«Такова жизнь» 3-й тур 2-я группа 1-й поединок

Сегодня, одновременно выставляю два поединка в этой группе. Кто зашёл на этот поединок, зайдите сразу на 2-й и проголосуйте за оба поединка.
Тема – рассказы о жизни. Такое вполне могло или может случиться в жизни.
 
Объём:
Верхний предел – 20000 знаков с пробелами
Нижний предел – 3000 знаков без пробела
 
Оценивать поединки может любой автор Фабулы, независимо писатель он или поэт. То есть любой автор Фабулы, независимо от того, участвует он в конкурсах или нет, может проголосовать за понравившийся рассказ. И его мнение будет учтено.
 
Не имеют право голосовать:
1) Гости
2) Анонимы
3) Клоны
 
Оценивать рассказы следует, примерно, по таким критериям.
Содержание: соответствие, сюжет, интрига, концовка. Не обращая внимания на буквы, словно вы смотрите фильм.
Повествование: стиль, герои, эмоции, ошибки. То есть, то, что зависит от автора.
Каждый голосующий имеет права каждому автору поставить 0, 1 или 2 балла, по принципу:
0 баллов – рассказ не очень;
1 балл – нормальный рассказ;
2 балла – рассказ хороший.
То есть, все возможные оценки: 2:2,   2:1,   1:2, 2:0,   0:2   1:1,   1:0,   0:1,   0:0.
Не забудьте указать в пользу какого рассказа.
За победу в поединке даётся 2 очка, за ничью – 1 очко, за проигрыш – 0 очков.
 
ГОЛОСОВАТЬ В СВОИХ ПОЕДИНКАХ, КОММЕНТИРОВАТЬ СВОИ ПОЕДИНКИ ДО ОБЪЯВЛЕНИЯ РЕЗУЛЬТАТА – НЕЛЬЗЯ!!!
ПОЖАЛУЙСТА, СОБЛЮДАЙТЕ ЭТО УСЛОВИЕ!!!
 
Итак, в этом поединке встречаются рассказы «Его вина» и «Шляпа».
 
 
 
