Ринат, сгорбившись над ведром, чистил картошку. Его скуластая физиономия сияла: чуял выпивку.
А гости, кажется, уже приняли сто грамм подушно. Громкий разговор сопровождали взрывы смеха. В центре за импровизированным столом из двух перевернутых ящиков восседал Виктор, по бокам сидели бородатые мужчины. Художники, понятно. На раскрасневшихся лицах сверкали глаза. На ящиках небрежно порезанные ломти хлеба и колбасы.
- А вот и наш жилец! – обернулся хозяин мастерской. – Чего опаздываешь, Борис?
- Штрафной ему! – рокотнул широкоплечий с лопатообразной черной бородой.
- Тащи стакан, Борис! – сказал второй гость, худощавый, с русой бородкой клинышком.
Я как-то сразу понял, что это хорошие люди. Истинные москвичи. Не та шваль, что понаехала в столицу в последние годы.
- Щас картофан будет, с тушенкой! – радостно возвестил возникший за спиной Харя.
- Да брось ты, Ричи, свою кухню, садись давай… - рокотнул чернобородый. – И себе стопарь тащи.
Харя, он же Ричи, застенчиво извлек из кармана граненый стакан.
Художники засмеялись.
Чернобородого звали Матвей, его молодого сотоварища-блондина Василием.
Когда закусили горячей картошкой, Витя потеплел глазами и ударился в воспоминания:
- А помнишь, Боря, ухой из харьюзков закусывали? У костра…
- Того самое... по харьюзам я спец буду, - вставил Харя.
Я подтвердил.
- Замётано! Летом айда всей толпой за Байкал!
- Моя старенькая «королла» к вашим услугам, - прожевав картошку, сказал я.
- Йес, там еще омуль водится…
- Держите меня трое!..
- Там еще много чего! – возбудившись, встал Виктор. – Дацаны, буддизм, шаманизм… Какие линии, какие краски, какое письмо, орнамент, мужики! А натура? Лица, костюмы! Сейчас покажу, что нарисовал прошлым летом…
Хозяин мастерской полез на табурет, потянулся к настенной полке, пошатнулся. На пол полетели эскизы, наброски на больших листах ватмана…
Все загалдели. Решено было ехать за Байкал поездом, обозреть матушку-Россию.
Ричи ускакал за очередной дозой горячительного.
Разглядывая листы ватмана, Матвей обратился к хозяину мастерской:
- Да, Виктуар, хотел спросить. Мне предложили серию иллюстраций для книженции одной… Сколько просить за работу? Я ж чистый живописец, а ты у нас волчара в книжном деле.
- К-книга? Ты ж сам биб… библиофил! – блуждающий взор слегка захмелевшего Виктора остановился на мне. – Да-да, книга! Слушай, старик, у тебя есть этот… - Он щелкнул пальцами. – К-как, Борис?..
- Довлатов. Сергей. И автограф, если можно, - закурил я. Лучше прояснить вопрос, пока пьянка, а к этому шло дело, не набрала обороты.
- Благодарю, сударь, - прикурил от моей зажигалки чернобородый живописец. Пыхнул в потолок. – Довлатов имеется… «Москва. Издательство ПИК, девяносто первый год». Разумеется, без автографа. Да и где его взять, старик? А сам экземпляр устроить могу, не вопрос.
- Стойте, Довлатова знал Костя, по Питеру еще… Он даже хотел к нему в Штаты ехать, - пригубил рюмку Василий. – Пока собирался, друган помер.
- Айда всей толпой к Костику. У него со свадьбы еще виски оставалось…
- Ч-что? – взревел задремавший было хозяин. – К чертям заморскую отраву! Даешь нашенску, пашеничну, аржану!..
- Веди, Бэзил!
В длинной черной бороде запуталась копченая колбасная шкурка.
На продавленной тахте всхрапывал книжный график. Надо ковать железо, пока Горбачев, говорил питерский Бэзил, собираясь к Довлатову за океан. Так и прособирался…
– Плачу за тачку. - Я решительно поднялся.
- Куда едем, Бэзил? – спросил живописец.
- К Костику. Помирает, грят, ухи просит, - огладил клинышек бородки Василий. Медленно поднялся с табуретки, сделал два шага и запнулся на ровном месте.
Оставив Рината присматривать за мертвецки спящим Виктором, схватили такси у магазина «Академкнига», наискосок от памятника Пушкину. Василий успел продиктовать адрес и прикрыл глазки.
День был солнечный, что в Москве редкость. В разрывах грязно-пепельных облаков синело, там летела одинокая птица.
Выйдя из машины, через пять метров обнаружили, что кого-то не хватает. Такси уже покатилось вниз по проулку, когда мы с Матвеем, размахивая руками, с криками ринулись следом за авто. Матвей сунул пальцы в рот и, тряся бородой, протяжно свистнул, что Соловей-разбойник. Заложило уши. Где-то залаяла собака. Такси встало. Таксист заявил, что хотел уж было сдать дорогую пропажу в «бюро находок». Василий тихо посапывал на резиновом коврике под задним сиденьем.
По мастерской бродило гулкое эхо и затихало в вышине шестиметровых потолков. В дальнем углу темнело птичье гнездо. Здесь, пожалуй, можно было провести матч НБА. Или устроить павильонные съемки фильма ужасов. Там и сям торчали гипсовые чудища, обрубки фигур и стремянки.
Запахи были сложными. Пахло, как в новостройке. Ноздри щекотали пряные флюиды гашеной извести и нитрокраски пополам с аппетитным духом кислых щей.
Хозяин вышел к нам заляпанном фартуке.
- Привет, Борода, - вытерев ладони о тряпку, осторожно пожал руку Матвею. Мне он приветливо кивнул.
