хорошо сохранившейся: тело аскетичного типа и лишь чуть усохло. И смотреть на поджарую и стройную, пусть и несколько плоскую фигуру куда приятней, чем на ламантинские жиры Агнетты.
– Если не выполнит – может хоть тысячу раз нажимать рычаг. Ничего не выпадет.
– Ну спасибо. – Агнетта теперь не могла решить, на ком зафиксировать злобно-обвиняющий взор, на Полине, или на Керке, – что сравнили меня с лабораторной крысой!
– У вас мания величия. Мы здесь все сейчас на положении этих самых крыс. Так что можете оставаться. Но то, что здесь никакого «рычага» нет, вы видели сами.
– Я никуда не пойду!
– Ну и ладно. – Керк снова пожал плечами, – Воля ваша. Однако, как сказал в такой же ситуации главный герой фильма «Хищники», – Я пойду. А присоединиться ко мне, или остаться здесь – каждая решит для себя сама. Насколько я знаю, это и называется демократия, – Рахель нервно хмыкнула, Полина как обычно промолчала, – Чао, Агнетта.
Агнетта теперь выразила неудовольствие раздуванием ноздрей и презрительным молчанием. Керк проигнорировал.
Убедившись, что прощальных напутствий не последует, он вполне вежливо кивнул. И не торопясь двинулся в первый слева тоннель, даже не оглянувшись, и не посмотрев ещё раз в остальные четыре разверстых зёва.
Однако когда он отдалился на сотню шагов от зала, в котором осталась-таки вредная старуха, уже явственно различал шлепки двух пар босых подошв за спиной.
Ему не нужно было поворачиваться, чтоб ещё раз на них взглянуть: он и так отлично помнил, как женщины выглядят.
Рахель – плотная статная женщина, в последние годы поднакопившая на том, что когда-то гордо звалось талией, излишнего жирка, ростом только на ладонь меньше, чем он сам, и немного ссутулившаяся, так, что на загривке образовался как бы горбик, – похоже, возникший всё же не слишком давно. Мощные ляжки. Таз, наверное, пятьдесят второго размера. Огненно-рыжие волосы, до сих пор пушистые и пышные, ниспадающие почти до пояса: женщина всё время отводила их со лба и лица, потому что заколоть или подвязать было просто нечем.
Полина: куда более миниатюрная – еле достающая ему до плеча, сухопарая, со всё ещё тонкой талией, но наметившимся отвисающим животиком, и тоже пышноволосая, брюнетка: крашенная, разумеется, как и все три оказавшихся с ним здесь, жертвы «шоу».
Они шли молча, даже не переговариваясь, и стараясь не отстать от него.
А приятно. Что он хоть кого-то «вразумил».
– Если вы думаете, что убедили меня хоть в чём-то насчёт этого места, вы сильно ошибаетесь, Керк.
– Вот как? Почему же тогда вы – со мной? – он старался идти не быстро. Знал, что и им это будет тяжко, и сам запыхается и вспотеет. А значит, потеряет больше влаги. Да и сердце… Уже не такое выносливое – может опять начать прихватывать. А это ни к чему.
– Лично я просто не хотела оставаться с этой стервой. Такие всегда считают себя – умнее всех. И что все им чем-то обязаны! И если кто-то не согласен с их мнением или жизненной позицией, готовы устроить буквально истерику. Или просто – убить… – надо же. Женщина, похоже, мыслит почти как сам Керк. – Вот чтоб меня не пилили противным визгливым голосом, или просто не придушили во сне, я и иду с вами. – Рахель вновь иронично хмыкнула.
– Полина? А вы?.. – Керк не договорил, но знал, что его поймут. Полина производила впечатление самой спокойной и уравновешенной женщины в их маленьком социуме. И если ситуация, в которой они оказались и шокировала её, внешне она этого никак не проявляла. Керк подумал, что сам он так не…
Ему всегда говорили, что шпионом, или игроком в покер ему не стать: мимика у него настолько выразительная!.. Да и ладно: он был рад, что всё-таки не позволил себе «истерить» и обвинять остальных во всех смертных грехах, как дама, оставшаяся позади.
– Я пошла отчасти потому же, почему и Рахель. – Керк почувствовал, даже не глядя, как женщины там, у него за спиной, переглянулись, – А ещё потому, что, вероятно, вы правы. Это – крысячий лабиринт. И если мы его решим – ну, то есть, пройдём, то получим и пищу и воду. И, быть может, даже свободу.
– Не хочу никого пугать, но свободу мы в любом случае вряд ли получим.
Учитывая, что и сам в свои шестьдесят девять находится не в лучшей форме, и ощущая, что одышка, и иглы, в последнее время всё чаще колющие в сердце, всё-таки взялись за старое, Керк ещё сбавил темп: не быстрее, чем при прогулке в парке. (Не хотелось бы всё-таки «откинуть копыта» до того, как они и правда – что-то здесь «решат» или «пройдут».) И сейчас он невольно оглянулся на говорящую.
