Медуза на снегу или красные волны Черного моря
-Уезжаешь?
-Да.
-Надолго?
- Не знаю. Думаю, что нет.
-Ты что, ее все еще любишь?
- Нннннет, конечно же, нет.
- Тогда зачем эти ежегодные поездки?
- Я не знаю…
- Ты ненормальный, ты идиот. Нет, ты или мазохист или блаженный. Да, точно блаженный…Ты всегда был таким.
- Может быть.…Прости, я должен ехать.…Прости.
- Пошел прочь! Я ненавижу тебя, сволочь!
- Зря. Я тебя люблю. Очень…
Снег, пропитанный морской водой превратился в какую-то серую, неприглядную кашу, лениво колыхающуюся возле покрытых осклизлыми, зелено-бурыми водорослями огромных валунов, чьи серые изъеденные солью и временем спины уходили далеко в море. Волны, под прикрытием этой каши казались округлыми и холодными. И лишь некоторые из них, каким-то чудом прорвав эту снежно-серую мерзость, со всей своей многотонной мощью злобно обрушивались на прибрежные скалы, осыпая их холодными солеными брызгами, бледными и ломкими обрывками водорослей и ошметками невесомой пены.
Я стоял на каменистом берегу, подставив лицо холодному, влажному ветру, курил, вдыхая горький дым дешевых сигарет вперемежку с пропахшим йодом воздухом зимнего моря, и с отвращением смотрел на студенистое тело медузы, пульсирующее на жестком, нечистом снегу. Медуза, несмотря на размытый крест, угадывающийся сквозь ее желеобразное тело была до омерзенья похожа на большой сгусток мокроты, холодный и чужой, и от того еще более гнусной.
У меня за спиной, колыхались кое-как прикрытые снегом треугольники кипарисов, безлюдного в это время года курортного поселка Симеиз, виднелась все еще роскошная (дореволюционной постройки) “вилла Ксения” и курилась туманом, похожая на коренной зуб сказочного дракона гора Дива.
Я еще раз окинул взглядом всю эту равнодушную, чуждую мне, какую-то бутафорскую красоту, и, сплюнув окурком на подернутую муаром смерти приплюснутость медузы, отправился на автовокзал, брать билет до Симферополя.
В железнодорожном вагоне( на протяжении всего пути до Москвы), где больше половины купе были свободны, помятая и неопрятная проводница почти не выходила из своего закутка, лишь изредка для очистки совести предлагая немногочисленным пассажирам простывший, жиденький чай. Мне кажется, она просто-напросто никак не могла выйти из состояния тяжелого похмельного синдрома.
Впрочем, не мне было ее судить - как только прокопченный состав с пыльными, в рыжих потеках окнами тронулся, я достал из своей сумки первую бутылку. Первую, но отнюдь не последнюю.
Я бессмысленно смотрел на проплывающий мимо унылый пейзаж, плакал и пил стопку за стопкой гнусный, несмотря на цену и, скорее всего левый коньяк.
Но вместо ожидаемого пьяного отупения каждая выпитая мной доза приносила лишь еще более яркие воспоминания тридцатилетней давности.
- А может быть она и в самом деле права, и я, в самом деле, самый обыкновенный, примитивный мазохист, старательно копающийся в своих воспоминаниях, словно хирург-практикант в куче сверкающих инструментов, при удалении первого в своей практике назревшего фурункула?
Подумал я, опрокидываясь на жесткую полку, застеленную по обыкновению влажной и желтой простыней с темными треугольниками штемпелей.
Слегка отлежавшись, я попытался приподняться, что бы наконец-то испросить у проводницы горячего, свежезаваренного чая, но в этот момент купе закружилось у меня перед глазами, и я провалился в тяжелый и душный сон.
1.
…Тогда я впервые увидел море.
Высокие, (по крайней мере, в тот миг они показались мне очень высокими), внешне до странного похожие на расплавленное бутылочное стекло с тонкими, кудрявыми штрихами ярко-белой пены волны, с шумом падали на каменистый пляж, брызгами иногда обдавая лежавших на расстеленных полотенцах и простынях загорающих людей, по большей части женщин, с шипеньем исчезали, частично растворяясь среди горячей от солнца серой гальки, а частично откатывались назад, подныривая под, приближающуюся череду бликующих на солнце бурунов.
