как уверенная в себе Марция, отвернувшись к столу, наливала в кубок вино. Всё понятно! Шафран готовит. Смесь эта усмиряла непокорного любовника, превращала в послушную игрушку ее бешеной страсти.
Перевернувшись ничком, Юлиан притворился спящим. Только не смотреть на ее тело, начнет изгибаться-извиваться, – как околдует.
Полагая, что он задремал, Марция взбалтывала своё снадобье и бормотала, похожие на заклинание, слова:
- Помни, помни, в царстве нагов только ты, и только я. Всемогущий царь Пайонов держит сердце на замке. Брошу ключик я в пучину, ключик этот не достать. Не отдам я ключ волшебный, никому из дев прекрасных тем ключом не завладеть. Не открыть им сердце Тири, не ворваться птицей вещей. Не любить тебя красотке, не любить тебя дурехе, не любить тебя богатой, нищей деве не любить! Без любви зачахнешь, только я любить умею, ключик свой отдай мне, Тир.
С серебряным кубком Марция аккуратно взобралась на ложе, поближе к строптивому Юлиану. Поверив, что он расслаблен, невнимателен, потеряла бдительность.
Юлиан – истая змея в ударе, метнулся к ней, одной рукой выхватив кубок, локтем другой, сдавив ей шею, пальцами стиснул щеки, раскрыв рот жрице. Не успела она сообразить, что глупо попалась, он влил ей в рот содержимое кубка. Вино, как кровь, пролилось по горлу Марции, но большую порцию пришлось проглотить, чтобы не захлебнуться. Бережно опустив Марцию на подушки, злокозненно улыбнулся ее лицу: позеленевшему, застылому. Набросил на ее тело покрывало, закрыл до подбородка. Закусил губу, какое-то время, наблюдая за нею: желтые, как у гадюки, глаза, пьяно взирали на него.
- Сегодня убежишь, Тири, завтра - нет. А, тебе скоро двадцать лет, о, месяца не пройдет, никуда не убежишь. Упадешь мне в ноги, умоляя о свадебном обряде. Любовь красотки и тебя, и ее погубит, помни, всем телом своим, всем сердцем своим. Никуда не денешься, давно уже мой, мой. О, Тири, ядовитый змей, я отомщу, помни душой и сердцем.
Юлиан уже не слышал слабеющие причитания жрицы богини Девы, - она засыпала. Хохоча, как взбалмошный мальчишка, сбивая по пути канделябры и высокие вазы, вприпрыжку направился в гардеробную за вещами.
Разбрасывая новые наряды, - стираной одежды здесь не было, - Юлиан выбирал и, наконец, остановился на багряного цвета анаксиридах, украшенных серебряной тесьмой и на рубахе тонкого виссона - хеттского сукна. Рубаха надевалась, как куртка, заправлялась в штаны; такой пошив нравился привередливому Юлиану, - ворот на груди оставался распахнутый.
Прихватив, расшитый серебряной нитью, атласный сартак - так сарматы называли удлиненную на шнуровке куртку,- и длиннополый плащ пурпурного цвета, с клейнодами герба, пояс с кинжалами, сгреб всю одежду в охапку, и голый помчался на первый ярус.
За цветочным садиком был выход в стойло небольшой конюшни. Там его ждали.
Едва Юлиан ударом ноги раскрыл невысокие белые ворота стойла, с соломенной подстилки подхватился отдыхавший юноша. Рядом лакомился овсом белоснежный конь, королевской породы сиглави, высокий в холке, с сухими, крепкими ногами. Между ушей красовался султан страусовых перьев. Морда украшена золотым налобником с переплетенными змеями. Спину коня покрывала бархатистая белая попона, испещренная серебристыми химерами, сверху - седло золоченой кожи, с богатством затейливой росписи.
Юноша грыз пряник. Полная корзина пряников стояла возле него. Улыбчивое голубоглазое лицо подростка воссияло восторгом, когда увидел Юлиана, выкрикнул:
- Свас ти! (Счастья тебе!), о, мой король! Освободился? Слава богине Арра!
