Рассказ. (Пролог из романа «Конан и Волшебник с Севера».)
Глаза Дамира горели лихорадочным огнём. Ноздри трепетали. И дрожь в руках невозможно сдержать! Сердце сейчас, кажется, выскочит из груди! По спине струится липкий пот… О, это несравненное чувство!..
Предвкушение.
Ощущение того, что вот сейчас, сейчас…
Нет, ни за что на свете не согласился бы он в эту минуту поменяться местами ни с одним из смертных! Будь тот хоть трижды султан, король, раджа, или ещё кто!..
Именно из-за этих кратких, но таких упоительных мгновений, он и не может никак развязаться, порвать окончательно со своей профессией. Со своей страстью!
И вот она – перед ним! Она! Очередная мечта, очередная Волшебная Звезда! Загадочным светом своей Тайны заведшая его на край света!
Она перед ним. Только – спустилась. На бренную землю. Вернее – под неё. Да, это она… Вожделенная и заставившая опять столько выстрадать и… Поработать.
Шахта.
Возможность достать неисчислимые сокровища. Возможность покончить, наконец, с рискованной и пр о клятой всеми Богами и людьми, профессией – профессией потрошителя могил. Профессией грабителя сокровищ. Работой гнусной сволочи, (Как его иногда мягко называют!) которая тревожит Дух умерших.
Да, он – грабитель могил.
Он не хотел становиться им. Однако так распорядилась Судьба!
Но жалеет ли он об этом теперь?.. Сможет ли остановиться, даже если сейчас сорвёт тот сказочный Куш, на который имеет все основания надеяться?! Или…
Или его снова неотвратимо потянет… Да не то, что потянет: за шиворот потащит, повлечёт – снова испытать то, ради чего он готов изворачиваться, интриговать, предавать, подкупать, мотыжить землю в поте лица!.. И – даже убивать.
Профессия. Работа.
А что ещё могло стать его уделом? Кто бы взял его в ученики, в подмастерья?!
Какой Цех захотел бы так опозориться?!
Отец – вор-домушник, окончивший жизнь на плахе, когда Дамиру не исполнилось и года. Он никогда не видел его. Да и что бы изменилось, если бы и увидел? Ведь тот никогда не признавал отцовства. И не помогал матери ни в чём, пока был жив.
Нельзя не признать определённой оправданности его позиции: мать Дамира была проституткой. Причём – с огромным стажем. Ничем другим не занималась буквально с детства. Да, собственно, и не хотела, как не без оснований подозревал Дамирчик.
Что же могло проявиться с такой наследственностью в характере отпрыска шлюхи и вора? Нелюбовь к банально-тяжкому кропотливо-предсказуемому труду ремесленника, дехканина или водовоза…
Зато вот – авантюризм, презрение к риску, и жажда наживы, как и неразборчивость в средствах, точно – были у него в крови!
Когда мать окончательно спилась, и не могла больше привлекать собой даже самых непритязательных клиентов, семилетний шустрый мальчонка уже мог один спокойно добыть им на пропитание. Портовый город даёт большие возможности не стеснённому моральными принципами и скромностью пронырливому от природы юнцу, да ещё и с острым язычком.
Матросы, торговцы, обыватели, а затем и почтенные горожане из зажиточных, на своей шкуре ощущали, как растут и совершенствуются навыки и изобретательность Дамира. Поймали его всего один раз – когда ему было девять лет. Но ему посчастливилось тогда отделаться хорошей поркой, прикинувшись семилетним. С его хрупким телосложением и маленьким ростом он всегда казался младше своих лет. Зато отлично мог проскользнуть в любую форточку, или щель под воротами, или даже трубу камина.
В тот раз ему повезло: с восьми лет его ремесло считалось уголовно наказуемым. За первую кражу отрезали уши и нос – чтобы всем издали было видно, за что человек наказан. За вторую – правую руку. Если и это не помогало исправить грешника, на третий раз отрезали голову. Голову у них в Каримане именно отрез а ли – долго и мучительно, чтобы присутствующие на казни могли в полной мере насладиться воплями и хрипами жертвы, и осознали неотвратимость и мучительность наказания.
Такой судьбы Дамир для себя не хотел. Не хотел и сомнительной чести, которой удостоился его отец, которому, минуя вторую ступень, сразу отр е зали голову. Ну а чего он ещё мог ждать, нагло забравшись к самому Кади – главному Судье провинции?..
Очень скоро Дамир и сам балансировал на острие: в родном городе его уже слишком хорошо знали. К счастью – или к несчастью: как посмотреть! – мать вскоре избавила его от необходимости заботиться о ней. Пьяный матрос задушил её. Трудно сказать – действительно ли она показалась ему в бреду пьяного угара демоном Вездритом, тем, что приходит забрать души грешников в пылающие адским пламенем подземелья Мардука… В которые матрос, конечно, не хотел спускаться раньше положенного срока.
Или посчитал её просто врагом – в обычной для кабаков Каримана драке.
