Кай Валент нежился в прохладном бассейне, в атриуме, куда бросился смывать жар тела. Он старался не думать, что был на волосок от смерти. Где же он ошибся? Для Оместа готовил свой коронный удар и чуть было не опоздал с атакой. Опоздание стоило бы ему жизни.
В атрий доносились шумы продолжавшейся трапезы. На той арене, обагренной кровью, теперь дурачились карлики-мимы…
У края бассейна стоял молодой раб по прозвищу Герострат, с жуликоватым лицом, имевший две отличительные черты: ослепительно хищные зубы и болтливый язык. Он держал пушистую простынь и, торопливо рассказывал молодому господину, как реагировали зрители на выступление Цитуса.
Обернулся, заслышав каменные шаги. Свистящим шепотом выдохнул:
- Хозяин! - низко согнулся в поклоне, отступая.
Вошедший в атрий Марий Алкивиад забрал у раба простыню. Герострат убежал дальше следить за гостями, особенно, за молодыми женщинами.
Алкивиад подошел к краю бассейна. Заговорил с сыном на сарматском языке, на котором говорили и росаланы, и аланы, даже скифы и готы, разве что с диалектами. Этому языку в свое время обучил сына, для их тайного общения, как любил поговаривать Алкивиад.
- Блестяще, Кай! От души поздравляю. Ты храбро одержал победу. Впрочем, я не сомневался. Одно меня удивило, почему ты не сразу убил Лонга? Опять забавлялся?
- Надо же было твоим приятелям, дорогой отец, прочувствовать сладость падения в пропасть безденежья. Терять сестерции для них, все равно, что потерять голову. – Сын ответил на том же языке, но с легким акцентом. Подплыл к ступенькам. - Вообще, Алкивиад, я согласился принять участие в твоем балагане не для того, чтобы вы с Фабием набили свои кошельки…
- Большая доля у тебя, сын мой.
- Неважно. Хочу спросить. Сенаторы поняли твою милую подсказку не наступать на твою тень?
- Хвала Одину! Не поняли – так скоро поймут! Сегодня я потрусил их кошельки, завтра пущу голыми по миру. - Марий Алкивиад мстительно стиснул кулак. - Они еще попомнят, как не пускали меня в Рим.
- У вас виноватым остался Гикесий?
- И тому по заслугам. Все в порядке, мальчик мой. Патриции рады твоему геройскому поступку. Они полагают, ты вышел на арену во имя Фабии Глории.
- То их беда, - небрежно отмахнулся молодой человек, поднимаясь на мокрую ступеньку бассейна. Алкивиад набросил сыну на плечи простынь и вдруг задержал. Развернул к себе.
- Где оберег, Кай? Когда ты успел снять гривну?
- Не снимал, не надевал…
- Какое безумие! Понимаю, вещь дорогая. Не хотел смущать моих приятелей? А надо было! Пусть знают, волки, с кем дело имеют! Думают, я играю в сумасшедшего Нерона?
- Отец, моя сила во мне, она – мой оберег.
- Это не безумие, это – глупость! Сколько лет носил, во-от, с такого возраста, и вдруг, стукнуло в голову – снял! - Алкивиад искренне удивился поступку сына. Алкивиад слепо верил в защитную силу алмазной гривны.
- Ну, ничего же не случилось. Напротив. Я победил собственной силой, без участия всяких там колдовских штучек. А ты продолжаешь верить в чушь.
- Глупый мальчик! Только благодаря твоему оберегу, нам везет в жизни, мы побеждаем, и мы невредимы.
- А я снял твой всепобеждающий амулет, и все равно победил…- Сын отвел глаза, вспомнив, как рисковал на арене.
- О, Кай, ты легкомысленный, и тебя любят боги.
Кай Валент прижался губами к колючей щеке отца, потрепав его по плечу. Рассмеялся. Бесшабашная дерзость, сквозившая в его смехе, нравилась Марию Алкивиаду. Он запечатлел сухой поцелуй на лбу сына.
- Надень оберег! Сам бы его носил, но не мне подарен.
