душе покой и еще кое-что попросила, алея до ушей. Сбрызнула лицо и грудь святой водой.
Заслышав ржание коней и скрип колес по гравию, обернулась. Перепрыгнула заросший травой ручеек, и на полянке остановилась.
К роще мчалась легкая серебристая колесница, влекомая парой несейских рысаков. На колеснице стояла Аулия Велиана, в короткой светлой тунике, едва прикрывавшей ее точеные смугловатые бедра. За плечами ветер играл багряным плащом. Тяжелые темные волосы Аулии, скрепленные на макушке цепочкой, вились игривым хвостом. Неповторимые глаза, длинные раскосые, сумасшедшие, как ночь августа, под гибкими бровями хитро смеялись Фабии Глории. И все грозно ликовало в ней, любимой подруге.
Она приехала без охраны, если не считать охранником гюрзу Федру, что обвивала шею Аулии. С Федрой Аулия не расставалась. Не из пристрастия к моде укрощать змей, а потому, что считала себя ее воплощением.
Аулия происходила из очень древнего аристократического рода, уходившим корнями к основателям Этрурии, к Цецинам, и была единственной отрадой, и наследницей своего отца Публия Крейса.
К началу 3 века Великий Рим забыл о некогда опасном противнике, заложившем основы государства Ромула, отдавшем на благо его процветания свою культуру, свою науку и свою громокипящую историю – об этрусках.
А между тем потомки этрусков, носившие гражданство Рима, прочно держались сплоченной общиной во главе с коллегией гаруспиков, жили и благоденствовали. Свое искусство гаруспики издавна окружили флером таинственности, хоть и поговаривали, то - ремесло шарлатанов. Но, чтобы там не говорили, никто из римлян шагу не ступал без предсказаний гаруспиков. Даже неверующий человек, столкнувшись с бедой, бежал вначале к гадателям, потом – к богам. Брачные союзы этрусской общины заключались с большой осмотрительностью. Если девушкам позволялось брать в мужья иноплеменника, то юношам зачастую в том отказывали. Они женились на своих, бывало и родственницах, что блюло чистоту их генов. Община как бы вернулась на тысячелетие назад, когда царили материнские устои. Ведь только по материнской линии передаются гены семьи, рода, племени. Кто щедро отдавал и отдает иноплеменникам своих дочерей, тот переливает свою кровь в кровь чужого рода.
По мнению великого гаруспика Публия Крейса, если народы рассматривать через призму женских генов, то римлян можно смело назвать сабинянами, италийцами, египтянами, греками, фракийцами. Египтян – ассирийцами, персами, иудеями, парфянами. Персов – греками, скифами, бактрийцами. И так до бесконечности. В крови любой нации найдешь весь мир. И были бы все нации друг другу родственниками, не придумай мужчина патриархальное правило вести род по отцовской линии.
Внешне этрусская коллегия ничем не выделялась в римском обществе. Положенным усердием укрепляла позиции Империи. Участвовала в подавлении бунтов рабов и бедноты. В разумных пределах жертвовала на социальные нужды. Но своих отроков не посылала в армию, стяжать славу и должности, и в политику не совалась. Были некоторые исключения, когда кто-то из Цецинов заступился за опального Цицерона и сам пострадал. Но, то называлось благородством, не более.
Коллегия жила, как послушное дитя. И мало кто знал, что этруски не простили Риму собственного забвения. И совсем никто не знал, что они деятельны в своей хитрой подрывной политике, и держат в руках бразды правления тайной властью: диктата золота и магии. Верховодит всем этим великий гаруспик, он же великий авгур - Публий Цецина Крейс.
Дочь тайного владетеля Рима обладала столь редкой экзотической красотой, сколь и редким ненормальным характером. Быть ее поклонником никто не решался. За исключением Марка Фабия, кого привлекали ее причуды и происхождение.
… Аулия бросила вожжи. Федру скоренько спрятала в короб, прикрепленный к колеснице. С визгом детского счастья кинулась на шею Глории. Роста Аулия была маленького, с кукольной фигуркой, неугомонная, болтливая и непредсказуемая.
