ЗЫЧАРА
1.
Вернулся с полдороги. Потому что забыл ключ. На смену еще успевал. Хотел, было, позвонить и уже потянулся к кнопке звонка. Да только отвел руку. Щель. Между дверью и коробкой что-то расширилась. «Коробку перекосоебило. Надо будет клинья потолще найти», - подумал Иван и толкнул дверь,- «Так ведь Машка вроде закрывала, ей же в политех к девяти. Это мне в токарный строго в восемь через табельщицу Тоньку. Ишь ты, глазки строит».
«Мы с тобой вдвоём
Летим, плывём
К южной тишине
И к морской волне…», - радовались на 202-й «Весне» «Веселые ребята» своим «Летним каникулам».
Совсем Машка с ума сошла. Дура-малолетка. Всех бабок соседских перебудила.
А вот запах в коридоре. Чой-то? Пот вонючий с партвешком и примой. «Мать, твою», - ругнулся про себя Иван, и уже было раскрыл рот, что б зыкнуть на Машку, но тут услышал чье-то мычание. «Мы, мы, буль-буль». Мычание переходило в бульканье и снова в мычание. И все повторилось.
- Гога, ноги держи, мудак! - раздался истеричный голос Влада, отпрыска первого секретаря обкома. Ляшки, ляшки ей раздвигай. Пей сука, - командовал Влад.
«Бронзовый загар,
Цветов пожар,
Счастья нежный звук
Нам подарит юг», - запевали «Веселые…».
Иван, весь дрожа и сжав кулаки тихонько метнулся на кухню. Схватил еще теплый утюг со стола, застеленного одеялкой поверх с простыней, сложенной вдвое. Их с Машкой детской одеялкой (память об умерших родителях). Машкина белая блузка, скомканная, все еще лежала рядом с утюгом, а короткая юбчонка упала, замотавшись за ножку стола.Вошел в малометражку. В комнате все было раскидано и перевернуто вверх дном. Видать, Машка дралась до последнего. Сама она лежала на тахте голая и дрыгала ногами. Скомканный лифчик был рядом, а оторванная бретелька валялась на полу. Широкие голубые трусики почти сползли с тахты, но зацепились за Машкину ногу. Она сжимала их с силой большим пальцем стопы, так что он даже побелел. Как-будто эти трусики были ее последним шансом. Толстопузый Гога, сынок Игнатьича, предрика облисполкома, стоя рядом с тахтой, пытался удерживать раздвинутые Машкины ноги. Влад, стоял на коленях перед сестрой, пытаясь просунуть свою толстую сардельку в вагину девочки. Кеша, недоделок областного председателя совета, сидел на зажатых Машкиных руках, держал за волосы, намотанные на худую белую ручонку, а второй пытался влить в Машкин рот партвешок 777-й пробы.«Я тебе сука-блядь, сейчас все мозги вынесу, если не дашь, целка ссаная» - злобно ругался Влад, от того, что не получалось - я тя щас…»
Серое вещество из раскроенного на затылке треснувшего черепа Влада стало сползать на его растопыренные уши. Влад охнул, свалился набок и улегся рядом с захлебывающейся и закашлявшейся Машкой судорожно поджал под себя ноги и застыл. Сарделька превратилась в удлиненную сосиску, которая затем быстро скукожилась и теперь напоминала противного желеобразного червячка с венчиком из морщинистой кожицы.Иван почти без замаха обухом окровавленного с носика утюга резко ударил в лоб обомлевшего и удивленного Кешу. Машка вырвала ногу с трусиками на пальце и что есть силы вмазала ему по роже. Кеша падал уже мертвым. Так и остался лежать на прикроватном коврике с Машкиными трусиками, перекочевавшими на его длинный прямой угреватый нос.Гога, глядя на разыгравшуюся сцену выронив бутылку, соскочил с Машкиных рук и неистово вопя, трусовато, не глядя, выпрыгнул в окно. Откуда-то снизу с асфальта донесся глухой стук - Гога в запале даже не заметил, что выпрыгнул с пятого этажа, а не со второго, где жил шестнадцать лет в окружении вечной избалованности и заботы со стороны уже не молодой, но трепетно опекающей свое единственное и несравненное чадо четы партфункционеров.
Встретит нас с тобой
Ночной прибой
И забудем мы
Про печаль зимы.
В небе я зажгу
Звезду твою.
Там, на берегу
Я скажу: "Люблю!"
«Все кончено»,- подумал Иван и нажал на кнопку «стоп» магнитофона.
«Стахановский» дом этот с широкими добротными стенами и высокими потолками еще в сталинские довоенные времена строился для передовиков и членов их семей, которые со временем частенько становились чесеирами (членами семей изменников Родины), и переезжали из просторных квартир «стахановского» на тесные и холодные нары в «не столь отдаленные места» главного управления лагерей (ГУЛАГ). Оставшиеся квартиры, разумеется, не пустовали- сюда переезжали семьи партийной элиты, капитанов промышленных гигантов, видных чинов-энкавэдешников, державших в «ежовых» рукавицах передовиков, да и всех прочих «людишек», мобилизованных на строительство светлого будущего под руководством руководящей и направляющей силы советского общества, властительницы дум и душ советских граждан - КПСС - Коммунистической партии Советского Союза.Семья Дегтяревых Петра Федотовича и Галины Игнатьевны в «стахановском» явно подзадержалась. Петр Федотович был уникальным высокоточным токарем-лекальщиком. Петр Федотович прошел всю войну вплоть до мобилизации по ранению. А в 1980-м через год после шестнадцатого дня рождения младшенькой, дочери Машеньки, осколок фашистского снаряда, поразивший грудь отважного артиллериста, зашевелился, сдвинулся и все же достал до сердца старшего Дягтерева через 35 лет. Эхо войны оказалось смертельным. Галина Игнатьевна всю жизнь проработала в электродном. Она была доброй матерью для Ивана и Машеньки и умерла от сердечного приступа спустя всего несколько месяцев после смерти мужа. В общем, детки остались одни в маленькой однокомнатной квартирке, уплотненной в удовлетворение непомерных аппетитов партийных обладателей светлого и безбедного советского настоящего. Ваня успешно окончил школу и пошел по стопам отца - станочником. Маша после восьмого класса поступила в местный политехнический.
