Каю действительно стало стыдно. Он смущённо взглянул в еле различимый в темноте глаз, – Ты уж прости – вырвалось…
– Ладно, проехали! – дракон легонько толкнул его локтем передней лапы. Теперь его приземистый силуэт угадывался только смутным мощным пятном в полной темноте, укрывшей пещеру, – Я сам напросился. Нельзя вам, людям так про ваших самок-то… Располагайся, короче, на ночлег, а я схожу… по делам, а потом пойду к ручью – зубы прополощу, что ли.
– Может… покажешь, где этот ручей? Я тоже… по делам… И зубы заодно.
Завершив вечерний туалет оба вполголоса и уже не столь официально переговариваясь о сложностях жизни в дебрях тайги, вернулись в логово. Торжественную тишину дремучего северного леса почти ничто не нарушало. Кай осмотрелся с нескрываемым восхищением. Он, взглянув теперь словно новыми глазами, был не на шутку поражён величием спящей природы, которой ещё большую таинственность придал рассеянный свет тонкого месяца и блёсточек-звёзд.
Хотя он, вроде, и вырос на ручье, возле леса, где стояла мельница, одно дело – знакомый до боли, пыльный и исхоженный пригородный лесок, и другое – величественный купол, в сотне футов теряющийся над головой, и толстенные, в три охвата, замшелые стволы, окружавшие логово. Мягкий мох, хвоя и прошлогодние листья почти не шуршали под ногами, но мягко и приятно пружинили: словно идёшь по перине… Которой у него сроду не было.
– Знаешь… Красиво тут у тебя. И так спокойно! Так бы и жил тут с тобой. – он надеялся, что голос звучит правдиво.
– Красиво. – сразу согласился Честерр, – А вот в конце ты зря стал улыбаться – я сразу раскусил шутку. Жить тебе здесь стало бы скучно дня через… два. Да и с едой – проблема. Ты же не можешь есть сырое мясо? Ну вот. А огонь здесь разводить нельзя – звери тогда уйдут…
– Да нет, конечно. – Кай уныло вздохнул, – Всяк дроздок знай свой шесток… Нельзя мне жить в лесу. Папочка ждёт подвигов. Да и положение обязывает. Так что переночую – если позволишь – и дальше потопаю. Рыцарь не принадлежит себе…
– …но принадлежит Королю и Отчизне! – докончил девиз Честерр, – Ночуй, конечно! Ты, вроде, во сне пихаться не должен.
Теперь уже Кай мог бы поспорить, что Честерр ухмыляется, хоть голос и был серьёзен. – Ладно, ложись вон к той стенке. Я обычно туда не закатываюсь, даже когда у меня кошмары.
– Что? У тебя – кошмары?!
– Ну, не совсем, конечно, кошмары, а так… сны… плохие. Все вы, люди, думаете, что сны видите только вы. Антропоцентристы несчастные. – повисла пауза. – А, да, верно. Я же тебе так и не рассказал. А ты молодец – вежливый. Что не понял – не спрашиваешь, стесняешься… – Кай и вправду постеснялся расспрашивать про Дарвина, Лондона и всё прочее, – устраивайся пока, а я расскажу.
Кай ощупью добрался до дальней стенки, подобрал циновку, и пристроил её в месте, где хвои было побольше.
Честерра он, как ни странно, больше ни капельки не боялся. Не дракон был его врагом. Дракон, как юноша чуял нутром, и всеми своими инстинктами, пытается его отговорить от похода к… принцессе? Или куда-то ещё? Ох, неладное что-то с этим его путешествием! Он понял это ещё в замке!
Отец что-то очень существенное скрыл от него. Недаром же его венценосное Величество так старательно отводило глаза, когда наставляло его. Да и потом, при прощании…
Наверное, не слишком-то король верил в его силы и возможности, раз уж старшие, матёрые и учёные с детства убивать и завоёвывать, и живущие только ради этого, культивируя силу, мастерство владения оружием, и властолюбие – облажались.
Честерр между тем, устроившись головой ко входу, лёг и поёрзал пузом в подстилке, поудобней укладывая отвисающее брюхо. Голос его звучал не громоподобно, как тогда, когда они схватились, а вполне буднично. Так мог бы говорить его сверстник, или друг. Если бы таковой у Кая был…
– Помнишь, я говорил, что ты мне такой второй попался? Ага. Так вот, мой девятый рыцарь оказался несколько необычным.
Это был уже старый, умудрённый… Матёрый, если можно так сказать про вас, людей, король. И ехал он вовсе не за принцессой, или за Святым Граалем этим вашим дурацким… – Кай лежал на спине, вслушивался в успокаивающий мерный голос, и в таинственные звуки леса, нюхал его запахи, которые в пещере смешивались с запахом слежавшейся хвои, мха, земли, смолы, и почему-то корицы.
Он не мог бы сказать – хорошо ему, или плохо, но чувствовал: это, возможно, последняя спокойная ночёвка на его пути. Однако это не мешало ему вникать в рассказ странного чешуйчатого, и вовсе не такого показушно-свирепого, как при встрече, соседа, не встревая и не перебивая того дурацкими вопросами.
