[left]Пока живы родители, живет и детство.
Вот оно — лето! В заливных лугах — состязание. Бордовые бобышки кровохлебки, загорелые гребенки дикого щавеля, медовые гроздья пижмы — все схлестнулись длинными стеблями в споре за высь. В зеленой сочной поддевке Костра, среди его режущих листьев бесчисленными зрителями мелькают луговые цветы. Кругом — марь вездесущей люцерны — невесомая мгла, желтый дурман, наполненный серфингом быстрокрылых пчел, нырками тугих шмелей и стремительным сафари безжалостных слепней.
Сессии — конец! Где вы, кандидаты и доктора, со своими замысловатыми теориями?! Кому нужны профессорские звания здесь, где безудержное разнотравье разметало очертания полевой дороги? Кто вспомнит душную аудиторию, когда из-под переднего колеса байка выпорхнет трясогузка и, долго следуя впереди, будет вычерчивать шуструю синусоиду и, умаявшись, с криком махнет в сторону, оставив в воздухе невидимую надпись: «Каникулам быть!»
Северные реки, как своенравные люди, все — с характером: объемные, напористые и мятежные. И отношения с твердью у них сугубо деловые: я тебе — мощь фарватера в крутой берег, ты мне — песчаные острова, приплески и длинные пляжи взамен. В речной пойме далеко слышен звон выхлопа мотоцикла. Водитель легко и уверенно режет мокрый песок. Мастерски маневрируя, он проскакивает мелкие поперечины воды, отбрасывая зубастыми шинами искрящиеся брызги. Колес у мотоцикла два, но стоит снять шлем, как появится третье, такое же темное и шипастое — развесистый ободок из вьющихся волос на мальчишеской голове. Это Миша — младший из братьев, поднимаясь на подножках байка, дает резвого джазу. Широко расставив ноги в прибрежной траве, скрестив руки на груди и, периодически потряхивая такой же густой шевелюрой, следит за ним Данил. Он окончил очередной курс института и приехал на каникулы.
Съехав с песчаной полосы, Миша выскочил на траву и притормозил. Заглушил мотор. Сняв шлем и перчатки, пятерней взъерошил взмокшие кудри:
— Ух! Спина устала.
Присев, Данил прикоснулся ладонью к мотору:
— Горячий! Слушай, как ты научился?
— Только потеплело, батон мотак купил. С тех пор гонял. Еще по снегу.
Откинув боковую подножку, Миша поставил мотоцикл. Качнувшись из стороны в сторону и убедившись, что он стоит надежно, слез с него:
— Держи шлем.
— Ты ни одной фотки не прислал, маман тоже не проговорилась…
— Батя сказал молчать, чтобы сюрприз был.
— И что? Так просто денег отвалил? Или ты выпросил?
— Перед юбилеем всех предупредил: ничего не дарить, кроме наличных. Коплю на диски к джипу, типа. Он зимнюю резину переставляет туда-сюда.
— Столько подарили?
— Такое… Директор вроде премию выписал, ну и остальные. Понятно, что на мотак не хватило. Он добавил. Хе… Основное.
— А мама что?
— Она спросила: «Как же диски?» Батон: «Подождут».
— Сам катался?
— Раз проехал. Сказал: «Вертлявый. Юпитер лучше был». Ну и добавил: «Не забывай, все, что между ног — небезопасно». Больше не садился... Смотри, здесь песок. Сам — назад, переднюю вилку разгружай. И газу!
Солнечно. Безоблачно. Жарко.
— Балда ты, Мишка! Как мог прозевать?
— В первый раз такое. Когда выезжали, я в бак заглянул. Вроде прилично бултыхалось.
— Я не про это. Нечего на резерве гонять. Сейчас бы ехали.
Данил, проваливаясь, с усилием толкал заглохший мотоцикл по рыхлому песку.
— Потому что, ты – чайник. Надо сначала инструкцию читать. Теперь будем топать, как лошары.
— Докатим.