Сын улыбнулся, погасив в тени ресниц холодный блеск глаз.
Кай Валент никогда не смотрел на отца в упор, и не потому, что неловко видеть его одноглазое лицо. Тот не разрешал этого делать. С самого детства Кая дал понять ему, глаза у мальчика необычные, люди таких глаз боятся. Но, общаясь с людьми разного возраста и социального положения, Кай Валент редко когда опускал взор, зато никогда не забывал стоять перед отцом с опущенными глазами.
Алкивиад отпустил сына отдохнуть и обсохнуть на мраморной скамье. Положил списки ставок на край тумбы, и вернулся к гостям.
Оставшись один, Кай Валент потянулся к шнуру колокольчика, вызвать массажиста, как вдруг шевельнулась портьера, закрывавшая сложенные между колоннами вещи, и оттуда выбрался взлохмаченный Ларт Бофорс, прижимавший палец к губам.
Молодой трибун оглянулся: где этот безмозглый Герострат? В его обязанности входит охранять покой господина, без его ведома никого не впускать. А раба, как корова языком слизала.
- Спокойно, драгоценный мой Аплу, Феб, Ахилл, Алкиной, и всё, что ты себе пожелаешь! - выпалил Ларт Бофорс, на-цыпочках приближаясь к герою дня. - На арену выпустили бойцовских петухов, а мой Куцый Хвост, кстати, его я поручил Герострату, любимая зверушка крошки Аритими…Глории, невесты твоей.
Он плюхнулся на скамью у ног обнаженного Феба, широко улыбаясь, елозя глазами по его телу.
- Ну, что, Феб, познакомимся поближе? Как никто я имею на это право. Я чуть не умер, когда тебя гоняли на арене. Догадывался, не Цитус, - Феб, собственной персоной. Да, я без денег. Все деньги у Публия Крейса. У нас он - великий гаруспик и великий казначей. Буду клянчить, чтоб дал тыщу сестерций. А, если б поставил на пятьсот тысяч? Подмывало, честно говоря. Я ведь, дорогуша, сразу уразумел, школа Гикесия не школа гимнастов и там, чтобы заполучить такую фигуру, надобно родиться, э-э-э…критским жрецом.
Этруска разглядывали с откровенной неприязнью. Они уже встречались в Термах, в Колизее, в гимнасии, и Каю Валенту начинало казаться, что эти встречи не случайны. Цецина-младший неизменно улыбался ему, чмокал в приветствии кончики пальцев, но в разговор не вступал. Теперь будто наверстывал упущенное.
Ларт Бофорс кивнул.
- Я знаю технику Цитуса. Твоя техника отличается и заметно. К тому же, ты не закрыл своих ног, а их форма несколько отлична от формы ног Цитуса.
- Что тебе во мне? – зловеще спросил Кай Валент.
- Ты щекочешь меня глазками…Феб, Аплу, Ахилл.…Тьфу ты - однобокие прозвища.…Не возражаешь, буду звать тебя Арунтом? По-этруски означает «Орел». Ведь как звучно – Арунт, орел!
Ему ответили пренебрежительным молчанием.
- С такой фигурой, бесценный мой Арунт, не тебе надо командовать в легионе, а для тебя нанимать легион охранников. Или, думаешь, в Риме тебя оставят в покое?
- Пока что, в покое меня не оставляешь ты, Цецина! С первых дней моего приезда в Рим, ты, как ищейка, вынюхиваешь каждый мой шаг.
- Заметил? - обрадовался Ларт Бофорс. - О, Ласы, как я счастлив. Грешным делом подумывал, вот и я, восхитительный этруск Ларт Цецина Бофорс, остался вне поля твоего внимания. Мне было бы грустно не завоевать твою дружбу. Вот, ведь и Марка Фабия с его приятелями, ты игнорируешь.
Вдруг Ларт Бофорс перешел на превосходный сарматский язык, без акцента и на наречии росаланов. Выдал себя тем, что подслушивал разговор отца с сыном.
- Ты думаешь, Марий Алкивиад наказал сообщников? О, нет, они в накладе не останутся.
