Ветер холодный трепал волосы на ветру. Взгляд полный пустоты созерцал пространство. И не было в мире страшнее одиночества, чем то, что виделось ему во мраке ночи. Нет ужаснее беды, чем иметь крылья, которым не суждено раскрыться. И душу, которой уже не парить. Если бы мог, то плакал, но слёзы замерзали на ветру. А раньше эти слёзы могли бы прожечь в земле дыру насквозь. Тело в лёгких одеждах не чувствовало холода на ветру. Ничего было уже чувствовать. Не зачем… чувства удел слабых. А сейчас только пламенной мыслью выжигать себе путь вперёд. И драный плащ, словно знамя посреди ясного неба. Красные одежды слишком заметны на белом снегу.
Тот, кто подошёл, крался неслышно. Подошёл и заглянул в глаза. Для начала просто слившись с небом.
Им нечего было говорить, как него сказать пламени, когда оно столкнётся на прямую со льдом. Лишь шипение, как предсмертный крик. Смерть для обоих. Выхода никогда нет.
Пламенный тоже в свою очередь уставился на Ледяного.
- Что мол, тоже изгнание?! – спросили его глаза.
Ледяному осталось лишь вздохнуть. Слово – серебро, молчание – золото, а любовь ядовитая ртуть. Не было никаких сомнений. Они были слишком разными, что не могли не полюбить друг друга с первого взгляда с первого вздоха, с первой мысли.
И знал второй, что лишь иллюзия первого. Но первый не верил, потому они и были вместе. Пусть и не долго но любовались светом друг-друга. Живым и ослепительным светом. Тем не менее настоящий свет двух выдуманных существ.
А что любовь для них? Что страсть для тех, у кого нет плоти? Но небо в тот недолгий миг решило не смотреть на землю. Нет, оно не осуждало и не корило. И захлестнуло и безумие страсти и упала луна на землю, что бы не видеть такое. И был им мир на двоих и не более. И было плевать им на тела земные. Ибо высшие не делятся на мужчин и женщин, красивых или нет, молодых или старых.
И слышно было лишь стоны страсти, плавно переходящие в предсмертные. Любовь истинная только тогда, когда умираешь раньше, чем сумеешь подумать о том, что разлюбил.