— Дока-атим, — передразнил Данил, выходя на траву. Случайно поймав яму, он оступился, и подножка больно въехала в голень, развивая растущее недовольство:
— Ты докатишь! Я позориться не буду.
Миша растерянно посмотрел на брата.
— Скиллы надо прокачивать… Иногда! — кривя рот, опалил злобной досадой Данил.
— Сам справлюсь, — буркнув, младший перехватил руль и, приминая траву, энергично двинулся в направлении полевой дороги, накатанной вдоль реки.
— И думать. Всегда! — чуть помедлив, Данил вытряхнул песок из кроссовок, поглядел на реку, развернулся и пошел вслед за братом.
В низине, за ивовыми зарослями, раскинулась поляна. Вода сошла, но земля, пропитавшись влагой, не успела просохнуть. Колеса мотоцикла оставляли четкий след на сырой почве. Преодолев открытое место и взобравшись на пригорок, где красовалась раскидистая ива, Миша остановился. Убрав предплечьем пот со лба, поставил мотоцикл на подножку. Присел на траву, обхватил руками колени, пальцы — в замок.
— Обиделся? — поставив шлем на землю, Данил уселся рядом. Миша глядел прямо перед собой и молчал.
— Ладно. Извини, вырвалось. Не хотел тебя шамить.
Большие пальцы рук младшего брата разогнулись, и, на мгновенье устремившись вверх худыми мальчишескими костяшками, снова свернулись в сцепку. Оба молчали.
Синь-тишь. Солнце в знойной бархотке. В водоворотах курлычет река. Видавшая виды японская пузотерка, крадучись, протискивалась сквозь кусты. Крыша, лобовое стекло щедро припудрены серой дорожной пылью. Свет одной исправной фары промаргивает сквозь траву; на ухабах машина замирает — верный признак неопытного или очень аккуратного водителя. Данил поднялся, дождавшись, жестом остановил автомобиль. В салоне — две девушки, на торпедо связка ключей, дамская сумочка; бухтит музыка. Положив руку на крышу, он, сверкнув улыбкой, наклонился к открытому водительскому окну:
— Здравствуйте. Бензин в запасе есть? Мы заплатим, сколько нужно.
— Только в баке.
— Шланга тоже нет?
— Нет.
— Жаль.
Автомобиль медленно, словно прощупывая дорогу, спустился на поляну.
Вернувшись к брату, заявил:
— Теперь я покачу мотак… Ого! Смотри-ка! Мужик шпарит в белой рубашке и носках, — воскликнув делано удивленно, — в надежде исправить ситуацию, он, эмоционально переигрывая, продолжил, — точно, в носках идет по дороге. Поддал, видать. Нефорский мужик!
Но Миша не реагировал и продолжал хранить молчание. Дернув несколько раз стартером, Данил попробовал оживить мотор — тот не подавал признаков жизни.
— Черт! Сейчас посмотрим, что советуют, — достав смартфон, уткнулся в него. Тем временем в сторону юношей, неуклюже надламываясь на каблуках, от автомобиля, застывшего посреди поляны, возвращалась пассажирка в длинном светлом платье и такой же светлой широкополой шляпе. Девушка то и дело махала рукой, надеясь, что юноши ее заметят.
Данил оторвался от экрана:
— Похоже, что-то случилось. Ожидая девушку, он присел на сиденье, по-деловому облокотившись на бензобак:
— Лук, смотри, какой зачетный! Наверняка, для фотосессии. Миша краем глаза стрельнул в ее сторону.
Сняв шляпу и, обмахиваясь ею, как веером, подошедшая пассажирка произнесла:
— Ребята, у нас машина застряла. Помогите, пожалуйста.
— Хе! — Данил хотел что-то сказать брату, но наткнувшись на остекленевший взгляд, осекся. Пожав плечами, он пошел к машине. Помедлив, Миша поднялся и, отряхнув штаны, двинул туда же.
Пузотерка пыталась выбраться в небольшой подъем, тщетно шлифуя передними колесами. Девушка-водитель сбросила газ в низине, и автомобиль увяз.
— Сильно не газуйте. Плавно. Мы подтолкнем.
