было.
Он увидел ее. В длинном платье, отливающем серебром, в милой шляпке с большим, темно-серым пером, смуглая и сероглазая, она полусидела на цоколе одного из фонтанов и бросала на ртутью отливающую поверхность воды, ярко-оранжевые кленовые листья. И эти осенние листья, словно золоченые кораблики, слегка покачиваясь, плавали по кругу, пока жемчужины фонтанных струй не накрывали их, и тогда они, таинственными желтыми силуэтами опускались на дно, где их ждали уже сотни таких же утонувших осенних листьев.
Пораженный увиденным, Николя, разом позабыв все правила этикета, поспешил к ней и, прищелкнув каблуками на военный манер, склонив голову, представился.
Казанцев Николя, то есть, тьфу, я хотел сказать, Николай Гавриилович Казанцев.
Он сбился, густо покраснел, и уже хотел бежать от нее без оглядки, когда она мило улыбнувшись, протянула ему свою руку для поцелуя.
- Наталия.
Ее мокрые пальцы, все еще пахли кленовыми листьями и чуть-чуть застоявшейся водой.
А потом они гуляли.
Она собирала нарядные листья в букет и часто опускала в него свое лицо, вдыхая терпкий запах осени, мило улыбаясь при этом.
Некоторые из встречных мужчин, приглядевшись к ней, улыбались, приподнимая шляпы в виде приветствия, и даже нахально подмигивали Николаю.
Первое время, такое внимание со стороны мужчин к его спутнице, льстило ему, но постепенно стало раздражать.
Наталия же, бледнела при этом и словно случайно уводила Николя прочь от ярко освещенных улиц, в глубину переулков, о существовании которых он даже и не предполагал.
- Кто ты?
Часто спрашивал ее Николай.
Но в ответ она либо тихо смеялась, либо отвечала уклончиво, чтобы не обидеть его самолюбие прямым отказом.
- Кто же ты?
Вопрошал он у темноты, ложась спать в своей квартире.
- Кто же ты? – Понапрасну спрашивал он у собственного отражения в зеркале, когда разглядывал свою, по юношески мягкую и редкую щетину.
Несомненно, Наталию окутывала какая-то тайна. Фамилию ее он так и не узнал и по этому, все справки, которые Николай пытался навести о ней, ни к чему не привели.
Встречались они обычно на Сенатской площади, в субботу.
Почему так повелось, Николай уже и не помнил, но это и не важно. Главное, что раз в неделю он видел ее, держал ее под руку, говорил с ней, дышал одним с ней, этим влажным, Петербургским воздухом.
У нее была странная манера пропадать в самое неожиданное время. Однажды он захотел угостить ее новинкой еще в те годы - сельтерской водой с вишневым сиропом, но когда он радостный вернулся с тяжелой бутылкой на то самое место, где только, что оставил Наталию, ее уже не было….
Несомненно, Наталия была прекрасно образованна. Несмотря на его большую эрудицию, она почти всегда могла говорить с ним на равных практически на любую из тем, будь то архитектура, или поэзия, история, или минералогия.
Однажды, на мосту, напротив Спаса на крови, они увидели, как на медленно ехавшей пролетке, молодой человек, в студенческой тужурке и в калошах почему-то на босу ногу, стоя, громко декламировал, надо полагать, свои стихи.
-Вот и осень пришла, на лотках лежат астры и розы,
С хризантем осыпается, желтый, пахучий налет,
Только сердце болит, словно в сердце загнили занозы,
И из теплой груди, его бросили мерзнуть на грязный, заплеванный лед….
Вслед за экипажем, бежала стайка молоденьких, экзальтированных девиц в светлых форменных передничках, восторженно восклицая на бегу.
-- Ah, c'est lui, bien sûr qu'il est, chérie, chérie! Sharman!-
- Пошлятина!
Бросила Наталия и вновь углубилась в созерцание темной воды Мойки, по которой неторопливо проплывали снежно-ледяные пятна, предвестники ледостава.
Часто, она водила его на Заячий остров, где они часами наблюдали, как пожарные, в новых, брезентовых робах цвета хаки и в сияющих, начищенных касках, отрабатывали слаженность движений и операций, под звуки марша выдуваемого музыкантами из точно таких же сияющих труб.
Они, эти двое, никогда не говорили про любовь, они про нее просто молчали.
Но всегда, практически каждую минуту подсознании Николая, каким-то испуганным, неопознанном зверьком, вертелся вопрос.
- Кто же ты? Кто? Кто?
Эта недосказанность, тяжелым грузом лежала на их отношениях, мешала дальнейшему развитию чего- то светлого и прелестного, того, что могло и должно бы быть между ними.
И он решился.
Зная то, что Наталия часто поет в церковном хоре, Николай решил проследить за ней и выяснить, наконец, где же она живет?
Почему-то юноша полагал, что, зная адрес своей возлюбленной, он сможет приподнять занавес неизвестности, покрывающий все, что с Наталией связанно.
И снова неудача. И вновь он ее потерял.
Громкий звон опрокинутого ведра разбудил Николая.
Не понимая со сна, где он находится, юноша с удивленьем вертел головой в разные стороны. Иконы и фрески, лампады и свечи…
- Опять сбежала.
Прошептал он обреченно и поплелся к выходу, забыв даже перекреститься.
За то время, что он проспал, на улице поднялась метель. Холодная, колючая поземка, злобно шипя, стелилась понизу, шелестела среди литья оград и стволов деревьев.
Лицо горело от колючего, сухого снега.
В голове у Николая звенела странная равнодушная пустота, хотелось сесть на снег и не о чем, не думая замереть, может быть даже окончательно замерзнуть.
Замерзнуть насмерть, раз и навсегда, чтобы не было больше в его судьбе ни этого снежного негостеприимного Петербурга, ни этой таинственной и такой любимой Наталии.
- Барин, околеешь!
Раздался чей-то громкий голос.
Николай поднял голову, и увидел, что рядом с ним стоит экипаж, с двумя зажженными фонарями по бокам, и припорошенная снегом рыжая кобыла, громко вздыхая, смотрит на него искоса продолговатым глазом, с длинными загнутыми ресницами.
После, он заметил и возницу в огромном тулупе, с какой-то невероятно клочковатой бородой и вздернутым красным, сопливым носом.
-Ну, что барин, едем? Я беру не дорого.
Высморкавшись в варежку, поинтересовался кучер.
- Едем. – Подумав мгновенье, согласился Николя.
- Куда?- Не отставал настырный возница.
- Может к девочкам, согреться?
- К девочкам?- Переспросил озябший Николя. - Да пусть и к девочкам! Только уж голубчик к самым дорогим!
- Эх - вскричал возница обрадовано и снова высморкался.
- Давно бы так! Но, но Голуба!
Экипаж тронул и Казанцев, вновь погрузился в свои невеселые мысли, удивляясь самому себе, как этот пройдоха - возница, смог так быстро уговорить его ехать неизвестно куда, неизвестно к каким девицам, к которым, честно говоря, у него и тяги то никогда особой не
