гитаре тоже приветствовалось.
Массовые драки гопников здорово отравляли духовную атмосферу города. Позднее, в Перестройку, даже появилось определение «казанский феномен»: объявление войн, заключение союзов, перемирий. Целая система. И сталкиваться с этим, в той или иной степени, приходилось почти каждому казанскому мальчишке. Иногда боевые действия приобретали немалый размах — десятки бойцов с каждой стороны в рукопашной схватке. Боестолкновения «шабла́ на шаблу» нередко завершались очень печально, в дело шли палки, кастеты, цепи. Патрулирование пацанами своих владений называлось «моталками». На стенах домов, в общественном транспорте красовались надписи: «Такие-то» — козлы, «такие-то» — короли (вместо слова «короли» обычно изображалась корона)», из которых можно было понять, какой район с кем враждует. Группировки были подчеркнуто интернациональными: «честь улицы» превыше всего.
Основная масса моей гопоты проживала на Комарова, поэтому мы именовали себя «комаровскими». Комаровские, на моей памяти, враждовали с павлюхинскими, Хади Такташем, Высотной, Вторыми горками. Но самой крутой в городе считалась группировка «тяп-ляповских» — с микрорайона вокруг завода «Теплоконтроль». Слава о ней «гремела» далеко за пределами Казани.
Что за бес вселялся в души обычных пацанов? Отчасти понятно: подростковый максимализм, бравада, общественный вызов, желание привлечь к себе внимание. Плюс ощущение силы, криминальная романтика, агрессивность, как способ защиты. Считалось: вежливость, учтивость — свидетельства слабости. А слабых бьют! Вот и выпендривались пацаны друг перед другом и всеми вокруг, как могли. И незаметно подобная норма поведения становилась нормой.
Конечно, большинство хулиганов впоследствии как бы перерастали этот возрастной недуг. Повзрослев и посерьёзнев, вчерашние гопники шли работать, заводили семьи, некоторые даже получали высшее образование. Хотя и немалое их количество ломали себе судьбы: вставали на «кривую дорожку», попадали в тюрьмы или спивались.
У меня, к сожалению, ни старших братьев, ни корешей из блатных не было. В новом классе я сразу оценил, что кое-кто из пацанов незаслуженно ставил себя выше только потому, что учился в нем с первого класса. Продвинуться вверх по «иерархической» лестнице можно было только одним путем — через махач.
И он вскоре случился! Сцепились из-за какого-то пустяка с Ильгизом, по кличке «Грузин». Грузин ставил себя выше меня, поэтому первым, как мы выражались, «вклеил промеж ушей». Необходимо было либо ответить, либо проглотить. Но Грузин явно переоценил свои силы. После короткого динамичного махача он неожиданно закрыл лицо руками и заплакал: я удачно попал ему в глаз. Это означало победу. Меня, еще не остывшего от схватки, стали хлопать по плечам Шампунь с Куцым: «Молодец!»
Но на наших будущих отношениях с Грузином тот махач не отразился. Просто он сделал для себя правильные выводы, а я уверенно шагнул на одну ступеньку вверх. Вскоре мы и вовсе стали приятелями: нас объединил интерес к футболу и хоккею.
Умение играть в футбол и хоккей, разбираться в них тогда тоже было обязательным для любого уважающего себя пацана. Иногда можно было заиметь авторитет, просто хорошо играя. Безусловным авторитетом слыл среди нас бывший однокашник Эдик Маматов. Он был одинаково силен и в футболе, и в хоккее — во дворе всегда побеждала та команда, за которую он играл. Впоследствии Маматову даже удалось поиграть в «Рубине» - завсегдатае второй лиги чемпионата СССР.
