Зрители захлопали в ладони, подбадривая оробевшую девушку. Поднявшись с ковра, Марк Виктор помог встать сестре, повел ее за руку.
Легионеры ближе придвинулись к секутору, почти сомкнули строй за его спиной и по бокам стали, контролируя каждое его движение.
Марий Алкивиад вернулся к Антонию Элию, присел подле, тихо произнес:
- Я подменил списки ставок. Все в порядке. С Гикесием уговор, он утопит Цитуса. Победителя среди гладиаторов не будет.
Глава Фабиев, вскинув брови, только и сказал: «А-а-а…»
- Выпей вина, Антоний, и приготовься поддержать Домиция, иначе его хватит удар.
Марий Алкивиад приятно улыбнулся и крикнул музыкантам играть веселую мелодию.
Не сдвинулся с места Цитус, словно ждал, чтобы к нему сошли. Сквозь полуопущенные ресницы он видел развевающиеся складки столы девушки. Вот ее изящная нога, обутая в красную туфельку, осторожно ступила на песок арены.
Рука Глории выскользнула из ладони Марка Виктора, оставшегося стоять на коврах. Игриво оглянулась на дядюшку Бофорса. Он послал ей воздушку и прикусил костяшки пальцев.
Смеясь, Глория смелее шагнула ближе к гладиатору, тем самым оказывая победителю милость высшего порядка. Грациозно протянула жемчуг, розовеющий на ее пальцах – все, как мечталось. Ему остается только протянуть ладонь и возблагодарить богов.
- Держи свой заслуженный приз, - громко проговорил Марк Виктор. Он приблизился к сестре, оберегая ее. – Сними маску, Цитус!
Усталым движением гладиатор снял маску вместе с копной соломы, роняя их на песок.
Глория стиснула ниску жемчуга, ничего не понимая. Вокруг встал сплошной вопль: «Он не Цитус!»
Ковырнул пикантную ямочку на своей щеке Ларт Бофорс, метнув взгляд на Мария Алкивиада – красуется, как Цезарь, и буркнул себе под нос: «Так я и думал!»
Растерянно Глория приняла спокойный и несколько измученный взгляд победителя игр. Стоял он, прогнувшись в талии, не иначе критский жрец, у кого, как говорили в древности, - богоподобная фигура.
От редкой красоты его лица дохнуло чем-то неземным: высоколобое, с летящим росчерком темных бровей, с прямой переносицей царственного носа и горделиво очерченным чувственным ртом, созданным соблазнять пылких красоток. Он был светловолос, вьющиеся, а сейчас растрепанные густые кудри, светлоглаз: глубокой синевой искрилась радужная оболочка в маковых зернах. Его глаза в тени изогнутых ресниц, особенно ярко выделявшиеся на лице, смотрели пронзительно. Что-то неестественное было в тех глазах, они пугали и околдовывали. Долго смотреть в их синеву невозможно, казалось, вложи он в свой взгляд силу мысли – или окаменеешь, зачарованный, или сгоришь в пламени таинственной энергии.
- Не Цитус? – заворожено переспросила Глория, не в силах отвести глаз от его лица. Позади нее воздух всколыхнул вихрь женских одеяний: на арену, толкая друг друга спешили мадонны и их дочери, кричали, как очумелые: «Виват! Виват!»
Преклонив колено, он взял из ее дрогнувших рук ожерелье.
- Божественная мадонна подарила жемчуг Фебу, так меня называют приятели твоего брата Марка Виктора.
Мадонны чуть с ног не сбили Фабию Глорию, оттолкнули Марка Виктора, смеясь, окружили «Феба», едва успевшего выпрямиться.
Душивший Ларта Бофорса хохот вырвался наружу. И многие нервозно подхватили его смех. Вытянутые лица приятелей Мария Алкивиада и особенно Домиция подсказали: они не в курсе такой развязки. Марий Алкивиад картинно развел руками:
- Да! Да, дорогие мои гости. Вот этого никто из вас не ожидал! Ты ожидал, Гикесий, увидеть на арене свободного гражданина, трибуна латиклавия Первого Италийского легиона? А я подсказывал…будет сюрприз…
Бледный до синевы ланиста таращился на мнимого гладиатора.
Сказать, чтобы римляне впервые лицезрели удивительный поступок на арене свободного гражданина нельзя. Многие патриции охотно баловались гладиаторской сталью, и кесари пытали счастье на арене.
Марий Кай Валент ничего неожиданного не привнес, кроме одного: завоевал под маской гладиатора восхищение и симпатии. Его молодость дерзка и самоуверенна. Но он сражался храбро. Можно ли оспаривать правила игры? Зачем, когда все остались довольны и списки заверены. Дело сделано. Удовольствие зрители получили.
Но чем сконфужен ланиста? Не он ли сам виноват, что плохо подготовил секуторов, коль они погибли? Самые сильные, Лонг и Омест, пали от руки римлянина, трибуна латиклавия Первого Италийского легиона. Кесари останутся довольны. Какие могут быть претензии к хозяину виллы? Он заплатил за аренду живого товара – заплатил. Так, в чем дело? Покрыть расходы за гибель гладиаторов? Э-э-э, нет. Какой уважающий себя патриций будет платить за то, что честно победил? Если Гикесий не хочет скандала и пятна позора на свою школу, пусть молча убирается.
Вот такую расстановку сил все поняли, даже яростный Марк Виктор, кого оттеснили столь бесцеремонно, что в глазах у него потемнело. Даже Гай Аврелий гоготал, выкрикивая: «Ну даешь, латиклавий, всех нас вокруг пальца обвел!»
Легионеры вежливо отходили, по маковку восхищенные подвигом молодого трибуна. Этот подвиг, обрастая слухами, конечно же быстренько расползется по кабакам и казармам. Как смущенно прятал взгляд в тени ресниц трибун, как уворачивался от поцелуев женщин. Как они облизывали его лицо и руки, сожалея, что победитель почти не взмок, без пота гладиатора их красота быстро увянет. Победитель уже шутил: у него два НЕ – НЕ гладиатор он и, поэтому НЕ взмок. Как отвечал на рукопожатия патрициев, особенно Домиция, кто проиграл крупную ставку. Как торжественно витийствовал Марий Алкивиад:
- Ну, вы сами свидетели, как бесстрашен и целеустремлен мой сын. Кстати, любезный дядюшка Бофорс, списки ставок отдай Каю. Пусть он и выступал под именем Цитуса, я ставил за сына, он получит свои проценты.
Фабия Глория стояла в отдалении, ошеломленная взрывной реакцией женщин, даже брат ее оставил, бросившись к чаше с вином. Ларт Бофорс хохотал, потрясая в воздухе зажатым кулаком с оттопыренным большим пальцем…
А он, кому она подарила ожерелье, даже не посмотрел в ее сторону. Или ему просто не позволяли это сделать? Когда лезли к нему целоваться, он заслонял губы кулаком, в котором держал ее ожерелье, и на ожерелье оставлял легкий поцелуй …Какая дурацкая привычка у римлянок облизывать гладиатора, висли на нем, языками вытирая лицо и плечи!
Глория только на минутку оглянулась, отыскивая глазами отца, как жених уже исчез из круга обожательниц, улизнул под предлогом привести себя в порядок.
Ларт Бофорс обвел глазами оцепенело молчавшую крошку Аритими, хмурых приятелей Марка Виктора, его самого, глотавшего вторую чашу вина подряд.
- А в чем дело? – дядюшка Бофорс изобразил невозмутимый вид. - Пожалуй, вероятно, что и со смертными происходит много невероятного.