В отличие от мечтательной подруги, она не умела воображать. У нее не было кумиров. И любовь ей представлялась не звездным идеалом, а естественной потребностью.
С первых признаков половой зрелости, а они обнаружились у девочки года три назад, Аулия открылась сладкоежкой. Она взахлеб рассказывала подруге, что садила кобелька на сучку, наблюдала за спаренными насекомыми, ящерицами, пытаясь дознаться, как это все происходит? Не однажды выслеживала обнимавшихся в хлеву рабов, бивших друг друга животами, с воплями и стонами. Она повторяла где-то услышанные слова: «Любовь, это когда за ночь двое умеют любить, как тысячи разных мужчин и женщин».
Аулия ничегошеньки не смыслила в этих словах, но они ей жутко нравились, что-то обещая такое, чего в книгах не вычитаешь. Теория искусства любви не разжигала ее воображение, да и не любила она читать. Другое дело вытянуть рассказики о плотских отношениях. Но рабыни сконфуженно отнекивались. Мать и няньку Аулия давно потеряла, а советоваться с бабкой скучно.
В последнее время Аулии начали сниться эротические сны, как ее сладко целовали и, не касаясь тела, делали так приятно, что она умирала до дрожи. Поутру девушка хандрила: ну почему мужчины избегают ее общества? Стоит показать им язычок, сузить глаза, они вспоминают: да, она же – расена, кровь от крови этрусков, дочь главы гаруспиков!
Вот и Марк Виктор, будто пылинки с нее сдувает. Он не понимает, что она уже не маленькая? Что она жаждет любви, такой, как во сне, и чтоб не больно, не страшно. Показывая подруге прелести своих переживаний, Аулия томительно закачалась в травах. Разговаривали они на простонародной латыни, вперемежку с италийским – такой язык, называемый «варварской латынью», давно был в ходу в Риме.
- Ах, вышла бы ты, Фабия, замуж, все б мне рассказала. А тебе давно пора. Моя бабка говорит, засидишься в девках, будет больно в первую ночь. А как? Как больно?
- О, не спрашивай! Гадко, противно, - прошептала бедная Глория, и брызнули слезы из глаз. - Ты посоветовала молиться богине Весте, чтобы она ниспослала мне любовь неземную? Она же допустила на плитах своего святилища надругательство.
Аулия села, вытянув шею от удивления.
- Так вот почему ты срочно меня вызвала. Ты познала мужчину?!
- Я познала кентавра! Зверя голодного. Дикого листригона. Чудовище! Познала грязный поступок человека, мне совершенно незнакомого.
Сбиваясь и злясь на богиню, очаровательная дочь Фабиев рассказала подруге, что случилось в последнюю ночь Сатурналий. Ее слушали с таким беспечным интересом, с таким восторгом, переспрашивая, что бедняжка рассердилась:
- Повторяю, я ничего не чувствовала, кроме жгучей боли и отвращения.
- Ах, ты, конечно, стенала, умирая от страсти?
- Какой страсти, Аулия! Я лишилась чувств. О, как я молила богиню подарить мне нежность и любовь, она же послала то, от чего в Риме страдает каждая невинная девушка, подвергаясь насилию.
Аулия обреченно застонала: любимая подруга познала мужчину и не хочет поделиться своими ощущениями?
- Ну, скажи хотя бы, он любил, как тысяча мужчин?
- О, богиня Веста! Ты мучительница. Он был зверь безжалостный. Лев, терзающий свою жертву.
- Глупенькая, ты просто испугалась. Надо было стать ему послушной, отдаться его власти. А ты сопротивлялась. Вот и сделала себе больно и гадко. Но ты помнишь своего кентавра?
- Как не помнить! Никогда не забуду его дерзкие руки, его шею с гривной, на гривне раскрытые крылья, алмазинки, в центре драгоценные камешки, они, как огни сверкали…- Глория, показывая подруге, как были раскрыты те жуткие крылья, соединила запястья, ладошками в разные стороны.- О, милосердная богиня, за что наказала?
