– А скажите, Маддалена… Много таких, как я, попадают сюда, в Авалон? И… выбирают себе какие-то… Миры для жизни? И… [i]Почему[/i] они их выбирают?
Пока они поднимались по беломраморным ступеням во всю ширину фасада, Маддалена молчала. И только когда остановились на мгновение перед парадным входом, темнеющее отверстие которого имело поистине колоссальные размеры, произнесла:
– К великому сожалению, нет. Не более чем один на миллион может попасть сюда. Поверить в себя, и то, что то, что происходит с ним – происходит. А не снится. Да и то…
Девятеро из десяти таких Кандидатов предпочитают вернуться. К привычному, родному. Забыть о том, где были и что узнали. И жить…
Так, как жили. И там, где жили. Сейчас очень трудно найти людей, готовых жертвовать своей Судьбой, своим «Я» для блага Миров. Будь то – своих, или вообще… Чужих. Это, кажется, называется эгоизм. Нет-нет, я не осуждаю таких людей – на то и свобода Выбора! Но…
Нам всё труднее работать. И поддерживать Баланс. И тебе, если решишься, придётся напряженно, а иногда – через слезы, и терзания души – твою совесть, сомнения, боль – работать. Чтобы поддерживать этот самый Баланс…
– А что такое – Баланс?
– Пусть лучше Верховный расскажет тебе об этом. Он куда лучше меня разбирается в вас, Землянах.
– А вы… Не землянка? – дикость этой мысли не поразила. А скорее, подтвердила её подозрения. Женщина пусть неуловимо, но – отличалась от неё. Она это чувствовала.
– Нет, конечно. Но моя планета давно погибла. В глупой и разрушительной Войне. Потому что никто не… – женщина закусила губу, – Лучше не будем сейчас об этом. Словом, с неё уже никогда никто не прибудет… Но – проходи, Верховный ждёт тебя!
– Простите… Я не хотела вас расстраивать… До свиданья. – она кивнула. Маддалена, вздохнув, тоже. Но её взгляд…
Что в нём? Сочувствие? Печаль? Горечь от осознания гибели своего Мира?.. Или… Сомнение в ней?
В том, сможет ли она… Выбрать? И – выбрать верно?
Работать? Это слово Маддалена употребляла, пожалуй… Слишком часто.
Смутно сопереживая печали Маддалены по произошедшим Бог знает когда трагическим событиям, Жека не осмелилась расспрашивать дальше, хотя и хотела узнать – не в ядерной ли войне погиб столь, кажется, похожий на их, мир. Но – она чувствовала! – ещё не время для расспросов. Она ещё не… Решилась. Наверное, пока не имеет права. Знать.
Повернувшись спиной к женщине, она двинулась в черноту портала.
Темнота – или ей показалось?! – сгустилась. Да, ощутимо сгустилась!..
За спиной словно пропали даже голоса птиц и жужжание пчёлок. Тишина наваливалась почти зримой подушкой. Она уже шла словно не через воздух даже – а сироп. В котором медленней двигались, вязли, ноги, руки. И даже мысли, казалось, что-то тормозит…
А чернота делалась всё зримей, плотней! Теперь она напоминала даже не сироп, а студень, холодец!.. Только безвкусный и непрозрачный…
Странно. Вроде бы, «Верховный» ждёт её, и должен как-то облегчить… Или ускорить её прибытие. А вместо этого её обступила явно недружелюбная среда! И уже не видно даже входного проёма, от которого она отдалилась – она готова поспорить! – лишь на несколько шагов! Да что же это такое, в конце-то-концов!..
А-а! Наверное, небольшая проверка.
Её смелости. И решимости. Способности упрямо и методично идти к Цели.
А то ведь – позади ожидает Беседка, откуда наверняка можно легко вернуться домой, и…
И – что?
Продолжить знакомство с Сергеем? Тусоваться ближайшие четыре года со стервозными лицемерками, вечно голодными до мужиков, подругами-завистницами? Которых настоящими подругами назвать может лишь наивная и незлобливая дура вроде неё?.. Учиться…
На филолога? И потом всю жизнь биться с задиристо-борзыми и ленивыми детишками, которые уже не прячут айфон под партами, играя, или шаря по интернету прямо во время занятий, и читать нотации их заносчиво-вредным мамашам, которые во всех неудах любимых чад будут обвинять только её, «занудно-правильную и вредную училку»…
Сейчас, в этом чуждом и странном месте, ей всё оставшееся позади казалось мелочным, пустым и нелепым сном. Пересыпанием не воды даже – а песка. Из пустого в порожнее.
С другой стороны – что ждёт её здесь, да и во всех этих многочисленных Мирах? В которых ей, возможно, предстоит побывать, жить… И работать?
