Рассказ Г. Боченков
Стольник
Сашка вышел из избы на раскалённое от солнца крыльцо и, переминаясь с ноги на ногу, чтобы не так жгло подошвы, порадовал пустынную деревенскую улицу веселым взглядом своих голубых глаз.
Губы расплылись в широкой улыбке, раздвинув в стороны веснушчатые щёки, а оттопыренные слегка уши, от такой улыбки, постарались плотнее прижаться к голове, спрятавшись в золотых, цвета соломы, непослушных волосах.
Улица действительно была пустынной в обе стороны села до самых последних дворов, если не считать старых, разбитых тракторов и другой, такой же «убитой» сельской техники, сиротливо разбросанной вдоль деревни и доставшейся селянам в обмен на «свободу» после «смерти» совхоза, в котором Сашкина мать работала дояркой, а отец скотником. Отец, от скуки, совсем спился, и однажды утром, мать нашла его мёртвым во дворе возле стайки. «Сгорел от самогона…» - говорили люди, а Сашка не мог понять: «Как это - сгорел? Ведь батя лежал на земле целым, в одежде и от него даже и дым-то не шёл, не то, что огонь?»… Было это два года назад. Сашка ещё и в школе-то не учился. А этой весной он закончил первый класс и перешёл во второй. Он считал себя уже большим, но почему-то все продолжали называть его пацаном, а не парнем, как этого хотелось бы ему.
Где-то тихо играло радио и кроме него ничто больше не нарушало этой звенящей раскалённой июньской тишины. Даже птицы, поющие наперебой поутру за окном Сашкиной комнатёнки, сейчас куда-то попрятались и молчали. Казалось, что деревня вымерла, или всё живое покинуло её.
Но нет, не всё. Сашка посмотрел на противоположную сторону, где у дома Кудряшовых под пустой телегой спасались от жары овечки да чей-то маленький пёстрый телёнок, не ходящий ещё в стадо, подперев боком забор, дремал стоя, в тени огромной раскидистой черёмухи. И только куры, как ни в чём не бывало, будто эта жара их не касается, ходили рядом со своим петухом и всё время что-то клевали.
Сашка с презрением поглядел на них:
« Дуры! Ходят, ходят каждый день по одному и тому же месту и не могут себе наклеваться. Чё там клевать-то? За все годы уж почитай всё склёвано. Ан – нет! Всё ходят и долбят своими глупыми башками дорожную пыль».
Он вновь посмотрел вдоль улицы и вздохнул.
Мать только что вернулась из магазина и раскладывала на столе у окна пакет. Сашке это было не интересно. Он знал, что сегодня она купила только хлеб, потому, как на большее, нынче в доме денег нет! Был конец месяца, и деньги, которые мать получала от инспектора районной биржи труда, приезжающего в Марьевно в один и тот же день один раз в месяц, чтоб раздать селянам причитающуюся им «гуманитарную помощь», как называла эти деньги мать, уже кончались, а до очередного приезда кассирши ещё не скоро.
«Гуманитарная помощь» составляла всего тысячу рублей, и эту тысячу приходилось делить аж на тридцать дней. Так, что ни о каком «Сникерсе» или о «Хубе-Бубе», или хотя бы даже о «Чупа-чупсе» уже и не мечталось.
В день, когда мать приносила домой «зарплату», Сашка с нетерпением ждал её на крыльце, и они вместе шли в магазин. Тогда мать немного баловала его, и каждый раз покупала ему что-то новенькое, до селе не пробованное. А сегодня… только хлеб.
Потому-то Сашке было в избе не интересно, и он вышел на крыльцо, доверив матери одной разбирать принесённое.
«Был бы батя жив, так мне бы покупалось бы в два раза больше. Уже всё бы перепробовал, что там продаётся», - с горечью подумал Сашка и вздохнул. Он дал себе слово, что когда вырастет, то обязательно так и сделает: придёт в магазин и купит всё по одной штуке, а потом принесёт тяжёлый пакет домой и съест всё его содержимое за раз. Иногда, уже лёжа вечером в постели, Сашка мечтал, с чего начнёт свой пир. Порой он даже не замечал, как начинал жевать пустым ртом воздух, но потом стыдливо спохватывался, закрывал рот и незаметно засыпал.
Сашка поглядел на безоблачное небо, затем ещё раз пробежал взглядом вдоль дворов в надежде хоть кого-то увидеть.
«Куда они все подевались? Долго ещё их ждать, что ли?»…
Сзади тихо приоткрылась дверь и на крыльце появилась мать.
- Что, «дежуришь»? – тихо спросила она и пристально оглядела дорожку, ведущую к калитке.
- Мам, а можно я один пойду купаться?
- Ну, конечно… Так я и отпустила тебя одного.
- А если никто не пойдёт сегодня, то… - Сашка сделал кислую рожицу и, стараясь придать своему лицу страдальческий вид, заглянул матери в глаза, - тогда что?
- Посидишь один день дома, без речки.
- Ага-а…- заныл он.
- Спать надо было меньше. Все уже давно купаются. Время-то сколько уже?
- Мам…
- Ну, вот сиди и жди, когда кто из старших пойдёт. Без присмотра тебе ещё рано ходить на речку. Ещё чего худого – закупаешься. Ты вчера с кем ходил-то?
- Со Светкой и Федькой Мелиховыми.
- Не со Светкой и Федькой, а с тётей Светой и дядей Федей, - поправила мать, – Они старше тебя на много лет. Дядя Федя уже армию отслужил.
