странное. Всё вокруг будто начало растворяться: края стола расплывались, а свет от тусклой лампочки дрожал, словно воздух вокруг становился густым. Он попытался сказать что-то, но слова застряли в горле.
Его взгляд помутнел, и всё погрузилось во тьму.
Очнувшись, мужчина оказался в своей квартире. На первый взгляд всё было как прежде: стены облезлого коридора, знакомый запах пыли и времени, слабо освещённое пространство. Но что-то было не так. Свет горел только в коридоре, и его отблеск лениво пробивался в тёмные углы. В воздухе стояла тягучая, непривычная тишина.
Он стоял в ванной, перед зеркалом, опустив взгляд вниз. Свет из коридора слабым отблеском ложился на его лицо, отчего его отражение в зеркале выглядело мрачным и размытым. Мужчина опустил голову, глядя вниз, на свои руки, дрожащие как после сильного холода. Затем он поднял глаза и посмотрел на своё отражение. Лицо в зеркале выглядело точно так же, но в глазах было что-то новое — чувство, которого он раньше не знал.
— Мэри... — прошептал он, обращаясь не то к зеркалу, не то к самому себе. — Неужели ты можешь быть в моём доме?
Секунды тянулись, но ответа не последовало. Лишь его собственное отражение, тусклое и одинокое, смотрело на него из зеркала. Мужчина стоял так ещё какое-то время, будто пытаясь что-то услышать или почувствовать. Наконец, он тяжело вздохнул, опустил голову и вышел из ванной.
Его шаги эхом раздались в пустой квартире. Всё выглядело как раньше, но ощущалось по-другому. Он вошёл в комнату с выключенным компьютером — тем самым, на котором он только что работал, прежде чем... прежде чем всё изменилось.
Мужчина остановился на пороге и оглядел комнату. Компьютер был выключен, монитор мрачно молчал, словно подтверждая, что связь с прежней жизнью оборвалась. Он долго стоял в тишине, пока наконец не собрался с силами сделать шаг. Один за другим, медленно и почти неуверенно, его ноги повели его к окну. Взгляд мужчины цеплялся за мелочи — трещина на паркете, застывшая тень шкафа, едва заметное дрожание занавески в слабом сквозняке. Это движение, как и он сам, казалось чуждым и медленным в этом доме, который воссоздавал реальность с пугающей точностью.
Он подошёл к окну и остановился, обеими руками опираясь на подоконник. За окном всё выглядело, как и в его прежней жизни: огни фар машин резали темноту, двигались, отражались на влажном асфальте. Люди, невидимые из его высоты, продолжали свои дела, жизнь шла, как будто ничего не случилось.
Но мужчина знал, что это обман.
Это был «Дом на краю света», место, которое воссоздаёт реальность настолько искусно, что умершему могло показаться, будто он вовсе не умер. Вот только мужчина не поддался иллюзии. Он знал правду.
Глядя на огни машин, он тяжело сглотнул и, хриплым голосом, как будто говорить было больно, сказал:
— Я... — он замолчал, проглотив ком в горле. Затем выдавил: — Потерял Мэри.
Эти слова прозвучали как признание вины, и, будто оправдываясь, он добавил:
— Но должен её найти.
Он продолжал смотреть перед собой, будто пытаясь разглядеть что-то в бесконечной череде огней, и заговорил снова, уже тоном, как будто кому-то объяснял:
— Она говорила, что будет ждать меня в этом доме.
Эти слова повисли в воздухе, как незримое обещание. Мужчина опустил голову, глаза его наполнились отчаянием. Он провёл рукой по волосам, а потом тихо, едва слышно, словно боялся признаться даже самому себе, прошептал:
— Но она умерла три года назад...
И тут его плечи обмякли, будто вес воспоминаний и осознания наконец сокрушил его. Он медленно убрал руки с подоконника, как будто они стали слишком тяжёлыми, чтобы их можно было удерживать далее. Он медленно отвернулся от окна, взгляд его был усталым и пустым, будто огни за стеклом выжгли последние остатки его мыслей.
Почесав подбородок, он опустил руку, стоял какое-то мгновение, словно не знал, что делать дальше. Затем его шаги, неуверенные, почти шаркающие, повели его к кровати.
— Где же мне её искать... — пробормотал он тихо, его голос звучал так, будто принадлежал не взрослому мужчине, а ребёнку, потерявшему свою любимую игрушку.
Остановившись у кровати, он замер, как будто в ожидании, но ожидание это было пустым, беспомощным. Через несколько секунд он сделал ещё шаг, подошёл ближе, и, неохотно опустившись на одно колено, заглянул под кровать.
Темнота под ней оказалась такой же пустой и бесконечной, как его мысли. Никаких следов. Никакой Мэри.
С досадой, но без удивления, он медленно поднялся с колен. Спина его чуть согнулась, а лицо выражало лишь смирение. Словно он и не ожидал ничего найти, но всё равно испытывал слабую надежду, которая теперь вновь угасла.
И вдруг он замер. Что-то, едва уловимое, словно дыхание призрака, заставило его повернуть голову к подушке.
Словно по наитию, он протянул руку и поднял её. Под ней оказалась пачка банкнот, перевязанная тонкой резинкой. Банкноты мягко блеснули в тусклом свете, будто бы сами собой заявляя о своей значимости.
Мужчина на мгновение застыл, а затем неожиданно расхохотался — звонко, почти безумно.
— Хо! Заначка! — выдохнул он, потрясая пачкой.
На его лице расцвела улыбка — дерзкая, беззаботная, даже торжествующая. Всё, что давило на него прежде, будто бы растворилось в этом смехе. Он подбросил деньги в воздух и ловко поймал.
— Ну и нафиг эту Мэри! — добавил он, почти танцуя на месте.
Сунув деньги в карман, он повернулся к двери, за которой сиял тёплый свет, манящий и обещающий. Его шаги становились всё твёрже, а улыбка всё шире.
— Пойду-ка я напьюсь! — сказал он с лёгкостью человека, решившего сбросить с себя все тяготы.
Он шагнул за порог, и свет мягко обвил его, как тёплая волна, стирая границы между телом и пространством. Сначала исчезли ноги, затем руки — движение было плавным, будто невидимая кисть осторожно стирала его из этого мира, штрих за штрихом, не оставляя ни следа, ни тени. Ещё мгновение — и он окончательно растаял, поглощённый бескрайним сиянием, которое продолжало мерцать тихо, но уверенно, как далёкий пульс неизвестной жизни.
Когда последний отблеск света угас, комната застыла, утопая в неподвижности. Казалось, всё осталось прежним: те же стены, тот же пол, та же кровать. Но теперь в этом пространстве ощущалось нечто странное — тишина была гуще, воздух тяжелее, а сама комната будто потеряла свою суть. Она заполнилась тем, что невозможно было ни увидеть, ни потрогать, а именно — абсолютной пустотой.