И… Что же это будет за [i]работа[/i]?..
Медленно, но настойчиво, словно вколачивая гвозди, она продолжала устремляться мыслями вперёд, отталкиваясь подошвами туфелек от единственно материально твёрдой вещи здесь – пола, и помогая «духу» кряхтением и прикусыванием языка…
Не-е-ет, она пробьётся, продерётся, преодолеет – она всегда брала не нахрапом, штурмом – а медленным, кропотливым напором, упорством и терпением…
Она пройдёт! Куда нужно.
Она обязательно пройдёт! Потому что, во-первых – хочет прийти, во-вторых – невежливо заставлять себя ждать слишком долго, а в-третьих, уже она сама очень хочет выяснить, что за Предложения ждут её [i]там[/i]…
Комната, куда она без всякого перехода вдруг попала, показалась очень знакомой.
Точно! Это же единственная комната их Дома там, в родном селе!
Два узеньких окна, крашенные-перекрашенные реечки их переплётов со всё равно облупившейся и торчащей слоями, краской. Печь: кирпичный белёный монумент, единственно вызывающий ощущение чего-то домашнего и родного!
Память услужливо подсказала, как уютно и тепло на её завалинке в долгие тоскливые зимние ночи…
Лежать на спине, развернув книгу к голой лампочке без абажура. И читать… О, вожделенная мечта – после тяжелого и хлопотливого дня… Ах!..
Почерневшие брёвна стен, с торчащей кое-где почерневшей и превратившейся почти в труху, паклей. Скрипучий рассохшийся стол. Табуретки.
Всё, вплоть до чуть ощутимого запаха домашнего хлеба и парного томлёного молока из жерла всё той же печки – абсолютно так, как она помнит. Только…
Только вот у окна стоит, заложив руки за спину, и глядя в стекло, вовсе на Мать.
Пожилой бородатый мужчина в добротном чёрном костюме повернулся к ней.
– Здравствуй, Евгения. Прошу извинения за… Вторжение в твои дела. Я слышал весь ваш разговор с Маддаленой. Я наблюдал, как ты проходишь через Портал. Я…
Рад, что ты здесь. Уже одно это говорит о том, что ты – Другая.
Впрочем, ты и сама это знаешь. – она только чуть кивнула, ожидая продолжения. Ну, следил – и следил. Нормально. Для Волшебника. Если, конечно, это – волшебник.
– Нет, я не волшебник, как ты могла бы подумать. (Ого! Он, похоже, [i]видит[/i] и её мысли!) Правильней было бы называть меня… Администратором.
Моя задача – ввести новоприбывших в курс дела, и… В дальнейшем консультировать по нашим Мирам, и тем возможностям, которые эти Миры предоставляют.
Отвечать на неизбежно возникающие вопросы.
После чего ни в коей мере не вмешиваться в… Выбор.
Вот теперь Жеке стало неудобно – неудобно за тот вид, в котором она предстала пред… Администратором. Она почувствовала, что невольно опускает взгляд, и, возможно, краснеет. Мужчина быстро понял её состояние:
– Не надо стесняться. Здесь каждый может выбрать ту одежду, и даже то тело, которое ему понравится. Или – понадобится для… Работы. – он легко повёл рукой сверху вниз, и вдруг…
На ней оказался самый настоящий кринолин!
Узкий корсет, туго давящий на рёбра, отлично подчёркивал тоненькую талию, а трапециевидный вырез открывал именно столько от груди, чтобы и привлекать внимание, и… Скрывать! Вот. Та золотая середина, которую она с помощью ножниц слегка… Да и не слегка – перешагнула! Сразу видно – [i]этот[/i] вырез кроил профессионал!
А уж снизу пышные складки великолепной светло-кремовой узорно-вышитой парчи делают её ножки и… э-э… то место, откуда они растут – вообще невидимыми… Но наверняка воображение заставляет всех, кто носит брюки, вожделеть, домысливая, и облизываться!
Она придирчиво оглядела себя, вертясь и изгибаясь. Прикольно. Но всё же…
– Понял. Согласен: разумеется, непрактично, хоть и очень, очень блистательно… Монументально! Настоящее Барокко. – Верховный слегка прищёлкнул пальцами.
Ах, вот как. Это – уж точно от Диора! Боже, что за фасон! С претензией на неповторимость – наверняка такое платье носила одна из звёзд Голливуда на вручение ей Оскара!.. А здорово, конечно, но…
– Да. Вызывающе. Зато – отлично подчёркивает достоинства фигуры.
– С-спасибо. Но мне бы…
[left]– Понял. Пока не до «подчёркивания».