Его вина
 
Теплый, субботний вечер шел своим чередом. Исповедников на вечерней службе было немного, но утром отец Аркадий тоже служил, и усталость давала о себе знать. Окончив службу и благословив прихожан, батюшка вышел из храма и подошел к ограде. Открывая замок, пристегнутого тросиком велосипеда, он не сразу заметил бомжеватого мужчину. Увидев священника, человек у ворот сделал несколько неуверенных шагов в его сторону.
- Батюшка мне плохо, помогите…
Отец Аркадий обернулся и окинул уставшим взглядом говорящего. Неопрятный бродяга подошел к нему вплотную.
- Помогите. Я совсем не знаю, что делать…
Резкий запах давно немытого тела, грязной одежды и перегара, не смутили священника. Привычка абстрагироваться от внешнего вида человека за многие годы служения, выработала у отца Аркадия особый иммунитет. Этот иммунитет рождался сложно. Священник долгое время мучительно понуждал себя смотреть на всех одинаково, невзирая на внешний вид и статус. Получалось это далеко не всегда, но, ведь - привычка вторая натура, и плоды этого понуждения со временем стали вполне отчетливы.
- Чем я могу вам помочь?
- Не знаю, но мне очень плохо… Помоги, отец…
- Я бы и рад, но чем?
В уме отца Аркадия встал стандартный вопрос – давать ли денег? Священнику не жалко было тридцати или сорока рублей. Примерно столько обычно просили такие страдальцы. Он противился осознанию того, что именно этими, церковными деньгами несчастный алкоголик оплатит очередной пузырек ядовитого суррогата. Вопреки ожиданиям, просьбы о деньгах не последовало.
- Я не знаю, что делать… Не знаю, что делать с этим всем… С этими мыслями…
- С какими мыслями?
- Я устал так жить. Каждый раз пью и молю Бога, чтобы сдохнуть и не проснуться. И себя и мать измучил. Что делать – не знаю…
Отец Аркадий прислонил велосипед к ограде и сделал несколько шагов к лавочке у храмовых ворот. Его правая рука переместилась в карман. Пальцы нащупали бусинки четок.
- Садитесь…
За годы службы священник много раз, в основном безуспешно, пытался помогать алкоголикам. Он знал, как силен этот недуг и сейчас совершенно не представлял, что тут можно сказать. Перебирая четки в кармане, он читал молитвы. Искренне веруя в Бога, отец Аркадий надеялся получить подсказку от Того, в Кого он верил. Бродяга сидел рядом и тяжело дышал. Внутренняя молитва не рождала ответов и никак не проясняла ситуацию.
- Что же можно сделать? Вы сказали, что молитесь?
- Он не слышит меня. Или слышит, но молчит. Мне очень плохо…
В кармане отца Аркадия зазвонил телефон. На дисплее высветилось имя жены.
- Батюшка, ты скоро?
- Не знаю. Я тут сейчас с человеком. Наверное, скоро… Или, не знаю… Вы садитесь, кушайте без меня, я позже…
Священник посмотрел на мужчину. Тот сидел, низко опустив голову. Полуприкрытые, безжизненные глаза уставились в землю. Страдание четко отпечаталось на его испитом лице.
- Вы хотите есть?
Помолчав и как бы собираясь с силами, несчастный ответил, тяжело роняя слова:
- Нет. Я не ем. Мне это не надо… Я не знаю, что мне надо…
Помолчали еще. Отец Аркадий продолжал внутренне читать молитвы. Никаких возможных действий или слов поддержки на ум не приходило.
- Что же делать то? Я не знаю, чем вам помочь.
Бродяга тяжело вздохнул и посмотрел прямо на священника. Его мутный взгляд несколько прояснился. На изможденном лице появилось подобие улыбки.
- Ничего не делать. Ты хороший человек, отец. Все хорошо, прости…
- Как ваше имя? Мы помолимся…
- Не надо это… Хотя… Сергей меня зовут. Все хорошо. Я посижу тут?
- Да, конечно, посидите.
Еще немного поперебирав бусинки четок, священник уронил их на дно кармана. Как бы прощаясь, он взглянул на Сергея. Затем встал, подошел к ограде и, выкатив велосипед за ворота, поехал в сторону дома…
…Звонок в дверь следующим утром был не очень ранний, где-то в девятом часу. Отец Аркадий уже был на ногах. Он вышел во двор и увидел одну из своих прихожанок. Она не часто ходила в храм, но была знакома священнику. Эта бессловесная старушка, обычно, исповедовалась и причащалась перед Пасхой. А на сам праздник, приносила на освящение несколько крашеных в луковой шелухе яиц…
- Батюшка, помолиться бы. Помогите…
- Да, конечно. А что надо сделать?
- Отпеть… Отпеть, если можно…
- Конечно, можно. Кто у вас преставился?
- Сын…
Разговаривая со старушкой, слово за словом, перед священником вырисовывался образ покойника. Речь шла о вчерашнем собеседнике отца Аркадия. Сергей повесился в сарае своего полуразрушенного дома, где жил со своей несчастной матерью. По времени выходило, что это произошло сразу после их беседы у храма…
…Прошли годы, но темная муть воспоминаний о той, субботней встрече не переставала напоминать о себе, сдавливая сердце. Пусть и косвенная, но причастность к трагедии, рождала чувство вины. Память, сотни раз прокручивала последний разговор с самоубийцей, отвергая это чувство. Логика и разум, говорили священнику, что он ни в чем не виноват, но это не спасало. Боль затухала в повседневной суете лишь на время. В минуты же молитвенной тишины он остро чувствовал, что в произошедшем есть и его вина.
 
 
 
