Было это очень давно.
А может и не очень, но когда-то все же это было.
Жил в одной деревне парнишка по имени Витя.
А фамилия у него была Кузмин.
Витька Кузмин.
Но никто не называл его ни по имени, ни по фамилии.
Дело в том, что от рождения Витьке не повезло с умом - врачи признали его слабоумным, а в довершение ко всему появился он на свет Божий с «заячьей губой», от чего речь его была несвязная и не всем понятная.
Несмотря на это, Витьку никто не обижал.
В деревне привыкли к словесной каше, вываливающейся из его рта и научились понимать, о чём он говорит, но всё же прозвали Тяп-Ляпом.
Господь Бог, не дав Тяп-Ляпу одного, дал ему вдосталь другого - недюжинной физической силы (с ним никто никогда не боролся и тем более не дрался) и внеземной любви к братьям нашим меньшим.
Тяп-Ляпа часто видели прижимающего к своей груди котёнка или щенка, которого он таскал по деревне, и которого показывал каждому встречному. При этом Тяп-Ляп улыбался во весь рот и, подняв животину на уровень лица, счастливо говорил, глядя в лицо повстречавшемуся:
- О-от! Мо-ой…
Потом запихивал скулящего или мяукающего обратно запазуху и шёл дальше.
- Что ты их мучаешь? – говорили ему женщины. - Что это игрушки, что ли? Таскаешь их, как кукол.
Но Тяп-Ляп не обижался на них.
Зато деревенская малышня, считавшая его уже большим парнем, часто торчала возле дома, в котором он жил, и смотрела сквозь штакетины на копошившийся и гудящий «скотный двор», а завидев на крыльце хозяина всей этой живности, жалостливо выпрашивала ту или иную скотинёшку.
Витька не был жадным, а потому делился своими подопечными со всеми, напутствуя при этом просившего:
- На. Только не обижай.… Видишь, какой он маленький и хороший.
Одно время у него жил даже рыжий лисёнок, которого притащил из леса сосед дядя Коля, но лисёнок оказался хитрым и однажды ночью, подрыв под сеткой клетки дыру, убежал в лес.
Но больше всего Тяп-Ляп любил птиц.
Весной, когда его друзья – сверстники сидели за партами и со скучающим видом глазели в школьные окна, дожидаясь окончания уроков, он уходил в лес.
- О, смотри, - говорил кто-нибудь своему соседу по парте. – Тяп-Ляп опять в лес потащился за гнёздами.
- Ага. Хорошо ему, - отвечал тот. – Мы тут паримся, а он болтается.
- А чё ему не болтаться. Он три класса отучился, по два года в каждом. Ему и на фиг эта учёба не нужна. Мамка сказала, что он необучаемый, и поэтому его выперли из школы…
-Ну, ну…
Проводив Тяп-Ляпа завистливыми глазами до леса, пацаны поворачивали головы в сторону говорившей учительницы и с кислыми физиономиями продолжали ждать звонка.
Витька подолгу пропадал в лесу и зачастую возвращался в деревню под вечер.
Счастливый и довольный, он нёс в ладонях гнездо какой-нибудь пичуги.
Завидя пацанов, гоняющих по поляне мяч, торопился к ним и, улыбаясь, начинал торопливо рассказывать, как долго выслеживал птицу-мать, нырнувшую с неба в траву или под куст, где должно быть гнездо, как осторожно подкрадывался к тому месту, а потом пытался накормить глупых и перепуганных птенцов пойманными мухами и комарами.
Мальчишки с интересом глядели на полуоперившихся «жидяриков», как называл птенцов Тяп-Ляп, и не могли понять, зачем тот таскает их в деревню.
- Они же у тебя назавтра все передохнут, придурок!
- На фиг ты их притащил?
- Не. Не помрут! – Тяп-Ляп, улыбаясь, смотрел на вытянутые вверх прозрачные голые шеи и большие раскрытые жёлтые рты птенцов. – Я им червяков накопаю.
