел,
