Доктор внимательно осмотрел пациентку. Лидия Михайловна, восемьдесят три года. Давление, атеросклероз, тахикардия и еще куча разных диагнозов, размашистым почерком вписанных в пухлую карточку. Что ж, от старости таблеток пока не придумано. Врач сочувственно вздохнул и скользнул по лицам родственников. Те замерли у постели больной с тревожными минами. Лишь привлекательная юная особа стояла, улыбаясь и поглядывая заинтересованно на врача.
- Покой, покой, покой, - доктор поднялся. - И уход.
- Скажите, - пытливо заглянул ему в глаза Миша, щекастый румяный здоровяк. - Сколько еще, по вашему, проживет тетя?
Доктор неприязненно оглядел его:
- Вы, стало быть, племянник?
- Самый близкий и, так сказать, любимый, - он улыбнулся, и от его слащавой скользкой улыбки доктору стало противно. Врач, кашлянув, отвернулся:
- Полгода, год, полтора. Вообще-то мы не делаем такие прогнозы.
- Понял, все понял, - он схватил руку доктора своей мокрой теплой ладонью и затряс. - Благодарствую.
Врача передернуло. Он прошел в полутемный коридор, брезгливо вытер руку о чей-то плащ и хлопнул дверью.
- Точно год? - Внучка Лидии Михайловны, студентка Маша, надула жвачный пузырь. Пленка лопнула, повиснув на бордовых губках красавицы.
- Да перестань, это же твоя бабушка, - одернул ее отец, высокий и сутулый Иван Петрович. - Может, она все слышит.
- Не-е-е, - мотнула головой Маша, и дядя Миша позавидовал ее уверенности. - Бабан в отключке, - на лице Маши появилась усмешка.
- Хватит, - перебила ее мать. Нина Васильевна походила на недовольного тюленя, которого отвлекают от важных дел. - Отец прав - вдруг она все слышит?
- Господи, - схватился за голову Иван Петрович, - она все-таки моя мать! А вас беспокоит только чертово завещание.
- Все мы смертны, - назидательным голосом, не терпящим возражений, сказала его жена. - Надо думать о живых.
- Ты никогда ее не любила, - резко бросил Иван Петрович. - Ты....
- Это что за заявочки? - Тюлень угрожающе засопел, и супруг внутренне сжался. Как человек тихий, культурный, он ненавидел ругань и ссоры. Жена этим все время пользовалась.
- Вот как, значит, мы заговорили? - Она уперла руки в бока - ничего хорошего это не предвещало. Иван Петрович скуксился. - А я, значит, для себя стараюсь? А о дочке ты подумал?
- Обожаю, когда предки ссорятся, - подмигнула Маша дяде Мише. Она улыбнулась открыто и чисто, как улыбаются только в юности. Дядя Миша опять позавидовал.
- Ну хватит, хватит, - примирительно замахал руками Иван Петрович.
- Нет, не хватит, - тюлень разошелся. - Ты завещание видел?
- Ну, допустим, не видел.
- Так увидь! - Хрюкнул тюлень.
- Хорошо, хорошо. Матери станет лучше - я сразу спрошу.
- Ничего нельзя доверить, - жена остывала. Злобный тюлень, которого так боялся Иван Петрович, растворился, а вместо него появилась кудрявая полненькая женщина, с которой можно было сносно поладить. Супруг облегченно вздохнул, склонился к постели Лидии Михайловны и поправил одеяло. Лицо матери напоминало восковую маску.
- Не-е-е, бабан, конечно, мировая, - уверенно заключила Маша, - но... Пожила сама - дай другим. В конце концов, столько жить просто-напросто неприлично.
- Умница, - поцеловал ее в лоб дядя Миша. - Сам не представляю, как мы будем без нее, - он тяжело вздохнул, - но ... Там ей будет хорошо, - он посмотрел наверх, и все невольно уставились в облупившийся потолок. - А нам же остается помнить и чтить.
- Но-но, ты особо губу-то не разевай, - Нина Васильевна помахала толстеньким пальцем перед носом дяди Миши. - Квартира по завещанию достается нам.
- Здрасьте приехали, - недобро усмехнулся дядя Миша. - Ты-то ей кто? И где это завещание? А-а-а?