Юноши уперлись руками со стороны багажника. Ноги заскользили по мокрой почве, не позволяя как следует приложить силу. Водитель нажала на педаль, автомобиль чуть сдвинулся и, буксуя, остановился. Девушка-пассажир стояла в стороне. Размахивая шляпой, она играла роль переживающего болельщика.
Отряхнув ладони от пыли, Данил скомандовал:
— Давай назад!
Миша, не глядя в сторону брата, обошел автомобиль.
Водитель включила заднюю передачу, и юноши снова, как герои мультфильмов, заскользили подошвами. Автомобиль дернулся и замер. Меняя вектор, братья пробовали толкать вперед, потом назад, но облипшие грязью шины, наматывая сырую траву на протектор, вращались на одном месте. Протяжно, периодически выключаясь, выл вентилятор, пот катил градом из-под длинных кудрей юношей. Ничего не получалось — автомобиль не двигался ни вперед, ни назад.
— Это экстремум, и мы в его власти, — хлопая ладонью по стойке лобового стекла, Данил размышлял вслух, — нужно что-то подложить под колеса.
Неожиданно возник мужчина в белой рубашке. Отутюженные брюки закатаны до щиколоток, туфли держит в руках, пиджак переброшен через плечо. Одежда и обувь выглядят дорого. Аккуратно подстрижен. На глазах — темные очки, на ногах — пыльные носки.
«Точно — нефор», — ухмыльнулся Данил.
— Привет. Вы тут белый Прадик не встречали?
— Нет.
— Застряла?
— Ага.
— Автомат?
— Вариатор.
— Сыро здесь, — переступив с ноги на ногу и нащупав ступней бугорок, мужчина переместился на сухое место.
— Давай еще! — юноши уперлись в переднюю часть. Аккуратно поставив туфли в траву, мужчина закурил. Вместе с дымом сипло выдавил:
— Лучше нажимай, там, где фара, а то капот помнёшь.
Автомобиль буксовал, еле-еле продвигаясь. Мужчина смотрел внимательно, но не помогал:
— Надо враскачку, только аккуратно. Сначала чуть вперед, потом назад и в этот момент толкнуть. Ребята попробовали — никак.
— Нет. Надо толкать в фазу, когда машина начнет катиться обратно, чтобы получился резонанс. Иначе не выйдет, — глотая дым, он невозмутимо и не без удовольствия закручивал уголок рта в спираль. Со второго раза финт удался. Автомобиль, надрываясь, выехал назад, на сухую возвышенность. Девушка-пассажир села в машину, и подруги, ко всеобщему удивлению, снова медленно и аккуратно покатили вперёд. Увидев это, мужчина закричал:
— Газу, газу! Еще газу!
Его голос загремел так громко, что девушка-водитель с испугу вдавила педаль настолько сильно, что пузотерка, нервически подпрыгивая, вихрем проскочила низину. Юноши вернулись к мотоциклу. Мужчина стоял и всматривался вдаль, затем достал мобильник и стал кому-то звонить. В это время из машины вышла девушка в шляпе и что-то крикнула. В руках виднелась картонная коробка. Подойдя ближе, сказала:
— Возьмите. Это вам. Еще раз большое спасибо.
— Да, не за что.
Девушка развернулась и чуть не столкнулась с подошедшим мужчиной.
— Что там?
В коробке — один эклер. Рядом — след от второго.
— Вкусняшка. Смотри-ка, а вторую зажали! Женщины — они такие… расчетливые. В этом вся их женская природа. Ха!
И неожиданно добавил:
— А я – деревенский. Теперь тут живу. Защитился… Друзья недалеко — на берегу, — мужчина взмахнул рукой, которой удерживал туфли.
— Да мы не в обиде. Сладкое — детям, а мы — не дети, — Данил подмигнул брату. Попробовал завести мотоцикл. Безуспешно.
— Не заводится? Бензин-то есть?
— Нет. Закончился.
Мужчина немного задумался, вдруг его словно осенило:
— В бак подуй!
[left]— Не