Чрезвычайное происшествие случилось в сером пятиэтажном «стахановском» доме. Мрачные дела творились за его толстыми стенами, жарким летом 1982 года.
Лето,
ты солнышком согрето.
Ты - время долгожданное
И желанное.
Ты - золотое лето,
Ты радостью вошло в сердца
И нет тебе конца!
2.
По 102-й расстрельной получил Иван почти по полной. За умышленное убийство при отягчающих обстоятельствах двух человек - 15 лет. Уж папашки постарались. Как сейчас говорят, ответочку предъявили суровую. Спасло то, что дурик Кеша сам в окно сиганул; его крови на Иване не было. А то, что постоял за честь сестры, не дал сильничать? Так это что? Честь у коммуняк была только одна – честь ПАРТИИ.Иван мужичком был крепким с отцом на каникулах в походы ходил с 14 лет. В Мань Папуньер на Северном Урале лыжню топтал в тридцатиградусный мороз, а это дорогого стоит. На зоне Иван, хоть и считался простаком, и не примыкал к блатным и активистам, все ж был уважаем. Как никак, за бабу троих на тот свет отправил. Насильников даже воровская масть презирала. Держался особняком. Разве что с Колей Афганом поддруживал. У них и статья-то была одна. Только Колю судили за одно убийство, но совершенное с особой жестокостью. Коля ему покровительствовал. Десантник Коля чалился за то, что на мелкие кусочки порезал снайпера-талиба в Афгане, замочившего дюжину Колиных братишек. Душман подстреливал одного десанта, потом второго, кидавшегося на выручку, потом третьего. А в конце добивал наповал всех. Коля сам был снайпером, вычислял душмана долго, но убивать сразу не стал. Снес ему поганую курковую руку, а потом подобрался и резал. Резал духа острым афганским карудом по частям за погибших ребят, за тех сидящих у всех на виду на скале мальчишек, обкачанных героином с содранной и вывернутой кожей и залупами на бритых макушках, но все еще живых. Иван видел, как Афган однажды угомонил бычар Вовы Чумы, посланных на пробу сил для поддержания авторитета вора-законника. Одного ударом под кадык. Тот потом начинал кашлять, только взглянув на Колькины пальцы. А второго одновременным ударом по ушам хайсю. С тех пор он остался глуховатым. Колька тогда заступился за Шкета, получившего трешку по 119-й за половуху с несовершеннолетней (пусть и по любви), переведенного с малолетки и оказавшегося на зоне с матерыми. Афган тогда не допустил опускалово Шкету, и блатные ему не простили. В конце концов Афгана ночью порешили заточкой, да все на Шкета и свалили. Чума свой авторитет не мог ронять.Так Иван остался один. Но Чума его заприметил. За стол позвал.
- Так, говоришь, в стахановском с передовиками партии жил. Погоняло у тебя теперь будет Стаханец. Нас держись, не пропадешь. Мы зону держим. Мы тебя уважаем, статья у тебя авторитетная.Дал Ванька слабину. Подсел к блатным. А коль так посмотреть - куда деваться. Один - не воин. Вон Афган попробовал, а что вышло? На зоне так: не верь, не бойся, не проси. А ежели люди предлагают, то не отказывайся. Себе дороже обернется. Кормил Чума на убой. Вот уж действительно на убой. Эх, знал бы Ваня…
3.
Бежали втроем. С лесоповала. Чума, валет Шнырь и он в пристяжку, Ваня Стаханец. Хозяин зоны сменился. Новые порядки стал вводить. Типа уставные. Совсем задрочил. Беспредел.Продирались сквозь снег по яйца. Ночевали по охотничьим заимкам. Продвигались медленно. Кружили, пытаясь сбить со следа собак, лай которых время от времени то приближался, то отдалялся. До города было еще очень далеко. Воду топили, а жрать было нечего. Запасы кончились.
Иван спал чутко. Шепот Чумы прорвался сквозь сон.
- Штырь, держи ему ноги, я придушу.
Мелькнула мысль, значит, меня за телка взяли, что б сожрать…
Иван бил в слепую. Чума отлетел. Шнырь опешил. Иван подскочил на ноги и двинул Шнырю под кадык, как Афган учил, да промахнулся. Кадык хрустнул. Штырь охнул, делая последний выдох и скорячился со сломанным кадыком. Сил у Ивана еще хватало. Все же он пропустил пару ударов финарем по касательной. Один разорвал боковину фуфела, вспоров ватную подкладку. А вот другой - вспорол правую щеку.
[justify]- Ладно Стаханец, - крикнул Чума, - кончай, - Эх. «Канает пес, на садку ливеруя…, забравадил законник, но финку не убрал - Вместо Штыря пойдешь. У меня в городе на хате ксивы…Не договорил, потому что Иван сделал прыжок вперед, и немного в сторону, перехватил левой правую руку Чумы с ножом, а правой обхватил голову вора за подбородок и резко крутанул, ломая шейные позвонки. Чума обмяк и повалился мешком, даже не ойкнув, выпучив на Ивана широко открытые от изумления глаза.- Это