Любимая команда моего детства была настоящей, городской. Никаких легионеров, все игроки жили в Казани. В 1971 году, к нашему великому разочарованию, из «Рубина» в киевское «Динамо» перешел кумир казанских болельщиков Виктор Колотов. Мы всё твердили обиженно: «Предатель! Предатель!» Но он никогда бы не вошел в историю советского футбола, оставшись в «Рубине». Через три года киевское «Динамо» во главе с капитаном Колотовым впервые в истории взяло Кубок кубков и Суперкубок УЕФА. Потому и Казань была сопричастна к этому знаменательному успеху! С того момента я стал еще и страстным болельщиком киевлян (сейчас мне не верится, что я воспринимал украинскую команду своей). И как я был счастлив, когда в 1974 году «Рубин» пробился в первую лигу! Любимцем казанской «торсиды» той поры был Мурад Задикашвили — небольшого роста, юркий, он всегда бился за мяч до последнего. Во дворе я носил его имя в качестве псевдонима. Хоккейная команда «Спортивный клуб имени Урицкого», будущий «Ак Барс», тоже обитала во второй лиге.
Любую ровную полянку мы превращали в футбольное поле, воротами служили камушки или школьные портфели. А зимой расчищали снег и заливали уже собственную хоккейную площадку. Штангами ворот становились сложенные стопками кирпичи, их обливали водой, но «ворота» оставались без перекладины, а площадка — без задних игровых зон.
Осенью 1972 года состоялась историческая хоккейная серия матчей СССР — Канада. Описывать колоссальный интерес к этому зрелищу после показа фильма «Легенда номер 17» излишне. Прямых репортажей из Канады тогда не велось: власти заботились о здоровом сне трудящихся, и смотреть телевизор после 23-00 не полагалось. Счет сыгранного накануне матча узнать было неоткуда, поэтому репортаж в записи на следующий день фактически превращался в прямой.
Мы бредили этими играми. Конечно, любили своих хоккеистов — Михайлова, Петрова, Харламова, Якушева, Мальцева, Васильева, Третьяка и других. Но вот канадцы... Задиристые, волосатые, без касок, с выбитыми передними зубами, постоянно что-то жующие — они идеально походили на гопников. Неудобно вспоминать, но именно они стали тогда нашими настоящими кумирами, к тому же суперсерию, пусть и с минимальным перевесом, все-таки выиграли «Кленовые листья»: грозный Фил и Тони Эспозито, счастливчик Хендерсон, забивший победную шайбу серии, костолом Боби Кларк, двое братьев Маховличей, забияка Паризе... За право носить их имена во дворе шли упорные споры. Тогда же я сменил псевдоним «Мурад Задикашвили» на «Питера Маховлича».
Из-за тех же канадцев стало входить в моду жевать и драться во время игры. Тогда же я впервые услышал выражение «жевательная резинка». Крайне редкие случаи появления у кого-то из пацанов «жвачки» становились настоящим событием: на обжёвки выстраивалась очередь, самый маленький ее кусочек ценился на вес золота. Кому жвачки не доставалось, всё равно во время игры совершали жевательные движения.
Ежегодно в нашей школе проводились чемпионаты по параллелям классов. Зимой — по хоккею, весной — по футболу. Организатором и куратором этих соревнований был физрук Леонард Георгиевич. Каждую зиму под его руководством во дворе школы ставилась хоккейная коробка с деревянными бортами, полевой разметкой и настоящими воротами. Весной площадку демонтировали.
Леонард был несколько хамоват и требовал спортивных результатов. Он пользовался большим уважением у гопников — они часто заходили к нему, и Леонард их, в отличие от других учителей, не прогонял. Со стороны казалось странным: серьёзный мужчина, преподаватель, а якшается с хулиганьём. На самом деле, Леонард ненавязчиво, грамотно используя «базар», наставлял их на ум-разум. И они слушались физрука.
Моей страстью был последний рубеж — ворота! И хотя я умел неплохо повозиться и с мячом, и с шайбой, всегда стремился во вратари. «Эй, вратарь, готовься к бою!» Именно к бою! Невозможно описать тот азарт, с которыми бились пацаны за спортивную честь класса! Я не любил играть в маске: дышалось с трудом, видимость плохая, поэтому регулярно получал шайбой в морду, даже как-то раз зуб ею выбили. Не беда: прибежав домой, выплюнул зуб, отполоскал кровь и... понесся доигрывать матч.