- Ма-ам…
- Одного не отпущу! И не просись! – она потрепала Сашку по золотым вихрам и ушла обратно в дом.
«Ну вот…, - у Сашки начало портится настроение, - а вдруг и вправду никто не пойдёт сегодня на Яю…».
Соседский петух, водивший за собой кучу своих жён по улице, во всё горло прокричал своё коронное: «Ку-ка-ре-ку…», после чего те сразу же бросились к нему. Он же, важно отошёл в сторонку, а куры начали лихорадочно искать на том месте то, чего ради их позвали, но досталось это «то» только одной. Она схватила клювом, не весть откуда взявшегося, очевидно заблудившегося, большого рыжего таёжного муравья, и бросилась бежать с ним прочь. Несколько её подруг бросились за ней вдогонку, намериваясь отобрать добычу, но после нескольких метров отстали от неё и продолжили долбить клювами деревенскую улицу.
- Дуры-ы…- процедил Сашка и, видя, что одна из них приблизилась вплотную к их ограде, решил отогнать её в сторону.
Он спустился босиком с крыльца и пошёл по досчатому тротуару к калитке. Открыл её и замахнулся на курицу босой ногой.
- Пошла отседа!
Та, взмахнув подрезанными крыльями, бросилась с недовольным криком прочь. Петух, возмущённо, глядя на обидчика своей подруги, недовольно произнёся: «Ко-ко-ко…» замер на секунду, но, видя, что инцидент уже практически исчерпан, занялся своим прежним делом.
Сашка посмотрел на свои босые ноги – мать всегда его ругала, когда он ходил по двору босиком, и заставляла обуваться. Он перевёл взгляд вначале на дверь в избу, потом на окно кухни, где сейчас скорей всего находилась мать, но не увидел её ни там, ни там. Значит, она не знает, что он стоит босой на улице. Увидит – не поздоровится! Он вновь посмотрел на свои босые ступни и вдруг замер. Рядом с левой ногой, буквально в полуметре от неё лежали деньги. Аж целых сто рублей!
У Сашки перехватило дыхание. Он стоял не двигаясь, словно загипнотизированный и не моргая, глядел вниз. Сто рублей были свёрнуты пополам и ещё раз пополам, как обычно их кладут в небольшие кошельки.
Сколько времени так простоял Сашка, он и сам бы после сказать не смог, но настал тот момент, когда надо было приходить в себя. И Сашка пришёл. Он медленно поглядел вначале в одну сторону деревни, потом в другую. Улица, как и прежде, была пуста – ни одного человечишка. Рука сама потянулась к деньгам, колени подогнулись, и Сашка медленно, словно брал без спроса чужую вещь, поднял с земли сто рублей. Он поднёс их к лицу, развернул и стал рассматривать так, будто видел их впервые в жизни, хотя не раз ходил с такой бумажкой в магазин за хлебом. Но то были не его деньги. Потому и были они ему не особо интересными, и он не проявлял к их рисунку большого любопытства. Рассмотрев их один раз, Сашка уже не возвращался к этому занятию. А тут… Настоящие сто рублей! И не чьи нибудь, а его – Сашкины! Раз он их нашёл, значит, они его - законные! Поэтому и казались они ему самыми красивыми из всех денег, которые он когда-нибудь видел. Он готов был рассматривать их и гладить пальцами всю жизнь.
- Сто-ольник… - прошептал он. – Ни фига себе… – Стольник! - уже громче и уверенней произнёс он, всё ещё держа перед лицом мятую временем купюру.
У Кудряшовых в ограде послышалась какая-то возня и детский голос. Сашка узнал в нём голос своего друга – Валерки, с кем проводил всё свободное время и с кем сидел в школе за одной партой. Кудряшовы жили лучше, чем Сашка со своей матерью, ведь отец у Валерки не сгорел ещё от самогона, потому как вообще не пил: ни его, ни водку, ни даже пиво. Они держали много скотины и жили за счёт её, продавая на рынке в районе, куда возили по субботам и воскресеньям, яйца, молоко, сметану и мясо. Поэтому Валерка чаще, чем Сашка, выходил на улицу с «Чупа-Чупсом» во рту или с жевательной резинкой за щекой. «Жвачку» он всегда жевал чавкая, чтоб показать другу, какая она вкусная и классная. Валерка не был жадным и иногда делился с другом «лишним куском», чего не мог себе позволить Сашка, потому как этого «лишнего куска» у него просто пока ещё не водилось. Но если вдруг он появиться, то Сашка тот час же вызовет Валерку на улицу и честно разделит с ним то, чем будет богат.
Шум за оградой Кудряшовых стих также внезапно, как и появился.
Сашка вглядывался сквозь штакетник в надежде увидеть своего дружка, но кроме цепного пса Мухтара, лежащего возле конуры в позе дохлой собаки, ничего рассмотреть не мог.
«Наверное, Валерка тоже выскочил во двор босиком, и мать загнала его обратно домой», - подумал Сашка и перевёл взгляд на свою находку.
Теперь наступило время, когда нужно было подумать о том, что делать с найденными ста рублями.
[justify]Сашка в последний раз полюбовался стольником. Вначале с одной стороны, затем с другой, положил его на левую ладонь, разгладил пальцами правой руки, и медленно свернул пополам, затем ещё раз пополам, и стольник стал таким, каким Сашка подобрал его с земли. Он сжал ладонь, и спрятавшийся