… Одетый в парадное платье префекта, Марий Алкивиад спускался к носилкам, когда привратник и охрана, раскрыв ворота, низко согнулись в поклонах. Во двор вошел молодой господин.
Заострившиеся скулы, припухлость век, яростно иссушенные губы сына многое сказали. Марий
Алкивиад погасил усмешку, первым обратившись к сыну:
- Привет тебе, доблестный трибун!
- Привет тебе, отец, - устало ответил сын, глядя ему под ноги, и не позволил себя обнять. - Прости, я шел пешком, в пыли, как дикий сарацин.
- Тебе, дружочек, не впервой, шагать с любимым легионом. Уже ты год, как в армии. Иди, рабы нагрели воду, купайся.
- Благодарю, отец, твое внимание дорого.
- А ты опять без оберега…Без охраны…Раба прогнал, он жаловался мне.
- Меня сопровождали мальчики Цецины. На некотором расстоянии, - с иронией ответил сын. Зная его характер, Алкивиад представил, каково было мальчикам Цецины, крадучись, охранять гостя. Будто опомнившись, Алкивиад договорил:
- Сейчас я к Волузиану, наш кесарь разболелся. От жадности набил пустое брюхо до отказа, схватило, ая-яй-яй…Ты отдохнешь, красавец, а после обеда к вечеру будь добр приехать в Рим. Жди в нашем доме. Никуда не уезжай. К тебе, трибун, ну очень интересный разговор.
Кай Валент жестом раскрытой ладони попрощался с отцом, а он взглянул ему в спину оценивающим, чего-то ожидающим взглядом, и удалился к своему кесарю под охраной отряда преторианцев.
Молодой хозяин же углубился в покои. Увидев дворецкого, спросил:
- Где мой раб?
- Я здесь, мой добрый господин! – появился перед Каем Валентом Герострат, выбритый, причесанный, чисто одетый. Господин прошел мимо.
- Где раб Талант, о нем веду речь…
Дворецкий развел руками.
- Я думал, знали, господин…Вновь купленый Талант отправлен на конюшню, о, добрый господин.
Кай Валент резко обернулся к дворецкому, выставив ногу. Герострат, бежавший за ним, споткнулся, падая.
- Любезность окажите, Гельвий, Таланта замените на конюшне. Да, постарайтесь не задерживать раба. Ему положено как следует и чисто вымыться, поесть, поспать… - тоже самое Кай Валент подумал и о себе: «вымыться, поесть, поспать».
- С утра я начинаю тренировки на мечах, бои во славу Марса! А ты, любезный Герострат, Таланту услужи, хочу его видеть свежим, бодрым.
Герострат икнул от такой ужасной новости. Его поняли.
- Ты не тревожься, Гер, мне будет Лагорин прислуживать, он раб косой, короткорукий, но знает дело, и умеет за зубами язык держать!
Когда скрылся господин, Герострат поднялся на ноги, чуть не плача. Дворецкий обиженно сопел.
- Вы слышали, любезный Гельвий, настоящий Везувий! Приказано мне, Герострату, прислуживать рабу! Никчемному, поганому, вонючему готу мыть ноги, стелить для готишки постель, и вина подавать?! А вы, почтеннейший, с лопатой чистить от дерьма…
Звонкая оплеуха прервала его нытье.
Уверенный в себе Марий Алкивиад не догадывался, - под прозвищем «Талант» скрылся гладиатор Цитус, кого он считал мертвым. Очень подвела Мария Алкивиада его привычка никогда не интересоваться рабами, штатом которых ведал дворецкий Гельвий. Дворецкий быстро сообразил, что лучше слушаться молодого господина, ведь все равно Марий Алкивиад примет его сторону.
Пока Кай Валент купался в ванной, которая была устроена на бактрийский манер – овальная, широкая, - дворецкий зашел на конюшню. Забрал из рук Таланта лопату, бросил в навоз, и велел рабу следовать за ним на второй этаж.