Глаза Нины Васильевны сузились - и дядя Миша понял, что теперь он для нее лютый враг. И борьба будет не на жизнь, а на смерть. Что ж, тем лучше. Карты на стол.
- Ну перестаньте, - всплеснул руками Иван Петрович. - Как вам не стыдно!
Противники, посверлив друг друга глазами, отвернулись.
Маша расхохоталась.
- Ну вы, ботинки, даете.
- Будешь в нашем возрасте - поймешь, - одернула ее мать.
- Не дай бог, - испугалась Маша. - Жить, по-моему, вообще имеет смысл только до тридцати. И чем дольше смотрю на вас, тем больше в этом убеждаюсь.
- Дура ты у меня, - отвернулась мать и все пошли к выходу.
На восковой маске дернулось веко. Медленно, не спеша приоткрылись глаза. Морщинистая щека шевельнулась от слабой усмешки губ.
- Завещание, говорите? - еле слышно прохрипела старушка. - Будет вам завещание.
Слабый сипящий смех треснул в комнате.
Иван Петрович с сумкой фруктов поднялся на третий этаж.
- Как ты, мам?
- Ничего, сынок, ничего, - повернулась голова на подушке. - Хороший ты у меня, добрый, вот только мягкий слишком. Нет в тебе характера мужского.
Иван Петрович, достававший яблоки, пригляделся:
- Ты чего это, мать?
- Так, мысли вслух, - махнула высохшей рукой мать. - Скоро, наверно, туда... - Она кивнула на потолок.
- Не говори ерунду, - сказал он и сам себе не поверил.
- Даже врать ты у меня не умеешь, - ласково посмотрела мать. Одинокая слезинка съехала, пропав в морщинах. Иван Петровичу стало неловко.
- Да, кстати, - водянистый взгляд Лидии Михайловны прояснился. - Тут ко мне ребята заходили, молодые, приветливые. Интересовались здоровьем, лекарства достать обещали. Ты не мог бы нотариуса прислать? Я на них квартирку-то и оформлю, в благодарность.
Иван Петрович побледнел.
- Да ты что, мать? Чужие какие-то люди будут тебе помогать? А мы на что?
- Да вам-то все некогда. Да и я не хочу быть обузой.
- Да какая же ты обуза! - Горячо воскликнул сын. - С завтрашнего дня будем тебя навещать.
- Да неудобно мне. Я ж ребятам уже обещала, - глаза Лидии Михайловны впились в лицо Ивана. Возбужденный сын не заметил во взгляде насмешки.
- Нет, ну надо же придумать! А вдруг это мошенники или того хуже? - Иван Петрович воззрился на мать.
- И то правда, сынок, - глаза Лидии Михайловны стали мутными, голова затряслась. Иван Петрович с нарастающей тревогой присмотрелся к матери.
- А еще вот вчера цыгане приходили, - бормотала она бессвязно, - просились пожить. А я что? Говорю - живите, люди добрые, места всем хватит.
Лидия Михайловна обмякла, провалившись в сон. Ошарашенный сын еще добрых минут пять раскачивался на табурете. Потом сорвался и вихрем вылетел с квартиры.
- Кхе, кхе, кхе, - закашляла смехом старушка. - Представляю сейчас лицо Нинки. Э-э-эх, сынок, прости меня старую.
- Сбрендила старая! - Нина упала на диван. - Ой, беда, беда.
- А бабан молодец, выдала фокус, - Маша взяла со стола бутерброд.
- Да замолчи ты, наконец, - взорвалась мать. - Квартира уплывает - а эта дура хохочет.
- Что делать, что делать, - обхватил голову руками Иван.
- Так, - взяла бразды правления в свои полные руки жена. - Хочешь не хочешь - надо дежурить. Тебя, между прочем, это тоже касается, - она обернулась к Машке.
- Надо больно, - фыркнула дочь.
- Все, я сказала! Иначе урежу средства.
Маша обреченно вздохнула. Иван стал капать себе корвалол, потом передумал и вытащил с холодильника водку. Жена, онемев от такой дерзости, хотела что-то сказать, но только молча забрала корвалол. В семье воцарилось уныние. Машка позвонила своему ухажеру, которому как раз сегодня вечером обещала наконец-таки сдаться и сделать счастливым, и упавшим голосом отменила свидание.
- Макс, так надо, - пискнула на прощание мобила и