- Свас ти, Савлий! Чау болтаешь? Освободился! В твоей голове ваяса (ворон) гнездо свил? – ответили ему, впрочем, беззлобно.
Савлий упал на колено перед Юлианом, кого назвал королем, чмокнул ему руку, и поймал брошенную охапку одежды.
- Техер оседлан, Антир-сай! Ждал, как приказано! - весело восклицал юный Савлий: тонкий в кости, талия гибкая, как у девушки, вместе с тем сильный, с хорошо развитой мускулатурой. Красив и лукав, как Гермес - таким был оруженосец короля Антира.
- Послужи мне слугой, Савлий! - Антир-сай плюхнулся на трехногий табурет, предоставив одевать себя юноше, кто принялся разбирать наряды. Не впервой оруженосцу Савлию заменять слугу, знал, как правильно наряжать своего господина. Затараторил, что-де их алауны, рать «Побратимов», здесь, под стенами Херсонеса, в таврской крепости «Мати Кали». Нет, нет, никто не знает. Номархи Дробетт и Евмел с отрядом алаунов, переодетые, в городе новобранцев ищут.
- Ты не подумай, мой король! Мы следили! Я, Дробетт, Торес! Были рядом с «Камбалой»! Видели стражей закона. Они бежали в «Камбалу»! Но каким ветром тебя, о, мой король. Унесло оттуда? Не видели. А вот, кто пустил слух. В городе якобы шпион. Короля герулов. Шпион…Мы не знаем….– юноша сделал страшные глаза. Он всегда говорил отрывисто, чеканя слова.
- Вам всем знать не обязательно, больно умные. Слушай, Савлий, запрещаю, впредь, соваться, куда не просят!
- Прости, Антир-сай, прасида. На да ме карна-в (будь милостив, не дай мне в ухо).
Антир взглянул в чистые, невинные глаза юного оруженосца, внезапно жалобные, и в то же время смешливые. Савлий знал: его обожаемый Антир-сай бить в ухо не будет.
- Узнать бы, какая крыса подослала ко мне наемных убийц?!
Закрепляя аграфом цепочку плаща на плечах короля Антира, Савлий промямлил:
- Но ты, мой король, видел шакалов? Лично видел. Дрался с ними!
- Их было уйма, могли убить меня.
- Шутка, Антир-сай? Тебя убить?! – Савлий расхохотался. - Да, еще не родился тот! Кто попробует тебя убить! Только подумает! Как станет пищей ворон! Твам бала, ачьюта, твам сва рах! (Ты – сильный, стойкий, ты – небесная птица!)
Конь косился на человека большим влажным глазом, тянулся к рукам. Савлий поднес к морде Техера на раскрытой ладони сладкий пряник, но Антир выбил пряник.
- Не приучай, дурмата! (глупый).Те сми читта? (У тебя есть ум?)…
- Понял, - повесил голову юноша. - Заслуживаю наказание…
Усмехнулся Антир: на Савлия обижаться все равно, что на весенний дождь, льет себе и льет, теплый, радушный. Притянул к себе юношу, коснувшись губами лба. Прекрасно знал юный оруженосец: его король Антир любит как брата, любую шалость простит, потому как всё, что не выдумает Савлий, король называет «шалостями». Но никогда Савлий не испытывал терпение Антира, был ему предан без оглядки на болтовню завистливых языков.
Вытирая слезинки, - расчувствовался юноша, - Савлий протянул королю записку. На вопрос, от кого, если от дамы? Нет-нет, это тайное донесение от Дайтьи, того тавра, кого попросили сообщать о том, что происходит в Кинсане, стольном граде синдов.
Антир поморщился, читая короткий малограмотный текст, написанный на греческом языке. Обычного деревенского парня завербовал от имени короля Антира номарх Дробетт. Парню не заплатили и не обещали ни единого гроша, а просто попросили понаблюдать за главным жрецом города. Этот жрец, Таргун, был наместником короля на землях тавров – синдов.