Рабыня Ламия прибирала лучшую гостевую комнату, а Герострат раскладывал в шкафу новую одежду Таланту.
Свое превращение бывший гладиатор воспринял без эмоций. Не ответил на мрачный, обиженный взгляд Герострата. Тот побоялся язвить и ругаться. Да и не хотелось Цитусу общаться с ним, несдержанным на язык.
Вдруг в комнату решительно вошел Кай Валент. Белая ткань туники местами прилипла к его, еще не обсохшему телу. Рабы согнулись в поклонах. У Цитуса, правда, не поклон получился, а некий фехтовальный выпад. Господин взял за локоть Ламию, как вещь, турнул на кровать.
- Твоя! Что в этой комнате – твое! Ходи по дому так, чтоб мой отец, тебя не слышал и не видел! И делай то, что я приказываю! Я, а не какой-то виллик.
В приятном по тембру голосе Кая Валента, не смотря на слова заботы, слышалось обещание в скором будущем попортить кровь. Будто прочитав мысли Таланта, господин улыбнулся, приоткрыв в улыбке зубы, обольстительно и злобно.
Талант опустил голову. Лучше бы этот мальчишка не улыбался.
Герострат и Ламия клятвенно заверили господина о своем молчании. Если надо сказать, что раб Талант куплен у Ларта Бофорса, они подтвердят…
… После обеда Кай Валент отправился в их городской дом на Палатине. Как часто это бывало – в носилках, поэтому на дорогу ушло более часа.
Отец уже ждал его, расположившись в триклинии, за столом, накрытом десертными блюдами. Марий Алкивиад не жаловал обжорство не налегал на жирное. Мясо, даже баранину, и Кай не любил, как полагал – неприязнь к мясу у него врожденная.
Собственноручно Алкивиад налил сыну вино из тракийских подвалов, не разбавив его.
- Не понимаю римских выпивох, они за эллинами вслед вино водой, как дурни, разбавляют, кто теплой, кто холодной…Потом урчит в желудке…
Кай Валент знал о пристрастии отца пить по-скифски. Этому пристрастию он научился в Херсонесе Таврическом, где был в должности трибуна города.
Сын же, напротив, поступал с вином, как это привыкли делать в Риме. Вот и сейчас он разбавил тракийское теплой водой и, закусывая любимыми солеными оливками, выжидающе смотрел поверх головы Мария Алкивиада.
Отец заговорил на тайном их сарматском языке:
- Завтра ранним утром в Мессану выезжаю. Неделю меня не будет. Один ты остаешься, Кай. Будь благоразумен, не ссорься с Фабием, он мне нужен пока… Домиция не тронь, тот, хоть дурак, но полностью на моей стороне… – Марий Алкивиад говорил, еще не пережевав свой десерт с грушей. Проглотив, добавил. - Да, много термы не посещай. В тех термах гнилая, тухлая вода, болячку можно подцепить…
Сын захихикал, отец терпеть не может общественные бани. И рассмеялся.
- Послушным буду, как дитя, дорогой отец. Как ты осведомлен - я купил у Ларта Бофорса за асс раба, он понимает толк в фехтовании. Вернусь на виллу, буду отрабатывать атаку нашу, ту, что ты назвал «змеей». «Урага» по-сарматски.
Алкивиад внимательно воззрился на сына, продолжая свою тему:
- Через неделю у тебя помолвка, Кай! Какой подарок хочешь получить? – отец залпом проглотил неразбавленное вино.
Кай Валент закусил губы. Не сразу ответил.
- В Мессану?...Хочешь подарить мне сицилийскую виллу? Зачем? Там жить не буду, не хочу. Мне противна твоя Мессана!
- О, нет, трибун! В Мессане твой подарок обитает…Я привезу…Элин.
Сын рывком сел на ложе, едва не опрокинув рядом стоящее блюдо с орехами, залитыми медом.
- Отец…Я не просил тебя об этом…Элин дорога тебе…Пусть остается там, где нынче, в той Мессане.