Шляпа
 
Места какие-то необжитые! От самой станции ни души. Но всё-таки мне повезло. К лесу через грунтовку гнала коз убогая старушка.
- Тимоновка-то? - переспросила она и озадачено уставилась вдаль. А потом ободрилась. - Тимоновка! Часа ходу не будет. Бери, дочка, вот по этой тропочке - да так с неё и не сворачивай. Вдоль реки всё - а там спросишь.
- А будет кого спросить?
- А как же? У нас тут народу полно! Ближе к Тимоновке-то... Это здесь щас пусто.
Благодать какая! Ярким летним днём, под защитой белой шляпы, шагать по заросшей неразборчивой травкой тропинке цветущим лугом. Вдыхая все его ароматы, ни о чём не печалась, умиляясь ближнему полю, дальнему лесу, радостно сверкнувшей на солнце реке.
"Вдоль реки!", - отметила я про себя - и опять обрадовалась, потому как - бежит себе стёжка и не возражает: вдоль - так вдоль! А река - знай, блестит! Стало быть, знает. Стало быть, иду. Верю стёжке. Я вообще доверчивая. Это у меня врождённый дефект.
Многие пытались меня перевоспитать. Кто словом, кто делом. Словом - это когда ругают, лекции о жизни читают и пальцем у виска крутят. А делом...
Нет, я понимаю благой порыв. Всем же известно: делом куда эффективней! Люди стараются, даже собой жертвуют: грех на душу берут. Это мне совестно, что наука не впрок.
Вот и сейчас. Дорожка бежит себе у самой ноги, попрыгивает вверх-вниз, как весёлая собачка - и вдруг, лукаво оглянувшись на меня, раздваивается. Хоп! Туфля упирается в травяную кочку. Приехали!
Уж сколько раз твердили миру... стыдно, девушка!
Kолупаю грунт мыском туфли, как двоечница у доски. Кругом леса, поля, впереди река. Две прелестные тропинки ведут в её сторону. И по какой идти?
Я разозлилась. И, по слабости натуры, не на себя, как бы следовало. На ни в чём не повинную бабульку, которой и так несладко с её склерозом. Стою, злюсь, посылаю в сторону козьего стада нервные флюиды, а солнышко печёт, река течёт, и кругом всё такое зелёное, светлое, милое!
"Ладно, - решаю про себя, - правое верней левого. Пойду по правой. А увижу, что удаляюсь от реки - вернусь".
Перекрестилась и пошла.
Дорожка под ноги ложится, ласково так, предано посматривает, хвостом виляет - но я уже не очень тАю: виляла одна такая!
Впрочем, вскоре вновь краснею, уже по причине саднящей совести: грех на невинного поклёп возводить. Ибо шустрая тропка и не думает удаляться от берега. Так и трусит вдоль. Разве что берег становится всё выше и выше. Выше и выше. И вот уже иду я по краю уходящего вниз обрыва, он с каждой минутой становится круче, река проваливается куда-то вниз, я взвиваюсь куда-то вверх... То есть - если трезво помыслить - всё ж удаляюсь от неё, но не в сторону, а ввысь.
В такую высь, что под ноги страшно смотреть.
Тревога подступает опять. Вроде бы, всё сходится: тропинка вдоль речки, но как-то чуднО вдоль речки... Что ж мне старуха про обрыв-то не сказала? Сильная же достопримечательность.
Я останавливаюсь и наклоняюсь над крутизной. Она даже не вертикальна. Она нависает, как широкий карниз, по мере приближения к подножию плавно углубляясь в берег. Вся пойма, если бы разрезать поперёк, похожа на крутобокий печной горшок. И что мне делать? Идти дальше? Я устала, полчаса тащусь по солнцепёку, и главное - меня покинули все вдохновляющие музы. Идти дальше мне не хочется.
Далеко-далеко внизу, у самой воды, шагает человек. Походка бодрая, молодая, сам спокойный, весёлый - обзавидуешься. Первый человек в этих лугах, попавшийся мне. Наверно, абориген. Что-то неуловимое подвело к такому выводу. И главное - предвестник. Старушка с козами обещала же ближе к Тимоновке неисчислимые народные толпы. Вот и ласточка. Значит, скоро дойду. Приободрившись, на карачках подползаю к самому краю обрыва и свешиваюсь в пространство поймы. Я не индеец и высоты боюсь.
- Эй! - машу рукой с тем остервенением, с каким махали папанинцы спасателям. - Можно вас на минутку? Будьте добры...
Надо же? Вполне с виду приличный. Взгляд ясный, лицо хорошее, спортивный такой... Он с удивлением поднимает голову, не сразу разобрав среди травы мою белую шляпу. Шляпа активно кивает:
- Пожалуйста, скажите, где Тимоновка!
- Ну, вы и забрались! - мужчина с с восхищением трясёт головой. - Как вы там оказались-то? Вы откуда идёте?
- От станции...
- А... Так вы на развилке ошиблись? Там, где вы - там Плотниково. Только это час ходу. А в Тимоновку я иду. Вам в Плотниково-то не надо?
- Нет! - пугаюсь я.
- Ну, так вам со мной надо. Спускайтесь!
- А как?
Мы оба замолкаем, глядя друг на друга. Сперва озадачено. Затем мужчина оценивающе прищуривается.
Нет-нет! Моя совесть чиста! Я ни на миг не усомнилась. У него приятное добродушное лицо,