Кай Валент резко поддался к нему, свирепо выдал на вульгарной латыни:
- Волчара в овечьей шкуре, сил у меня хватит содрать ее с тебя, живого!
- Предупреждаю, оружие не праздную, дерусь исключительно на кулаках! - переходя на латынь, Ларт Бофорс, раскрыл ладони протестующим жестом, стараясь не встречаться взглядом с глазами героя домашней арены.
Кай Валент вскочил со скамьи.
- Вперед! Я тебе поломаю ребра, Цецина! Дождался!
Его окинули искоса восхищенным взглядом.
- Ах, Ласы! Я еще не месил такие тела! Умру от удовольствия. - Посмеиваясь, этруск поднялся, разминая плотные плечи, сбрасывая складки тоги, и буднично ввертывая, - Гикесий ухлопает Цитуса. Гикесию приказано утопить гладиатора.
- Мне какое дело!
- Никакого, согласен. Но ты прикрывался его именем. Жаль гладиатора.
Кай Валент приготовился к кулачному бою, ждал ответной стойки.
- Давай договоримся, Арунт. Гикесий у меня в должниках, впрочем, как и весь Рим. Стоит мне появиться у Гикесия, он и забудет про Цитуса.
Внезапно серией коротких сильных ударов Ларт Бофорс атаковал противника, едва успевавшего защищаться и, не долго панькаясь, мощно и аккуратно приложился к его челюсти, прервав всякое сопротивление. Потеряв равновесие, Кай Валент отлетел на край бассейна и свалился в воду.
- А ты забудешь про ставки…
Ларт Бофорс сорвал с тумбы списки, мельком взглянув на них. Пробкой трибун выскочил из воды, отплевываясь и четырхаясь.
- Что? Здорово? - обернулись к нему. – О, дядюшка Бофорс в форме, об этом Рим хорошо помнит, и ты не забывай, герой! Терпеть не могу бахвальства. В кулачном поединке ты слаб, Арунт, это тебе не мечом салютовать!
- Провались ты…- грубо вырвалось у поверженного Феба.
- Я тебе, Арунт, преданный друг. Когда-нибудь поймешь.
Тут на глазах победителя Ларт Бофорс порвал списки.
- Что ты сделал?! – завопил герой дня. Рванулся из бассейна, но, не рассчитав сил в гневе, вновь погрузился в воду.
Этруск подошел ближе. Глянул сверху ласковыми глазами.
- Что я сделал? Закончил сегодняшнюю игру.
Бросил клочки бумаг в воду рядом с Каем Валентом. Быстро оглянулся. Убедившись, что они одни, присел на-корточках, взволнованно заговорил:
- Это подделка, Кай. Прошу, пойми меня правильно и не сделай глупости. Скажи отцу, что сам порвал списки, не желая делить прибыль со мной и Марком Виктором. Так надо, Арунт. Настоящие списки были составлены до игр. В списках победителем определен Цитус. Но есть другая бумага у мошенников. Там раскрыто доказательство против ланисты, кто якобы накачал Цитуса возбудительным средством, чтобы он победил. Это не ложь. Цитуса на самом деле задумали тихонько убрать, а победу закрепить за Лонгом, якобы безвинно погибшим. Твой отец все переиграл в свою пользу, уговорив тебя выйти за Цитуса на арену. Ты сыграл в этом темном деле героическую роль Улисса, проскочившего Сциллу и Харибду.
- Вздор! - возмутился сын Алкивиада.
- Не веришь? Догоняй Гикесия. Он увез Цитуса в состоянии крайнего опьянения, я видел. Лихо твой отец обдурил Домиция и Фабия.…Те еще это поймут.
Кай Валент взглянул на протянутую руку.
- Ты мне безумно нравишься, Арунт.
Доходя до памяти, Кай разглядывал этруска.
- Твой отец ведет свою игру…Просто, помни об этом, - усмехнулся этруск и отвел взгляд, подумав, - смотреть в глаза Фебу все равно, что василиску, превращавшего в камень все живое.
Сын Алкивиада взялся за протянутую ладонь, крепко стиснул.
- Берегись,