Марий Алкивиад придвинулся к Каю поближе, обнял его за плечи:
- Сто раз тебе говорил, сынок, нам женщины нужны для развлечения! А ты всё ищешь в их лице подругу жизни, чтобы шагала с тобою в ногу, как тот легионер! Всё это блажь, поверь! Да, врать не буду, Элин обожаю. Она же, хитрая гетера, меня к себе не подпускает. Стерва! Я обменял ее у друга моего, у Филимера, у конунга вонючих готов, всучив ему гречанку. У Филимера этих баб – как Италийский легион. А ты, красавец, достоин иметь не легион наложниц – армию, чтоб каждый день, а в день по сто раз, ха-ха-ха!
Когда отец сильно пьянеет, начинает рассказывать о своей привязаности к сыну, о его великом предназначении, разбавляя свою болтовню нескромными советами. Становится щедрым.
- Свою к тебе отцовскую любовь хочу подкрепить достойным подарком. Отныне Элин твоя!
- Что? – Кай Валент замер, не в силах постичь смысл его слов.
Марий Алкивиад рассмеялся, но смех у него получился злобным.
- Знаю, Элин всех баб заменит, умеет, знает, гетера, колдунья…А, знаешь, почему тебе отдаю? Она тебя, красавец, любит, да-а…Однажды чуть со мной не подралась …Я к ней полез…Она меня наотмашь, чуть глаз не выбила, - Марий Алкивиад затрясся в смехе, нравилось Алкивиаду наблюдать за лицом Кая Валента: гамма чувств отражалась на нем, когда речь заходила об Элин.
Элин принадлежала Марию Алкивиаду. Была она, согласно записи, массажисткой, а на деле гетерой. Отец вроде как любил Элин, по крайней мере, не относился к ней, как к рабыне. Бывало, они даже ссорились, и никогда отец не повышал на нее голос, не то, чтобы поднять плетку.
Элин была первой у Кая женщиной. Он солгал Аулии Велиане, что посещал лупанарий. Он просто не дошел туда…Как бы сказала маленькая жрица любви: «Сбежал!»
Когда впервые отец привез Элин, - а было это в Ольвии, - он сразу запретил сыну думать о шлюхах, как он выразился. Элин заменила Каю Валенту всех падших женщин. Была не просто любовницей и массажисткой, но и добрым, верным другом.
А собрался женить сына, о гетере приказал забыть.
И вдруг…Такой подарок…
Кай молчал, опустив гордую голову. Марий Алкивиад мягко повторил, хотя же его лицо, пока тот не видел, искажала ирония:
- Гетеру дарю тебе! В твою навеки собственность. Цени мою к тебе щедрость и доброту, трибун! Я вижу,ты не рад?
- Такой подарок…не могу принять, прости, отец…
Алкивиад сухо рассмеялся и вновь налил себе неразбавленное вино. Вспомнил, как сын умолял отдать ему Элин, насовсем отдать. И не видел Кай Валент, какая ядовитая ухмылка скользнула по губам отца. А глаза его, как всегда, ничего не выражали.
- Всё поймешь со временем... Пока же час открыть тебе всю правду об Элин не настал. Ну, что? Я ж не любовницу дарю, - гетеру. Ну, хорошо, продам тебе! За поцелуй! Целуй меня в щеку, упрямец!
Сын поднял лицо. В уголках его полуопущенных глаз, меркли слезинки.
- Я буду ждать вас!
Отца Кай Валент не поцеловал. Марий Алкивиад не настаивал, знал характер сына и его отношение к жизни, в которой он себя ценил превыше всего…
Кай Валент запрещал себе думать об Элин, по ней скучать. До сего дня, пока отец не заронил на душу надежду и подозрение.
Надежду – таки увидеть первую свою женщину, какой она стала?
Подозрение - почему именно перед свадьбой сына дарит ему гетеру?
Философствовать Кай Валент не любил, разбираться в хитросплетениях богинь судьбы –