Костик, как называл хозяина Матвей, вряд ли соответствовал уменьшительно-ласкательному обращению – был крупнее нехилого собрата по ремеслу (ага, попробуй управляться с гипсовыми чудищами!). Хотя, приметил я, коренным москвичам сие свойственно: колбаса у них «колбаска», метровые парниковые огурцы – «огурчики», водка – «водочка» и даже «водидюлечка», и так далее вплоть до имен собственных.
Костик оказался скульптором-монументалистом. Или конструктивистом, шут их знает...
- А Бэзил-то уже хорош… - хмыкнул скульптор. Как ребенка, сгреб щуплого Василия забросил через плечо, без труда поднялся с ним на деревянные неокрашенные антресоли и уложил на топчан.
- Ну-те-с, по какому поводу гуляем? – чокнулся с незваными гостями хозяин.
Я решил не повторять предыдущей ошибки, хотя Костик казался абсолютно непрошибаемым. Кратко изложил тему, пока собутыльники не начали впадать в спячку.
- А-а, Серега!.. Он и с того света сообразит на троих! – снова хмыкнул скульптор. – Хотя, сказывали, последние годы пил в одиночку. Эх, Сережа, Сережа…
Я не сразу понял, что речь идет о Довлатове.
- Мы с Серегой в бригаде камнерезов балду били, на подхвате у скульптора одного. Я после школы, Серега после армии. Потом я в Репина поступил, а Сережа, вишь ты, в писатели двинул, - пояснил хозяин мастерской. – Серый и я, салаги, в бригаде за водкой бегали. Сережа потом это дело в рассказ вставил. Увековечил, га! Как ваяли скульптуру на станции метро. Во как. За закуской бегал, а теперь классик… Вы хоть закусывайте, ливеркой хотя б. Щас Галка придет, сварганит че-нить горяченького…
Чернобородый начал жаловаться, что закупочная комиссия резко снизила расценки. Костик с жаром поддержал тему. Закурили. Заговорили о неведомом «цветовом решении»…
Боясь, что разговор свернет в заоблачные выси ремесла, я спросил хозяина про автограф «классика».
- Сережин автограф?.. Правда, тогда он не был классиком, - хмыкнул хозяин.
Костик исчез в далях собственной мастерской и вернулся с черно-белой фотографией. Под внушительной фигурой Ломоносова - в парике и кружевном жабо, сгрудилась группа людей. В центре в цивильных костюмах и галстуках - видать, начальство, пообочь в грязных халатах и бушлатах. В руке Ломоносов зажал глобус.
- Это в Питере еще, в метро, перед открытием станции «Ломоносовская». Мы тут с Серегой самые высокие, узнаешь? – ткнул измазанным в глине пальцем бывший подмастерье.
Узнать классика и маститого скульптора в худых, подросткового облика, молодых людях, было невозможно. Однако размашистый автограф знаменитого писателя бросался в глаза: «С. ДОВЛАТОВ».
Все это прекрасно, напомнил я, но требуется книга с автографом знаменитости.
- Я говорил с ребятами. Книга не проблема, - молвил в бороду Матвей. – Погоди, Борис, послушай… Тебе же для дела, так? Ты забываешь, что мы художники. Хоть я, хоть Костян изобразят автограф один в один… Погоди, Борис… Это не подделка. Ну… типа факсимиле.
- Да Серегину роспись на книгах в стране вряд ли сыскать, - поддержал коллегу скульптор-монументалист. – Он ить не знал про грядущую славу!
- Тем паче, как я понял от Вити, книга с автографом нужна начальнику или доктору, - уточнил Матвей.
- Доктору из начальников.
- Святое дело!
Пришла Галка, высокая, широкоплечая, зеленоглазая – гражданская жена скульптора-монументалиста, по совместительству натурщица и Муза. Ноги у Музы были что колонны. Вылитая Девушка-с-Веслом, изваянная у входа в горсад областного центра.
- Гала? – переспросил я с ударением на втором слоге.
- Задолбали уже!.. - прожгла своими глазищами Муза. – Гала, это у Сальвадора Дали. А я Галина, ясно? – И в гневе развернула стан. Хорошо, что весла под рукой не случилось. – Константин!..
- Что тебе, моя Брунгильда? – отвлекся от беседы хозяин мастерской.
- Опять без закуски пьете. У тебя же гастрит. Сколько раз говорено... Богема, вашу мать!..
- Какая богема, Галка, помилуй? Гетер и близко нету, как видишь, - улыбнулся Костик.
- Этого добра тут еще не хватало!.. – схватила кухонный нож Брунгильда.
Раздался грохот посуды. Дать бы ей весло, подумалось, убрала бы Москву в одну калитку.
Я вздрогнул. Потолочный сумрак прорезал истошный крик. За окном-бойницей с карнизов шарахнулись птицы. Оказалось, проснулся Василий - и спьяну узрел безглазый лик недоделанной скульптуры, ее кудлатая, с рожками, башка находилась на уровне антресолей.
Галина разогрела на плитке суп, водрузила на верстак, служивший кухонным столом, тарелки и блюдо с холодцом.
На верстаке чудесным образом замерцала бутылка «Столичной»…
Но я бежал из логова творческой интеллигенции.
Когда из последних сил одолевал тяжелую, на рессоре, дверь, сзади донеслись отдельные фразы. Художественный диспут набирал обороты:
- Пить надобно после обеда, а мы чего?.. Сплошной примитивизм!.. Мешать водку с пивом, старик, это тебе не краски мешать. Сие кощунство!.. Не эстетично, по теории Поля Валери…
Через пару дней после задушевных разговоров
