 |
И была тьма...
Мертвая и совершенная. Над пустой равниной с редкими оврагами и небольшими возвышенностями простирался плотный, холодный туман, бессменно властвуя и полностью заполняя собой все воздушное пространство, которому не было края. Но в один момент что-то изменилось... Налетели легкие ветры и пустынные дали вдруг озарились светом, ниспускающимся без видимого источника. Постоянным, хоть и не слишком ярким, но достаточным, чтобы окончательно развеять туман и превратить все пространство в необозримую ладонь, на которой впервые начала зарождаться жизнь. Из недр потеплевшей почвы стали появляться корни, потом стволы, из них ветви, которые в свою очередь начинали покрываться благоухающей листвой. И каждое из этих созданий было уникальным - настолько разнообразными были созвучия стволов и ветвей, их формы, оттенки, запахи, пышность или скромность листвы. А было их бесчисленное множество. В общей композиции они походили на необъятный расстилающийся ковром сад, изобилующий невоспроизводимой палитрой красок. Прошло еще немного времени и ветви запестрили плодами, также непохожими друг на друга, как и все им предшествующее. И все бы могло так оставаться вечно, но появление времени само по себе требовало дальнейших изменений, ему не хотелось просто покинуть эту новую для него стихию, завершив всю проделанную работу чем-то вроде статичной и непреходящей экибаны. Осознавая свою немалую власть, оно решило попытаться завладеть и светом, возвратив туман и с его помощью образовав целые пласты не имеющей веса, но плотной массы, которой удалось погрузить весь этот новый диковинный мир в полумрак, постепенно переходящий в кромешную тьму. Любопытству времени не было пределов, но у него не было намерений навредить. Оно просто было, без желаний, без воли. Само его наличие подразумевало перемены, которые снова не заставили себя ждать: новые и единственные обитатели вдруг ожили... Они и до того, конечно, существовали, и даже в каком-то смысле были одушевлены, но их жизнь скорее напоминала жизнь деревьев. К несчастью, в наступившей тьме и полумраке они стали покрываться язвами, опадали плоды и листья, которые начинали гнить и разъедать когда-то не знающую тревоги почву. Корни стали более жесткими, острыми, выделяющими причиняющие ей мучения ядовитые соки и испарения, - и она стала просто от них избавляться. Таким образом они и ожили. И каждый пустился в путь, на поиски просветов и исцеления, которое мог подарить только прежний свет, являясь их создателем и прародителем, вдохнувшим жизнь в еще недавно мертвую и холодную твердь. Вся равнина теперь напоминала ожившее поле пшеницы, хаотично расползающейся во все стороны одновременно. Естественным образом гниение стало поедать их изнутри и некоторые, лишившись сил, стали рассыпаться и превращаться в прах, так и не найдя убежища. Другие же стали образовывать своеобразные коммуны, где наиболее похожие тянулись друг к другу, выталкивая и прогоняя либо более слабых, либо более сильных в надежде, что вместе они проживут дольше. Они сплетались корнями и ветвями, образуя однородные непроходимые джунгли. Оголялись пустынные долины, где почва возвращала себе исконный вид, облекаясь в сгущающийся туман и постепенно погружаясь в первоначальное небытие. Без ветра, без времени, без жизни...
И вдруг свершилось чудо.
Словно на ночном небе, засияли редкие огоньки: одиночество, отшельничество отвергнутых и изгнанных преобразило их внутреннее устройство. Ведь они оказались предоставлены самим себе и их внимание к своим ранам и язвам, которому не мешали чужие корни и огрубевшие от голода ветви и привело к этому удивительному преображению - они сами становились источниками света. Свет их был немного мягче и слабее по сравнению с исконным, но без остановки набирающим силу. Вокруг создавались небольшие оазисы, дающие жизнь новым побегам, но теперь уже походившим и по внешней структуре, и по внутреннему устроению на своих создателей. Каждый, даже самый слабенький и незаметный был необъяснимым образом с ними созвучен и в свою очередь тоже начинал светиться, распространяя свет все дальше. Мрачное погибающее пшеничное поле под покровом зловещего тумана теперь больше напоминало обширную степь с редкими, но яркими озерами и протоками, окруженными черными пятнами корневищ, сплетенных в бесформенные чащи на полотне уже уставшей от проделок времени земли...
А что было дальше?
Конечно, погибающие от жажды, мрака и холода корневища потянулись к свету. Захотели ли они преобразиться сами, чтобы исцелиться и снова зацвести или в голодной агонии и стремлении выжить поглотили уязвимые одинокие источники вместе с еще неокрепшими побегами - решать времени. А время никому неподвластно. Оно в этом уверено, так как не знает, что без света оно также перестанет существовать...
И будет тьма...
Мертвая и совершенная над пустой и холодной равниной, что под одеялом плотного тумана, наполняющего собой все воздушное пространство. Пространство, которому не было и не будет края.
|