Не догадываясь о коварстве морских волн, я поспешил раздеться и, поджимая обжигаемые о горячую, крупную гальку ступни ног пошел в полный рост на встречу очередной волне.
Неожиданной силы удар воды, сбил меня с ног и несколько раз перевернув, бросил лицом на прибрежную каменную мелочь. Пораженный и почти оглушенный я попытался выползти на берег, но откатная волна цепко завладев моим телом, потащила меня обратно в море, казалось бы, только для того, чтобы вновь передать следующему, еще более мощному и жестокому валу.
И вот тут я понял что погибаю. Раз за разом меня било о гальку и обессиленного относило назад. Легкие полные соленой горькой воды нещадно жгло. Я плакал и тщетно пытался позвать на помощь, а люди сидели и, указывая на меня пальцами, счастливо смеялись: им видимо было невдомек что сейчас, прямо на их глазах человек тонет в двух шагах от берега.
- Ну, кто же так входит в море во время шторма?-
прокричала мне в лицо какая-то подбежавшая девчонка и, схватив меня за руку, довольно бесцеремонно вытащила на берег.
Я лежал на животе, на горячей от солнца гальке и меня раз за разом выворачивали жестокие приступы рвоты, а моя спасительница, будто бы и, не замечая моего плачевного состояния терпеливо и не спеша, давала мне первые уроки жизни на море.
- Пойми мальчик,
Говорила она без малейшего намека на высокомерие местной жительницы.
-В море во время шторма нужно входить либо боком, а еще лучше подныривать под приближающую волну. Вот смотри…-
Она встала, темная от загара и удивительно стройная, слегка покачивая худенькими своими бедрами, смело пошла навстречу ревущему морю.
Я с ужасом смотрел на ее тоненькую фигурку с голубыми, удивительно яркими штрихами купальника на темном фоне кожи, такую беззащитную перед высокими и равнодушными волнами и даже приподнялся в ожидании страшного, как вдруг она, казалось бы, в самый последний миг, сложив над головой хрупкие тростинки своих рук и резко оттолкнувшись, с головой, поднырнула прямо под нависшую над ней волну. А через минуту ее головка со светлыми, слипшимися волосами виднелась уже метрах в двадцати от берега.
- Ух, ты!
Вырвалось у меня, а в следующее мгновенье я уже бежал на встречу следующей волне.
- А ты молодец!
Похвалила она меня через какое-то время, когда мы с ней, накупавшись до одури, сидели и грелись на теплом валуне, тесно прижавшись, друг к другу.
-Наташа.-
Протянула она мне узкую свою ладошку с маленькими, розовыми ноготками.
- Вовка, то есть Владимир - сконфуженно представился и я, пожимая ей руку.
-Ну, уж, так сразу и Владимир!?-
Беззлобно рассмеялась она, рассматривая меня в упор, смешно приставив ладошку ко лбу.
- Ты грек что ли, Вовка?-
Спросила меня Наташа, видимо удовлетворившись осмотром.
- Отчего это вдруг грек? –
обиделся я.
- Самый что ни наесть русский! Я из санатория Маяк. Вчера ночью приехал.
Зачем-то добавил я и, спрыгнув с валуна начал торопливо одеваться.
- И вообще мне уже пора на ужин, семь часов скоро.
- А, так ты тубик!-
Засмеялась Наташа, но, заметив мое искреннее недоумение, пояснила терпеливо.
–Тубик, это туберкулезник значит. Ну, беги, ужинай.
И вновь рассмеялась...
- Ну, хорошо,-
согласился, я также рассмеявшись-
- Пусть будет тубик, если тебе так хочется.-
А потом, потоптавшись чуть-чуть, спросил ее, как можно более равнодушно, усиленно глядя в сторону.