…Тавры короновали Антира в одиннадцатилетнем возрасте. Его наместником стал отвратительный жрец культа богини Девы-Орейлохи Таргун. Пользовался неограниченной властью, пока подрастал царь, за восемь лет так втянулся, что почувствовал себя заместителем богини Девы на земле синдов. Собственных селян принялся приносить в жертву. Когда же Антир-сай взял бразды правления в свои руки, Таргун выработал политику примирения, основанную на лжи и якобы нечаянных поступках, даже на угрозах, надеясь на «Черных черепов», кто были служителями преступной таинственной секты Пайонов. Якобы та секта скрывалась в глубоких подземельях Таврики и оттуда вершила свои кровавые дела.
И вот новости, печальные, даже страшные...
- Всё, Савлий! Херсонес покидаем с рассветом. Куда? В Кинсану, в гости к жрецу богини Орейлохи, к Таргуну! Чау с ним делать, понятия не имею?
- Заменить, Антир-сай! Другого наместника! Назначить!
- Кого? Тебя? Так тебе невдомек, с какой стороны подходить к алтарю! Тоже мне - жрец Пайон! - Савлия щелкнули по носу.
…Рано утром в «Святилище Апатуры», - а оно на ночь не закрывалось, - вошли несколько мужчин с неподкупными, тщательно выбритыми лицами, все в красном сарматском одеянии, в длинных плащах с фибулами на плече, вооруженные. Один из них поставил на стол узкий деревянный сундучок, запечатанный свинцовой печатью – пломбой, висевшей на концах жесткого шнура. Спросил у хозяина заведения, кто из служительниц Венеры Бэсса?
Бэсса, сидевшая с сонными глазами, среди сотоварок, - им этой ночью не везло на клиентов, - подскочила к гостям. Ей придвинули сундучок со словами: «Ваши аравийские благовония, двенадцать арибаллов». Бэсса схватилась за щеки: «Юлиан! Ах, мой котик, не забыл меня!»
Она кинулась с подругами распечатывать подарок, изучать содержимое сундучка, откуда поплыл непередаваемый крепкий и тончайший аромат.
Другой мужчина, тем временем, бросил в руки хозяину кошелек с серебряными монетами, оплата за вчерашний нечаянный погром. Хозяин едва в обморок не упал: сумма превышала два таких погрома! Теперь он откупится от властей города, от суда и от покровителей тех, кого отсюда вынесли вперед ногами. Хозяин заведения низко кланялся и спрашивал, кого ему благодарить? Ему сказали, пусть благодарит отчих богов.
Уходя, не представившиеся мужчины пригласили выйти с ними рослого скифа в цветастой рубахе. Скиф переглянулся с товарищами, те опустили головы. Сутенеры знали, с подобными ратниками, как эти гости, дел лучше не иметь.
Скиф приготовился к худшему. Он – один, а их восьмеро крепких, мускулистых здоровяков. Разглядывают его, будто на рынке рабов.
Наконец, один из мужчин спросил, как зовут? Сопей? - Вольноотпущенник? – Гражданин! Спросили, согласен ли он круто и бесповоротно изменить свою разгульную жизнь? Подняться до высот благополучия, достатка, нормальной жизни? Согласен ли подчиниться уставу секретной воинской рати алаунов?
Получив на вопросы утвердительный кивок изумившегося полу оглохшего Сопея, ему сказали, что он по их закону даст клятву, нарушение которой повлечет за собой неминуемое наказание – казнь.
Сопей подумал, взъерошив пятерней длинные немытые волосы. А, если откажется, что тогда? Отпустят – был ответ, - прежде только язык вырвут. Да, чтобы не проболтался, кто его вербовал. Вздохнул сутенер: не всё ли равно, где ту смерть поймать, в лупанаре или на службе, защищая интересы своего господина! Согласился. Ему тут же велели отправиться с ними в термы, где его научат чистоте, потом он получит одежду и пищу. Дальше его ждет конная прогулка в дебри Таврики. Сопей не выдержал: кому он должен служить верой и правдой?
- Королю герулов, божеству Золотого
