Крик взрывает мое отделившееся от тела сознание, разнося его на мелкие частички: «Папа, не уходи!».
Частички снова собираются в целое, и сознание возвращается в уже почти неживое тело, падающее теперь уже назад.
Мои костлявые создания натыкаются на непреодолимую для них стену света. Они разочарованы. Они устремляются за мной, неистово суча своими ножками. Они все еще надеются остаться со мной.
Но ближайшая к ним шахта не пускает, начиная засасывать. Они еще пытаются вырваться, помогая себе отчаянно жестикулирующими костяшками ручек, чем напоминают нелепых и неуклюжих клоунов-зрителей из подсадки в репризе на цирковой арене. Поздно. Они уже на «рубеже событий», больше не существующих для них, хотя и связанных со мной. Они миновали точку невозврата, и я вижу черный язык хамелеона-шахты, стремительно вырывающийся из колодца и слизывающий моих скелетиков в глубину своего бесконечного изголодавшегося желудка.
Я делаю вдох. В меня врывается Ниагарой целый океан воды, растворяющей меня без остатка. Я читаю последний проблеск моего меркнущего сознания: «Жизнь заканчивается там, откуда пришла».
Где они закончат свое существование? Мне их даже немного жаль, моих «скелетов в шкафу».
VII
- Савельич, я тебе точно говорю, что видел.
- Салага!
- Вон там за буем. Красиво так шел дельфином. А потом исчез? Нырнул наверно.
- Шо ты мне буровишь, Федя? Ужо, сколько минуло. Ежелии был, то сто пудов тебе даю, ужо не вынырнет. Ты куда гонишь барку, стервец? К берегу, к берегу давай! Ну, я с тя спрошу, кода на берягу…
- Савельич, сюда свети, слышь, прожектор давай? Да не сюда! Левее! Потом будешь голову мою крутить. Вон он! Метров десять в глубину. Видишь, мешком завис? Во, снова начал погружаться. Держи крюк, подхватишь. Может, еще вытащу. Все, пошел...
- Вототь, шпана! Обколатая, обкуренная, без мозгов. Ни те прошлого, ни те будущего! А тонущего увидел, и сразу, не раздумывая, за борт…
Я -скопище молекул H2О c примесью соли, изрыгаемых из грудной клетки, желудка, каждой клеточки погибшего тела. В мои губы вонзились чьи-то жесткие волоски. Да это же усы! Смерчем врывается в мой рот воздух из-под усов, прочищая трахею и бронхи, расширяя легкие, вызывая приступ неистового и спасительного кашля.
- Живой. А ты Федька хорошим рыбаком станешь, не зря тя пороли пацаном. Гляди-ка - лыбится. Ему теперь чаво? Из него который обрез вылился. Живой же. Федь, а правда, что у япошек, еже ли ты кого спас, то теперь всю свою жизнь за него в ответе?
- У них свои тараканы, свои «скелеты в шкафу».
VIII
Меня легонько покачивает. Я иду к Танюшкиному дому,отдать долг за проезд (рыбаки, сунули на дорогу). Я иду к Танюшке без своих «скелетов в шкафу», и, может быть, она познакомит меня со своей строгой мамой и подружкой кошечкой…
-И, может быть, ты нарушишь,наконец-то, покой ее скелетов-гномиков, пока мамы нет дома?
Я гоню от себя эти дрянные мысли моих похотливых скелетиков, заключенных во мраке потустороннего мира шахт. Это все, что от них осталось.
Мои мысли взрывает звонок. Это врач.
- Вы знаете, Ваш Павлик сегодня ночью…
Знаю, другого я и не ожидал. Я же всегда помнил о нем, а сейчас почему-то забыл. Смирился что ли? Значит и Павлик тоже…
- Алло, алло! Очнулся! Закричал что-то про вас и пришел в себя. Хотя этого и не должно было случиться. Но иногда бывает. Началось восстановление. Мы надеемся, что будет ходить и даже бегать. Плачет, боится остаться без папы.
Я разворачиваюсь, ускоряя шаг, машинально перебирая рукой два десюрика за проезд… Танюшка подождет… Я возвращаюсь к сыну.
26.09.2019