Мать иногда ругала Витьку за разоренные гнёзда, а он никак не мог понять: куда деваются наутро птенцы, оставленные с вечера в гнезде, которое он поднимал на чердак и прятал там между досок.
- Куда, куда? – мать смотрела на Витьку усталым от жизни лицом. – Кошки сожрали! Вот куда! Сколько раз я тебе говорила, чтобы ты бросил это дело. Читаешь книжки и читай. Сколько ты уже гнёзд разорил. Воробьи и те уже на крыше у нас не живут!
Тут необходимо сказать что, не смотря на свою дефективность, Тяп-Ляп любил читать книжки.
Мать никогда не усаживала его силой за это занятие, а сам Витька говорил, что в книжках много интересного и чем больше он их прочитает, тем больше узнает.
Вначале читал по слогам, но со временем наловчился и стал читать даже быстрее некоторых из своих сверстников. Потом стал читать запоем: часами, ночами.
Если его не видели на улице, значит, он в это время что-нибудь читал.
Книги выпрашивал у школьной учительницы Зинаиды Фёдоровны, которая, видя его желание узнать как можно больше, не отказывала ему.
Так Тяп-Ляп перечитал всего Киплинга, Марка Твена, Александра Грина и даже весь роман «Война и мир» Льва Толстого.
Однажды, сидя на крыльце, он держал в ладонях оперившегося птенца. Указательным пальцем правой руки нежно гладил того по голове и умилённо приговаривал:
- Хорошенький. Гладенький. Завтра я тебя унесу в лес и выпущу к мамке….
И тут, откуда-то сверху, свалилась на старый, высохший и оголённый высоченный тополь, галдящая стая ворон.
Тяп-Ляп задрал голову и с тревожным волнением стал наблюдать, как чёрные вороны клевали белую.
«Почему она белая? Не бывает белых ворон», - удивился он.
Чёрных было много. Вся верхушка тополя была облеплена ими, и каждая, нагнув голову, растопырив крылья, что-то гневно кричала в адрес белой, а те, что находились ближе к ней, пытались дотянуться до неё своими клювами.
Белая же, раскрыв клюв, вертела головой в разные стороны и каркая, отбивалась от нападавших.
Сколько времени длилась эта птичья драка, и чем бы она закончилась, Тяп-Ляпу, не суждено было узнать. Где-то в стороне и совсем рядом, громом прозвучал оружейный выстрел.
Тяп-Ляп от неожиданности вздрогнул и повернулся на звук.
У калитки своего дома стоял дядя Коля.
Он переломил охотничье ружьё, вынул из ствола патрон и бросил его на землю.
Когда Тяп-Ляп снова посмотрел на тополь, ворон на нём уже не было.
- Разорались тут, сволочи! – сказал дядя Коля и, посмотрев на Тяп-Ляпа, подошёл к нему. – Кто там у тебя? – он кивнул на ладони Витюхи.
- Кулик, - вспомнив про своего птенца, промолвил Тяп-Ляп. – На болоте поймал.
- Зачем он тебе?
- Так. Он хороший, - и Тяп-Ляп снова погладил птенца по голове.
Дядя Коля вздохнул.
- Ну, ну. Все они хорошие.
Тяп-Ляп оставил в покое кулика и негромко спросил:
- А почему они её клевали?
- Кого?
- Чёрные вороны белую.
Дядя Коля посмотрел Тяп-Ляпу в глаза, потом на тополь и после паузы негромко сказал:
- Потому и клевали, что она белая. Не как все. Они-то чёрные, а она не как они.
- Ну и что.
- Закон у них такой – не признавать тех, кто на тебя не похож. Тебе этого не понять.
- Тогда ей надо улететь от них, чтоб не клевали.
- Улетит… - бросил дядя Коля и, повернувшись, зашагал к своему дому.
Тяп-Ляп проводил его взглядом до калитки и тоже пошёл домой.
«Плохой у них закон», - подумал он.
Мать не противилась Витькиной любви к пернатым, хотя и видела, что для последних эта любовь часто заканчивалась трагически.
