Казаки залегли за пригорком. Красные пристрелялись и не давали и носа высунуть. Не решались идти на них. Переглядывались друг на друга, потом смотрели на лежащих неподалёку смельчаков, что всё-таки высунулись. Мялся и командир, молоденький сотник из простых казаков. Все понимали, что атаковать надо. Но боялись. Слишком много полегло уже. Пойти могли бы, если бы кто-нибудь вылез первым, подал пример. Это также понимали. И всё равно никто не решался. Не было такого храбреца или, правильнее сказать, отчаянного.
К ним подскакали конники. Три старых седых казака. Впереди на белом коне легендарный Кабаев. Казак-старовер, организовавший священную дружину для борьбы с большевиками. Кабаев на груди носил икону Спасителя, остальные большие восьмиконечные кресты. Они вдохновляли сражающихся. Сами вели в бой. Кабаев был не единожды ранен, и это только в этой войне. У второго рука была на перевязи и из-под папахи виднелись бинты. У третьего вовсе руки не было. Возраст, болезни, раны. Ничто не могло сломить этих стариков. Они не позволяли себе слабости. В сёдлах сидели крепко. Никогда не унывали, как бы тяжело ни было. Прибауткой внушая не меньше храбрости, чем воззваниями. Они спешились и, несмотря на обстрел, подошли, не пригибаясь.
— Что, молодцы, приуныли? Али девки вас забыли? Неужели, краснодранцев испужались?
Кабаев не был таким тёмным, но специально подпускал сказа в свою речь.
— Вон как садят.
— А вы не замечайте. Помолитесь, шашки в руки и бегом. Так их и осилите.
— Вылезешь тут, как же? Как решето будешь.
— У них позиция.
— А нас с гулькин нос.
— Подмога нужна.
— Ну-у, — потянул Кабаев, — совсем разнылись. Я то думал, вы казаки. Рано вам, видать, оружие то доверили. Вам бы ещё с погремушками играться.
— Умный какой, — беззлобно и очень тихо пробурчал казак.
Кабаева обожали. Он был иконой, живым олицетворением славного казачьего прошлого, их вольных традиций.
— Вместо того, чтобы цельный день тут сидеть, взяли бы и победу добыли. Себя бы прославили. Э, да что говорить? Видно, не осталось настоящих казаков. Пропали мы все.
Молчали казаки. Признавали справедливость обвинений. Стыдно было. Но и страшно.
Кабаев повернулся, скорбно опустил плечи, повздыхал и поплёлся понуро к своему великолепному поджарому жеребцу. Мгновенно состарился. Закряхтел. Когда трясущейся немощной рукой за луку седла брался, лукавая усмешка скользнула по его губам. Пулей взлетел на коня. Как молодым и не снилось. Преобразился, прекратив игру, расправил плечи. Громовым голосом обратился к своим друзьям.
— Эти не пойдут. Придётся нам, старикам.
— Что ж покажем, как раньше воевали.
— Вы тут пока посидите, мы сами всю работу сделаем, — махнул однорукий своей культёй.
С гиканьем три дедка помчались на красных. После такого казаки не могли уже отсиживаться и прятаться. Когда их святой Кабаев под пули идёт. С рёвом повскакивали, сперва сотник да ещё несколько простых казаков, через секунду все поднялись. Побежали на красных. И одолели-таки. Добыли пулемёт. Взяли пленных. Чуть комиссара не захватили. Конь у того был свежий, сумел он ноги унести.
Кабаев получил новую рану. Второго из его дружины, безрукого, убило. Осталось их двое. А ведь было когда-то шестьдесят. Они не занимались пропагандой. Они вдохновляли. С пиками и шашками бросались на пулемёты. С псалмами против пушек.
Личный пример играл на Гражданской войне первоочередную роль. Кабаев благославлял, заговаривал от пуль, облегчал муки, изгонял страх. Рядом с ним легче было. Рядом с ним и смерть не страшна была. Но один он и единицы подобных ему не могли выиграть войну. У зла, идущего против России, было много приверженцев. Святые проигрывали нечисти.