- Наказала? Да, чтобы ты разглядела среди твоих грёз другую любовь!
- Насилие, по-твоему, любовь?
- Так было угодно богине.
- Но так не угодно моей семье. За потерю чести до замужества меня по головке не погладят.
- Ах, эти Фабии – само целомудрие! – Аулия засмеялась. Прижала пальчик к губам. - Никому не скажу, клянусь богиней Туран, если она не спит и меня слышит.
Фабия Глория глубоко вздохнула. Взяла руку подруги, приложила к себе под грудью.
- Вот здесь… спустя время растущее выдаст меня.
Дочь этрусков оскалилась, захлопнула рот ладошками, прерывая сумасшедший визг.
- Ребенок! У тебя будет ребенок! Такой голенький кроха. Как все это удивительно. Ничего не было, а стоило мужчине отдать тебе свое семя – зародилась жизнь. У тебя девочка.
- Почему девочка? - Глория сокрушенно качнула локонами прически, но вспомнила: Аулия, как истинная дочь отца-гаруспика, умеет пророчествовать. Подруга уже шептала на ушко:
- Бабка говорит, если мужчина тебя хочет сильнее – будет девочка, если ты сильнее хочешь мужчину – будет мальчик. Тебя хотели сильнее, если взяли насильно, значит, зачата девочка. А, скажи, не думаешь ли ты, что он – раб? Праздник Сатурна дарит рабам привилегии, с них могут снять ошейник, они гуляют как патриции, в их тогах. Что на нем было?
- Кажется, только пенула, подвязка как у атлета и гривна на шее.
- Одна гривна ничего не объясняет. Господин мог позволить рабу свою поносить. На Сатурналиях выдумывают, что хотят. И гривна. Слишком богатая вещь, в алмазах.
- Зачем мне это знать? - удивилась Глория.
- Ты не хочешь найти твоего первого мужчину, отца ребенка?
- Зачем? - насторожилась Глория.
- Ну, чтобы снова увидеться? - нашлась, что ответить беспечная Аулия.
Фабия Глория вскочила на ноги, возмущенная.
- Ненавижу его! Ненавижу! Будь он кем угодно, рабом или кесарем! Он принес мне страдание. Да, изменит ли он моего несчастного положения? Аулия, милая, как поступить?
Если бы у маленькой расены спросили, как спасти Помпеи от извержения вулкана, и тогда бы она придумала, что делать. Закрыв ладошкой рот Глории, посоветовала немедленно выходить замуж. Пусть вообразит: у нее рождается прелестная малышка и ее кладут на руки Марию Алкивиаду, и тот признает ее своей дочерью. А, чтобы так получилось, Глории надо встретиться с бабкой Цециной. Бабка научит невесту, как ей прикинуться на ложе девственницей. Она обведет мужа за нос, и в свой срок подарит ему чужого ребенка, как его собственного. Потом, смеясь, добавила:
- Боги сошьют твою судьбу золотыми нитками. Марий Алкивиад – старик. Глядишь, скоренько и сойдет в пекло. Тогда ты свободна, Фабия. Богатая вдова. Выбирай, кого душе угодно, хоть самого кесаря!
- Что ты болтаешь?!
- Просто, думаю, зачем это Требониан Галл постоянно лазает к вам? К тебе неровно дышит!
Дочь Фабиев обомлела.
- Да, как ты смеешь, Аулия! Никогда в нашем роду не опускались до положения быть любовницами царствующих, какими бы наградами и почестями это не прельщало! Мой отец. Антоний Элий, не допустит, чтобы я сделалась любовницей Галла!
- От любовницы к законной жене кесаря – один шаг, - невинно ответила Аулия.
- И такое ты предлагаешь мне? - возмутилась мечтательница. - Стать любовницей, а потом женой Галла, кто совершенно не в моем вкусе!
- Да какой любви