Попасть в сборную класса почиталось за честь. Валерка по своим игровым кондициям до ее уровня не дотягивал. Капитаном и футбольной, и хоккейной команд был еще один «авторитет» Ринат Латыпов, по кличке «Срих». Однако места в «основе» для меня поначалу не нашлось: в воротах уверенно обосновался «старожил» класса Юрка, по кличке «Макар». Помню, как я впервые пришел на матч футбольного чемпионата со своим бывшим «А»-классом. Чтоб доказать «профпригодность», прихватил вратарские перчатки. За «А»-шников в центре нападения, как всегда, играл Эдик Маматов.
Покуражился он на славу: шесть или семь голов на любой вкус, разгром моего нового класса был безоговорочным.
Но даже в этой ситуации Срих не заменил в воротах Макара. Моя же хитрость заключалась в следующем. Ворота были без сетки, я встал за Макаром, одновременно с ним прыгая за летящим в ворота мячом, и половину пропущенных им голов взял! Стал громко, чтоб слышал Срих, подсказывать: «Потерял ворота!», «Сузь сектор!», «Не сиди, на перехват!», «Эта «свеча» — твоя!» и так далее. Любой вратарь поймет, о чем идет речь. Макар сперва огрызался, мол, «отвали!», «без сопливых скользко!» и тому подобное, но потом стал следовать указаниям. Я же после проигранного в пух и прах матча сказал Сриху всего одну фразу: «Ну, чё? Ты, в натуре, всё понял?» Поэтому вскоре оказался в воротах сборной класса, даже махача с Макаром не случилось.
Мало-помалу я вживался в новый коллектив класса. Играл и разбирался в хоккее и футболе, мог грамотно «вклеить промеж ушей», умел правильно «базарить». Но главным моим козырем была хорошая учёба. Сплошная польза для пацанов: дам скатать домашку, подскажу на уроке, шпаргалку, по возможности, пришлю.
Шампунь, приходя в школу, говорил мне только одно слово: «Быстро!» Это означало, что нужно было быстренько дать ему списать, разложив на подоконнике коридора тетради с домашним заданием в нужной последовательности. И поначалу приходилось мириться с таким неуважительным к себе отношением. Дети жестоки и часто безрассудны, особенно, как я заметил, в раннем подростковом периоде. В старших классах отношения между учениками становились более уважительными.
Куцый относился более дружелюбно. Сидел у меня за спиной, поэтому со списыванием вообще не было проблем. Впрочем, как-то раз на уроке он прожёг мне штаны, подложив на стул зажженную спичку. Но это была «типа шутка». Куцый был из многодетной неблагополучной семьи, слыл злым и жестоким гопником, постоянно кого-то «отоваривал» (бил), «обшакаливал» (отнимал деньги). Его единственного не приняли в пионеры. Кое-кто из старших гопников обзывал Куцего «октябрёнком», но из нашего класса на подобный «комплимент» в его адрес не отваживался никто: «промеж ушей» можно было схлопотать железно.
И Шампунь, и Куцый, конечно же, входили в состав футбольно-хоккейной сборной класса. Мы неизменно проигрывали «А»-классу, противостоять Маматову было невозможно. Однако разрывы в счёте год от года сокращались. В седьмом классе счёт в футбольном матче с нашим принципиальным соперником и вовсе долго держался ничейным. Неужели выстоим и сотворим сенсацию? Но нет, под занавес игры в мои ворота влетели два гола… Я, кстати, так и остался хорошим раздражителем для своих бывших одноклассников, они старались забить мне изо всех сил.
Эдик, забив, никогда не скакал, не орал «го-о-ол!». Он с невозмутимым видом возвращался на свою
