(*)
– Я же просто хочу её защитить! – и всё разбивается об это наивное заявление. Вся логика, вся противоестественная составляющая всего нашего диалога. Бесполезно! Наверное, эгоизм всё-таки не уходит со смертью и остаётся там, за чертой возможного.
Да и чем ты защитишь её, тень жизни?
Вообще-то, когда Элизабет обратилась в наше Агентство, я не предполагала, что мне придётся ещё иметь дело ещё и с проблемами живых. Как будто живым кроме нас некуда пойти! Словно у них нет друзей, терапии, родителей и прочей живой и шумной массы. Это призракам, бедным и несчастным, некуда деться, а у нас, мясно-костевых мешков вариантов примерно миллион.
Я вообще не предполагала беды, я спокойно ела бутерброд, когда Волак вызвал меня к себе. Пришлось сматывать трапезу и последние куски прошли наспех, безвкусно. Но начальство есть начальство!
– Посмотри, – Волак положил мне тоненькую, только-только начатую папку с делом Элизабет. Та жаловалась на посторонние шумы в квартире, клялась, что сама по себе адекватна и не употребляет ничего запрещённого или крепкого, да и вообще ведёт порядочный образ жизни. Также, помимо шумов, Элизабет указывала агрессивное настроение квартиры в отношении её парня. Элизабет писала о том, что кто-то регулярно дёргает его во сне за ноги, стаскивает одеяло и даже…
– Придушить? – оставалось только рассмеяться. Ревнующий призрак! Ой, держите меня мёртвые и живые, а то я сама не вынесу.
– Придушить, – подтвердил Волак, – заметь, что придушить он пытался только её парня.
– Ну…бывает, – я не видела в этом ничего странного, хотя и сама заметила, что агрессивное поведение призрака направлено именно на парня нашей клиентки. При условии того, что мы верим нашей клиентке на слово и она не сумасшедшая, и ещё – не игнорирует в свой собственный адрес реальные проявления агрессии.
В этом и проблема нашей работы. Во-первых, надо убрать сумасшедших. К сожалению, Волак запретил мне с порога выяснять у клиентов их психическое состояние и интеллектуальные особенности развития, он назвал это некорректным и недостойным.
А слова подкрепил множеством жалоб, которые заранее заботливо распечатал.
Вторая проблема в том, что люди невнимательны. Они в упор не понимают намеков, не видят знаков и зачастую дезинформируют нас ещё на стадии обращения.
Третья проблема в том, что люди мнительны. До сих пор не могу этого понять – как в них это уживается? Не реагируя не реальные угрозы, люди из скрежета старых полов способны сделать буквально дело о засилье призраками!
Поразительно. Я этого никогда не понимала.
– Работай, – посоветовал Волак, – девушка очень напугана.
На меня это не произвело никакого впечатления. Напугана и ладно. Я-то здесь при каком деле? Мне до её испуга как до луны – аж никак. Мне важен призрак в её квартире, если он, конечно, есть.
– Ты не защитишь её, – возражаю я, – потому что это не твоя жизнь, а её. Ты свою уже прожила.
Слова бывают жестоки даже для призраков. Многие из тех, кто не смог по какой-то причине уйти туда, куда следует, не могут принять самого факта того, что их жизнь кончена. Да, зачастую они не помнят какой она была, в лучшем случае, некоторое время помнят какие-то ещё образы или обстоятельства своей смерти, если та наступила внезапно и была шоковой для души и тела, но в основном – даже в ярости посмертия, в тоске и унынии его же, всё равно – не примиряются.
Моя задача в таком случае примирить призрак с уходом, и тогда откроется для него последняя дверь.
На призрака, впрочем, мои слова не производят впечатления. Либо они просто до него не доходят – но такое и с людьми бывает, не хочу, мол, и не слышу, либо, что хуже, призрак прекрасно знает и без меня о собственной прошедшей жизни и бессилии перед жизнью другой.
Такое тоже бывает и хуже этого нет. Человека хоть ударить можно, напугать, обмануть, а с призраком как договариваться? Воистину, фанатизм не явление смертных, не из этого идёт он мира!
– Она ошибается, – отзывается призрак и смотрит на меня с ненавистью. Так смотрят люди на тех, кто говорит им неприятные, хоть и верные вещи, которые человек может игнорировать до последнего. Мёртвый, видимо, тоже может.
Мёртвая.
Первым делом, получив дело из рук Волака я… нет, первым делом, попила кофе, вру. Ну хорошо, не первым, но вторым делом я затребовала сведения об этом месте. Как правило, по количеству сменившихся владельцев жилья уже многое станет понятно. И потом, надо бы узнать на берегу, кто из этих жильцов или их гостей помер вблизи сей квартирки.
Раньше, помню, и помню с ужасом, мы все эти сведения добывали с боем. Никто нам толком не хотел давать ни выписок, ни сведений. Даже в устной форме и то в отказ шли. Приходилось буквально разыскивать сплетни, собирать слухи, а то и заселяться в потенциально обитаемые призраками квартиры и следить за обстановкой . Очень утомительное дело, если честно. Благо, у одного из людей в важных кабинетах появился призрак. Вот тут-то и вспомнили про Агентство, которое всех задержавшихся отправляет в последнее пристанище. Ну, мы под шумок и вытребовали себе послабления и поддержку. Пока держимся исключительно этим.
Нужные сведения у меня оказались буквально за четверть часа. Сам дом был добротным, из числа новых, ему не было ещё и полувека, а владельцев конкретно одной квартиры сменилось аж семнадцать.