Женщины теперь нагнали его и шли рядом: одна слева, другая – справа.
– Это почему, Рахель?
– Потому что: во-первых – мы смогли бы тогда рассказать о том, как нарушались наши гражданские права, – Керк невольно покачал головой, улыбнувшись в усы: точно: молодец. Мыслит трезво, и абсолютно схоже с ним и Полиной: циничная и трезвая рационалистка, так сказать, – А во-вторых, даже если мы не смогли бы рассказать обо всём по причине стирания памяти, мы – «расходуемый материал».
– Почему это? – Полина спросила, поняв, что Керк этого делать не собирается. Всё верно. Он давно догадался обо всём и сам, – Почему мы – расходуемый материал?
– Очень просто. Керк же уже сказал, что нас подобрали и поместили сюда не просто так. Вот если б вы, Полина, вдруг навсегда пропали оттуда – с поверхности земли! – кто побеспокоился бы об этом? И когда? Или хотя бы – заметил?
Наступившую тишину нарушил Керк:
– Всё верно. Мы – старики. Причём – больные, одинокие и угрюмые старики. Давно не поддерживающие – открытки на Рождество и Дни Рождений не в счёт! – связей с детьми, родными и близкими. Самодостаточные и нелюдимые бобыли, которые или сами не слишком любят общаться с бывшими друзьями или родственниками, или хотя бы соседями, чтоб никому не показывать как нам плохо и тоскливо, или…
– Или делают так, чтоб уже те этого не хотели – примерно таким способом, как это делает горячо любимая Агнетта!
Они посмеялись. Хоть в пустоте серо-белого пространства трехметрового квадратного в плане тоннеля, освещаемого тусклыми матовыми плафонами, торчащими на потолке через каждые десять шагов, это и звучало несколько натянуто и зловеще. Керк сказал:
– Оглянитесь. Я голову даю на отсечение, что входного отверстия уже не видно.
– Ваша правда, Керк. Но… Как вы узнали? Мы же ещё не прошли и километра? И почему вы сами не оглядываетесь?
– Я близорук. У меня сейчас около минус трёх – я всё равно ничего не увидел бы. Ну а как узнал… Тоннель всё время загибается направо. Думаю, это сделано для того, чтоб мы не имели возможности видеть, что происходит, или находится дальше, чем в двухстах-трёхстах шагах.
– А… Почему?
– Могу лишь предположить. Например, если б нам удалось найти здесь что-нибудь, чем можно оставлять метки на стенах, их было бы видно издалека. Хотя бы из других залов-перекрёстков.
И мы могли бы быть уверенными, что, скажем, здесь мы уже проходили.
– Но… Тоннель же – один? И – без ответвлений. Заблудиться-то тут нельзя?!
– Пока – да. Но кто гарантирует, что скоро ответвления не появятся? Или мы не придём, двигаясь по кругу, снова к нашей очаровательной и приветливой голубке?
Они похихикали ещё. Но уже не с таким энтузиазмом. Керк нашёл нужным пояснить:
– Я сказал, что не верю в инопланетян потому, что не хотел вас пугать заранее. Но если вдруг действительно выяснилось бы, что сюда нас поместили не люди, это могло бы повлиять на вашу решимость выжить здесь любой ценой?
– Ну… Возможно. Но – не обязательно!
– А похоже, именно этого от нас и ждут.
Чтоб мы растерялись. Испугались. Отчаялись. Подумали, что нас всё равно ждёт смерть – вероятно инстинктивно, ну, подсознательно, что-то такое и вообразила себе Агнетта.
Но мы должны выжить. Любой ценой. Доказать этим гадам, что нас, людей, просто так не сломить. Нужно выжить. А для этого – надо ставить себе конкретные цели. И добиваться их выполнения. Чтоб именно – доказать. Что мы – особенные. И выбраны не зря.
– Но послушайте, Керк… Получается, что вы же первый и противоречите сам себе! То вы говорите, что не верите в зелёных человечков, то…
– Возможно я и противоречил. Однако прошу не забывать – нас могли прослушивать. И просматривать. (Впрочем, похоже, это делается и здесь.) Но зато сейчас с нами нет лишней пары ушей и глаз. И – главное! – того члена команды, который мог бы в решающий, например, момент, начать спорить или ругаться. Или даже просто – убежать!
Вместо того, чтоб быстро и слаженно действовать! Что-то решать. Драться или бороться. А я чую, что нам именно что-то такое и предстоит.
И лучше держаться вместе. И быть командой.
– С этим согласна. И хорошо и то, что её с нами нет. – Рахель кивнула головой назад, и в очередной раз поправила слипшиеся от пота волосы, которые, сползая на лоб, закрывали ей поле зрения. Керк некстати подумал, что даже будучи крашенными, они остаются очень красивыми: не то, что его жиденький «армейский» ёжик, да ещё с солидной проплешиной на макушке, – А почему вы вообще считаете, что нам предстоит…
Бороться?
– Да потому, что рано или поздно это предстоит всем… Лабораторным крысам!
На