«Чем бы дитя ни тешилось…», - вздыхала она и с грустью смотрела на сына.
Ей было до смерти жалко его, и она часто жаловалась соседке на свою и его долю.
- Господи! Помру…, что с ним будет? Пропадёт. Как есть пропадёт…
- Кать, - соседка, как могла, старалась успокоить мать Тяп-Ляпа. – Да чё уж он пропадёт-то? В деревне всё ж живём-то, не в городе – не бросим, поможем.
- Ох, не знаю… - Катерина вытирала уголком платка глаза и смотрела куда-то за далёкий лес.
Летом Витькина мать заболела, слегла в постель и вскоре умерла.
Тяп-Ляп неделю не уходил от могилы, плакал на сырой холмик и что-то бубнил.
После смерти матери изменился. Стал замкнутым и молчаливым.
Его «скотный двор» куда-то исчез со двора, а к птицам Тяп-Ляп потерял всякий интерес.
Шефство над Витькой взяла та же соседка.
Она кормила его и, время от времени, прибирала в доме.
Разговаривала с ним о жизни, о людях.
- Люди плохие, - сказал ей однажды Тяп-Ляп.
- Как плохие? Почему, Витя? – удивилась та.
- Мальчишки смеются надо мной. И зовут, как хотят.
- Как зовут?
- Тяп-Ляпом. А я не Тяп-Ляп.
- Да ты, Витенька, не обращай на них внимания. Глупые они, вот и болтают, чего попало.
- Они не глупые, а я не виноват, что я такой…
Соседке стало до боли в сердце жалко осиротевшего больного мальчишку, и она поспешила изменить горькую тему.
- Вить, смотри, чего я тебе купила в церкви, - соседка раскрыла ладонь и растянула в стороны нитку, на которой висел маленький крестик.
Некоторое время Тяп-Ляп, молча, глядел на крестик, а потом глубоко вздохнул.
- Крестик, - тихо произнёс он.
- Крестик, Витенька, крестик. Он тебя хранить будет.
- От чего?
- От всего, Витенька. От всего. От беды, какой. Вот, смотри, тут даже и написано: «Спаси. Сохрани.».
- А где его носить?
- Давай я тебе его одену, - и соседка, боясь, что Тяп-Ляп передумает, торопливо повесила крест на шею парню.
- Он теперь мой? – спросил Тяп-Ляп и потрогал крестик пальцами.
- Конечно, Витя. Он серебряный. Ты его никогда не снимай, даже когда спать будешь.
И первый раз за всю свою жизнь Тяп-Ляп вдруг произнёс:
- Спасибо!
Почему первый раз?
Да, наверное, потому, что до этого ему некого, да и не за что было благодарить.
Люди вдруг заметили, что Тяп-Ляп стал меньше появляться на улице, а если и появлялся, то больше сидел на лавке у калитки своего дома и глядел куда-то вдаль. Вечерами больше смотрел на небо, на мерцающие звёзды.
О чём он думал в эти минуты, не знал никто.
Люди связывали его поведение со смертью матери.
Но вдруг однажды что-то изменилось, переменилось.
Тяп-Ляп несколько дней подряд ходил возбуждённый по деревне и говорил с улыбкой всем встречным одно и то же:
- Они скоро прилетят. Они скоро прилетят.
На вопрос «Кто прилетит?» отвечал кратко:
- Они! – и показывал пальцем на небо.
«Окончательно свихнулся», - думали люди, - а мальчишки стали открыто смеяться над ним и крутить пальцем у виска.
- Совсем долбанулся.
- Придурок!
Но Тяп-Лапа это уже не огорчало.
Он продолжал, улыбаясь, огорошивать односельчан своим утверждением о скором прилёте кого-то с неба, а через некоторое время стал серьёзно добавлять:
- За мной! Они скоро прилетят за мной! Они меня заберут отсюда к себе!
Вечерами подолгу сидел на своей скамейке и неустанно глядел вверх.
- Витя, - соседка с жалостью глядела на него. – Ты хоть
|