Сначала там проживала супружеская пара, большую часть лет она там и прообитала. Затем, они продали квартиру, въехали другие…
Всё было относительно ясно до одного момента. Буквально семь лет назад у квартиры сменился владелец, и вот тут началась чехарда сменщиков. Оказалось, квартиру сдавали и последние два года ставили минимальный срок сдачи на год, но и это не помогало. Люди бежали от обязательств, выплачивая неустойку.
Пришлось углубиться в конкретный период. Разгадка нашлась быстро. Обнаружился и потенциальный призрак – Стефа Шерман, двадцать три года, без постоянной работы. Была убита своим же сожителем по пьяному делу, по нелепой, на самом деле случайности – её толкнули, она упала, головой ударившись об ранее перевернутый стул. Печально и глупо. Сожитель отправился в тюрьму, Стефа легла телом в могилу, квартиру перешла во временное владение родственникам, которые и сдавали её, пытаясь удержать жильцов.
Но Стефа буйствовала. Она не могла смириться с такой нелепо оборванной жизнью и выживала жильцов, а если говорить конкретно – мужчин.
Было лениво, но я всё же решила пройтись по совсем уж гнилым каналам, покопаться в личных блогах, что, впрочем, позволило выяснить, что как минимум трое мужчин из числа покинувших квартиру жильцов, подвергались агрессии со стороны призрака. Одна из женщин писала в блоге о том, что её муж сошёл с ума и говорит о каких-то звуках и шумах, и что она его боится…
Чем кончилось дело, выяснять я не стала, моя история кончалась на квартире, интерес тоже. И эти сведения укладывались в картинку: Стефа Шерман, нелепо закончившая жизнь, осталась на месте своей гибели. Чувствуя посмертную ярость перед мужчинами, она выживала их…
Как оказалось, из-за желания защитить женщин.
– Пусть ошибается, но это её ошибка, – возражаю я. Наш разговор ходит по кругу. Выгнать Элизабет из квартиры – лёгкое дело, начертить защитный энергетический треугольник и зажечь кусочек дубовой коры, чтобы окурить ею хвойные иглы – привычное. А вот донести до упорного призрака, что лезть в жизнь живых не надо – это мне, похоже, не под силу. – Каждый должен понять своё.
Стефа не согласна. Стефа считает, что ей лучше знать, ведь она мертва. Стефа считает, что она вправе указывать живым…
– Марк часто выпивал, – говорит призрак и качает головой. Она меня не слышит. Она не хочет слышать, ей это ни к чему. – Он не мог удержаться на работе из-за своего характера. Он очень был справедливый.
Ага, вот так это называется? Видела я отчёты. Соседи нередко вызывали полицию из-за шума и разборок. И насчёт характера… граждане, какое удобное оправдание! Почему мне никто его прежде не принёс?
Видела я и его биографию. Ни учёбы, ни работы, зато безумные, вечно непродуманные планы о быстром обогащении – то ставки, то какие-то бизнес-проекты, то инвестиции. Тьфу! Конечно, ведь всем известно, что миллионерами становятся те, кто не может ужиться даже со своей головой, хоть ненадолго, ради приличия!
Но сейчас я на стороне призрака. С живыми пусть разбираются живые. Мне надо упокоить Стефу. А для этого пойдут любые средства и потому в словах моих то, что должно быть:
– Марк отбывает своё наказание, и это его участь. Он сам нарвался. Но ты не должна лезть к другим. Они живы, а ты нет!
Стефа смотрит на меня с изумлением.
– Он относится к ней ужасно! – это уже она про Элизабет. Верю, вообще-то верю. Может быть и такое. но какое мне, во имя всего благого, дело? Мне надо, чтобы эта дура упокоилась, а живая найдёт себе помощь. К нам же пришла? Вот и в другие места пойдет – хоть в полицию, хоть к семье, хоть от своего сожителя. Мне-то что?
– Не тебе судить об этом, – возражаю я. – У неё своя голова на плечах.
– Я показываю ей…
– Чего? – я даже не говорю мертвячке договорить. Хватит с меня этого бреда. – Слушай, Стефа, тебе разве не говорили, что нельзя связываться с Марком?
Вообще-то, бросок на удачу, я не имею никакого представления о том, как к нему относились её близкие. Были же у неё близкие?
Но молчание красноречиво. Я попала.
– Ну так вот, – продолжаю вдохновенно, – наверняка тебя предупреждали подруги или мать, сестра, что он, ну… не тот человек, который будет хорошо к тебе относиться. Да и ты сама, наверное, видела. Но разве ты отозвалась на эти слова? нет! Так с какого перепуга Элизабет тебя услышать должна, учитывая, что ты её своими выходками только пугаешь? Ты умерла, поняла? У тебя была жизнь, ты её потратила. Ты могла бы жить дальше, а может и не могла бы, но мы этого не узнаем. Но у тебя нет второго шанса. Ты не сможешь распоряжаться жизнями других, не преуспев в своей.
Непедагогично и жестоко, но я старше Стефы. Я сильно старше. И я жива. С призраками надо либо покровительственно, либо доверительно, либо жестоко. Кто-то уходит, услышав, что ему пора. Кто-то уходит, поняв, наконец, что всё кончено, а на кого-то надо орать.
Последнее я больше всего не люблю, грешно орать на тех, кто слаб, кто уже никогда не сможет на тебя пожаловаться при твоей жизни, но если они не понимают