- А ты, Наташа, завтра здесь еще будешь купаться?-
Она улыбнулась и, тряхнув своими, уже подсохшими золотистыми волосами, томно глядя на меня, бросила небрежно, поигрывая светлыми своими бровками.
- А что Вовка, ты уже никак в меня влюбился? Признавайся.…Да не стесняйся, в меня сразу все мальчишки влюбляются. Потому что я очень красивая, правда.
- Знаешь что? Никакая ты не красивая!-
крикнул я ей, бросаясь в сторону каменной лестницы ведущей с пляжа.
- Дура ты, Наташка! И притом самая что ни наесть обыкновенная. В моем классе, таких как ты, каждая вторая. Вот эта уж точно, правда –
- Ладно, Вовка, не дуйся!-
Крикнула нахальная эта девчонка мне вдогонку.
-Приходи завтра часам к пяти, еще поплаваем…
Я уже был на верху, когда скорее догадался, чем услышал звонкий голос моей новой знакомой.
- А все ж таки ты грек, Вовка…
Я наклонился через сложенный из дикого камня парапет и с опаской посмотрел на глубоко внизу расположенный пляж. От валуна, на котором мы с Наташей недавно еще сидели рядом, мокрые и продрогшие, по направлению к ревущему и ухающему морю стремительно бежала, быстро перебирая стройными загорелыми ногами, самая лучшая в мире девчонка.
…На следующий день она не пришла. Не пришла и через день. Целую неделю я как последний дурак, пройдя с утра, прописанные мне процедуры и проглотив целую пригоршню таблеток, запив их теплым, с детства ненавистным молоком из тяжелой, толстостенной, стеклянной мензурки, мчался на пляж в надежде увидеть свою спасительницу. Но напрасно я высматривал ее светло-голубой, полинялый купальник- Наташка, явно не относилась к людям, умеющим держать слово. И ее многообещающее “приходи завтра…”, на поверку оказалось самой обыкновенной болтологией.
Постепенно, образ взбалмошной девчонки со светлыми волосами размывался в моей памяти, уступая место более прозаическим делам: в садах, в которых утопал поселок, поспела клубника и начала наливаться ранняя, кисло-сладкая крымская черешня.
Тубики нашего санатория, приехавшие в Симеиз на лечение со всей страны, в основном из более северных ее районов, конечно, не могли равнодушно игнорировать подобное, и начался мрачный период для всех местных жителей – период ночных набегов.
Озлобленные неучтенными потерями ранних урожаев собственники, матерясь и чертыхаясь, натягивали поверх заборов ржавые нитки колючей проволоки, подвязывали на шнурках пустые консервные банки и на ночь выпускали в сад цепных псов самых разнообразных пород и окрасов, но робкое, дрожащее утро, обычно к ужасу садоводов освещало вытоптанные грядки клубники и жалкие, поникшие широколистные кусты черешни, скрупулезно обобранные от нежных плодов.
…Однажды я, вольготно развалившись на теплой гальке в рваной тени жидкой шелковицы, странным образом выросшей прямо из полуразрушенной, каменной стены ограждающей пляж, лениво перечитывал похождения Серого волка Ахто Леви, и не спеша, ел черешню, сплевывая в кулак склизкие косточки и придирчиво осматривая каждую, похожую на маленькое наливное яблочко ягоду.
- Где-то я уже видела эту черешню!?-
Со смехом сообщил мне чей-то девичий, с легкой хрипотцой голос.
- Да вся она одинаковая...-
С сытым равнодушием ответил я и только тогда вдруг осознал, что голос этот я уже когда-то слышал. Надо мной, слега, придерживая легкий сарафан, стояла Наташка, ничуть не смущаясь, что мне, снизу видны ее длинные, шершавые от загара ноги и светлые, в горошек трусики.
-Здравствуй Наташа –
дрогнувшим голосом выдавил я и поднялся, хотя видит Бог, мне отчаянно хотелось, как можно дольше лежат на гальке и смотреть на ее ноги снизу вверх.
- Привет, грек,-
протянула она мне свою узкую и прохладную ладошку, но, видимо заметив что-то в выражении моего лица,