– …значит, он и сказал мне, что невежество никогда ещё никому не помогло. Ну, я молодой был, ретивый. Говорю ему: – «Съесть тебя, мол, могу и без образования!» А он спокойно так и отвечает – «Верно, съесть можешь. А вот станешь ли ты от этого умнее? Или ты, как аборигены, которые съели Кука, считаешь, что все таланты, силы и знания съеденного врага перейдут к тебе сами собой?»
На это я не нашёлся, что сказать. Спросил только: «А кто это – Кук?» Ну, он мне и рассказал…
Рыцарь, и вправду, попался Честерру нестандартный какой-то. Он приволок дракона к себе в замок – благо, там жил только сам король, его старый слуга-оруженосец, и дочка оруженосца, готовившая и стиравшая для двух мужчин-бобылей.
На первых порах она жутко боялась Честерра, особенно, когда тот, плотоядно, искоса, глядел на неё, облизываясь. Но вскоре она поняла, что он – безвредней их пожилого патрона, и чуть не силком (А иногда – и с шутливыми, и не очень – тумаками!) заставляла дракона вытирать ноги, перед тем, как тот входил в комнаты.
А в комнаты Честерр заходил каждый день, хотя ночевал по-старинке, на природе – в конюшне, где даже запах коней повыветрился десятилетия назад.
Библиотека же находилась на втором этаже.
Король разменял седьмой десяток, и ездил в этот, последний, раз к дальним родственникам: узнать, не дадут ли они ему своего сына (двоюродного племянника) на воспитание, и, стало быть, чтобы потом тот вступил во владение…
Свои дети у короля-рыцаря погибли все.
Но и тут Гастону не повезло – племянник тоже погиб на одной из охот. Глупо так причём: упал на всём скаку, сбитый веткой, и напоролся на своё же копьё. Честерр так и понял, да и потом услышал – Гастон посчитал, что дракон послан ему самой Судьбой…
А, собственно, может, так и было?
Через пять месяцев Честерр прочёл и книги, привезённые с Земли первыми колонистами, и летописи и мемуары, составленные уже местными авторами. А поскольку память у него была не в пример человеческой, он легко мог бы пересказать с точностью до запятой всё прочитанное.
Затем Гастон умер. Честерр был вынужден уйти – чтобы не мешать и не мешаться под ногами у служителей Церкви, которые должны были отчитать мессу и предать несчастного вдовца и странника земле в фамильном склепе. Да дракон и не жалел об этом: общего языка с оруженосцем найти не удалось. Тот, как Честерр только теперь понял, всё же ревновал патрона к монстру-выскочке, жутко…
Зато теперь Честерр куда внимательней относился к багажу своих «жертв»: если удавалось найти какой-нибудь прибор, книгу, талисман, или раритет, он бережно прятал такое сокровище в глубине пещеры, создавая своеобразную коллекцию фетишей-безделушек. Впрочем, у принцев такие вещи, или, тем более, книги, находились не часто – специфика не та!
А вот оружия, одежды и доспехов скопилась целая куча.
– Неужели… ты все эти годы живёшь здесь совсем один?! – Кай был озадачен не на шутку, – Извини за нескромность… Но как же ты намерен… э-э… продолжить свой род?
– А-а… Вот ты о чём! Да нет, с этим у меня всё в порядке. Детей-то у нас воспитывают мамаши-драконихи. В этом плане я уже четырнадцать раз отец и даже дважды дедушка… Наведываюсь периодически в наши сакральные места раз в три весны.
Говорят, что чем старше и умней дракон, тем лучше у него получаются дети. Так что от предложений со стороны нашего прекрасного (Кай ехидно ухмыльнулся было, потом – стёр улыбку. Ведь для дракона – его дамы и вправду прекрасны!) пола у меня нет отбоя!
– Вот это да! – Кай был не на шутку поражён, – Так у Вас – у драконов, я имею в виду – женщины – ну, то есть, самки! – толпами предлагают себя… э-э… мужчинам?!
– Ну да. Так всё и обстоит. А чему ты удивляешься? Ты же воспитывался в деревне: что, не видел, как это бывает у баранов, у оленей, ну, или даже у кур? Один самец – зато уж призовой! – и целая куча покорных самок! И ничего: до сих пор никто из таких сообществ и видов не вымер! Потому что в ход идут только самые лучшие гены! Самка же – просто инкубатор для вынашивания потомства, и машина для производства молока… Если речь идёт о млекопитающих.
– Ох, Честерр… Как ты всё пытаешься опошлить… А как же человеческие чувства – ну, там, любовь, привязанность, дружба, наконец?
– Ты ещё слишком молод. Вот, смотри, как ты валишь всё – в одну кучу!
Причём тут дружба? Уж если говорить о ней – так это, на мой взгляд, чисто мужское понятие. Дружба возможна только между двумя самцами. И то – только до тех пор, пока они не начнут бороться за одну самку… А привязанность – можно испытывать и к, извини, попугайчику!
Любовь же – это такое чисто людское понятие.