И в том, и в другом случае винить во всём только матроса, как хорошо понимал Дамир, было нельзя. Собственно, и самому ему в последние годы мать не казалась образцом грации, красоты и скромности. Уж ругаться-то и постоять за себя она умела! А как царапалась пьяная!.. Впрочем, вечный ей покой. Жизнь всё же она ему подарила. И даже любила его. По-своему.
Тело её Дамиру позволили даже похоронить на общем кладбище – как скончавшейся от несчастного случая. А так-то проституток хоронили, равно как и таких, как его отец, в общей яме у городской свалки…
Так и получилось, что в десять лет он оказался полностью обучен и свободен.
А так как родной город уже сидел у него в печёнках, на «стажировку» он решил отправиться куда-нибудь подальше.
И куда только не забрасывала его судьба и беспокойная натура!..
Города, страны… Все их он даже и не помнил. Но окончательно все тонкости своей первой профессии он постиг в Равенне, этой Мекке мошенников, воров и проходимцев-авантюристов всех мастей и рас. Такой клоаки он не видел больше никогда и нигде!..
Там были и самые подлые перекупщики краденного – они всегда норовили дать безусому юнцу не больше одной десятой реальной стоимости принесённого Товара. Наконец Дамир решил, что терять-то ему, собственно, нечего, и освоение новой профессии никогда не рано начать.
Так что положение в корне изменилось, когда Фарих-заде – самого наглого и богатого перекупщика! – нашли с перепиленным горлом. Так как все заинтересованные люди знали, что Дамир – родом из Каримана, где именно такие разборки являются традиционными, к нему теперь было совсем другое отношение. Тем более что оба телохранителя-стигийца, матёрые и высокооплачиваемые профессионалы, разделили судьбу своего горе-нанимателя…
Так он и понял, что если хочешь, чтоб тебя уважали и боялись, (Что, собственно, одно и то же!) нужно быть хитрее, сильнее и наглее самых хитрых, сильных и наглых.
Но всё равно, через два-три года ему обрыдла и полумиллионная Равенна, хоть он и чувствовал себя там теперь словно рыба в воде.
Хотелось работать спокойно, не убивая, и не рискуя ежечасно своей единственной, и от этого такой любимой, шеей. И он нашёл, на что переключиться – чтобы и толк был, и из города убраться.
Тогда ему казалось, что это – лишь временное, и не слишком серьёзное занятие…
Первый Курган, который он раскопал, наняв бригаду из десятерых землекопов, (Вконец разорившихся дехкан, предлагавших свою сверхдешевую рабсилу для самого бессмысленно-тупого дела, хоть для вычерпывания моря решетом.) оказался пустым.
А порядочные, как он наивно полагал, крестьяне-зингарцы, оказались просто лентяями-пьяницами. Поэтому они и прос…али свои наделы – а вовсе не из-за козней землевладельцев.
Второй Курган многому научил его.
Во-первых, тому, что работать надо в одиночку.
Во-вторых, тому, что богатства, хранимые мёртвыми, подчас бывают просто колоссальны.
И в-третьих, тому, что один трезвый, хорошо тренированный и вооружённый кариманец может справиться с тремя-четырьмя полупьяными землекопами, но остальные шестеро амбалов рано или поздно разделаются с ним. Если, конечно, догонят…
Страсть к золоту ослепляет и лишает разума. А уж про такую безделицу, как совесть и порядочность, и упоминать не стоит.
После коварного нападения на него во время сна, когда его спас только чуткий слух и инстинкт опасности профессионального вора и убийцы, ему пришлось бежать и прятаться в почти голой степи от оставшихся в живых шестерых озверелых зингарцев. Да ещё и оставив, к величайшему сожалению, в их руках, животах и шеях оба любимых кинжала, а в лагере – арбалет!
И убежать и спрятаться было совсем не просто!
Но он не был напуган, как загнанный заяц. Нет, он прошёл слишком жестокую школу, и сохранил свой разум холодным. Следующей ночью, когда его бывшая бригада, довыкопав и сложив в центре лагеря легендарные сокровища древнего царя, допила остававшееся вино, и разошлась спать, так и не поделив нежданное богатство, но вполне помирившись, и поклявшись друг другу – вот уж – Ха-ха! – в дружбе до гроба, он действовал безжалостно и расчётливо. В том смысле, чтобы исполнились эти самые обещания.
Нет, не в смысле дружбы – а в смысле гроба!
Бесшумно снял, выждав почти до рассвета, вначале бодрствующего, а затем – и полудремавшего часового. Отобранным кинжалом зарезал во сне всех «мирных» землепашцев. Кроме одного, самого здорового. Его он, разбудив, заставил нагрузить добытым сокровищем пятерых верблюдов, на которых они добрались до этого забытого Богами и людьми места, и подвозили себе еду, воду и вино.
[justify]Когда же работа была сделана, он хладнокровно застрелил из арбалета и последнего свидетеля. Он не переживал – поведи себя зингарцы по-другому, все остались бы живы. И даже при
