просто польстить, называли его Батыем.
Название группы –«Ушкуйники» - придумал тоже Стасик.
– Пацаны, я придумал нам название, - объявил он на одной из первых репетиций, - называться мы будем, - Стасик, выдержав эффектную паузу, вытащил из дипломата листок одиннадцатого формата, на нём был нарисован простым карандашом барабан, посредине которого красной и чёрной краской было написан «Ушкуйники».
А кто такие ушкуйники? – Поинтересовался Витёк Горбушкин.
– Это речные разбойники, пираты, в общем, которые в старину промышляли грабежом в наших местах, - объяснил Стас.
– Прикольно, - оценил название Горбушкин.
–А вам как? – посмотрел на остальных автор.
– Ну, да, прикольно, - согласились все.- Пусть будет «Ушкуйники».
Группа сыгралась довольно быстро, репертуар у нас был, что называется с бору по сосенке, но на дискотеке в клубе речников мы отыграли всю зиму. Весной, когда быстрые воды Жиганы утащили вниз по течению остатки льда, и в садах буйно зацвели черёмухи, мы все ушли служить срочную. Все кроме Стасика, которого в тогда ещё Красную армию не взяли из-за какой-то мудрёной болезни. Он дождался нас со службы дома, и мы снова стали играть на танцах прежним составом. Группа наша просуществовала ещё два года, потом уехал в Москву на заработки Горбуша, открыл своё дело в столице области рукастый Деревяшка, мы со Стасом – моим центральным карифаном, как он теперь называл себя, ещё около года как-то кантовались, приглашая в группу варягов. Потом я женился, окончил институт и на этом наша музыкальная карьера закончилась. Однако, раз в год мы собирались на новогодние праздники, доставали инструменты и для чисто конкретно своих старых фанатов играли в дышавшем на ладан ДК речников.
Последним из нас женился Стас на своей однокурснице по музыкальному училищу. Невесту его мы увидели впервые на свадьбе.
- Светик, - представил он нам свою невесту.
Светик была до невозможности красивой девочкой, но очень маленькой и худенькой, она едва доставала до плеча низкорослому Стасику; за глаза мы называли её не иначе как Дюймовочка. Вскоре после свадьбы молодые уехали на родину Дюймовочки, и в Зажиганске остался я один.
По наследству мне достался родительский дом с вишнёвым садом, как сейчас говорят на первой линии у реки, то бишь, на берегу Жиганы. Работал я всю жизнь оставшуюся, даже после выхода на пенсию преподавателем электротехники и электроники в местном техникуме. Житие моё было скромным, однако двоих сыновей воспитал, вывел в люди, как говорится, и теперь они, будучи не в меня ребятами бедовыми и предприимчивыми, жили в обеих столицах, имели свой бизнес, а нам с матерью, назначив достойный пенсион, наказали стеречь родовое наше гнездо, чем я и занимался. Супруга моя часто гостила то у одного сына, помогая растить внуков, то у другого и по этой причине я иногда подолгу жил один. Одиночество меня ничуть не тяготило и даже доставляло удовольствие.
***
–Что, экселенц, ностальгия достала, али дела какие в нашем Зажиганье? – Спросил я Стаса.
–Да всё сразу как-то накатило, собрался за пятнадцать минут и рванул к тебе. Думаю - жить два понедельника осталось, а я тебя уже года четыре не видел. Знаю, что один живёшь и место у тебя тут, как в санатории. Вот и решил навестить. Ты рад?
Конечно, я был рад. Этот старикашка был единственным из близких мне людей, которого я знал - страшно подумать – больше полувека. Я испытывал к нему самые тёплые чувства, прощал ему все его закидоны, которые иные посчитали бы обидными, внимательно слушал все его фантастические прожекты и суждения о вещах, в которых он ничего не смыслил, но считал себя знатоком. Я понимал, что другим он уже не станет потому, что уже нет времени. Зато с ним, как и в далёкой молодости, никогда не было скучно. Всё время, когда мы занимались очередным его проектом, события вертелись вокруг нас, вернее вокруг Стасика, он был то в роли утопающего, то попадал в какие-то нелепые истории и мне приходилось вытаскивать его: то он вдруг терял документы, то уезжал по пьянке с какими–то заезжими артистами и просил забрать из какой-нибудь дыры, то его обворовывали цыгане.
- Знаешь, Карабас, так захотелось собраться всем вместе, как раньше собирались на репетиции в ДК, намахнуть портвешка, сбацать что-нибудь для души, посидеть потравить мульки.
– Так мы с тобой теперь только вдвоём остались - пацаны ушли уже, насовсем ушли.
–Ну, давай вдвоём сбацаем, - заглянул мне в глаза Стасик. Из-за толстых стекляшек очков взгляд его был каким-то жалким и проникновенным. – Где твоя гитара?
- Пойдём, - направился я к лестнице на мансарду.
- Ух, ты! – Удивился Стас, когда мы поднялись на мансарду, и я включил свет. – Где ты это надыбал? - Он восторженно гладил большой барабан с педалью, тарелки, чарлики, чаплики. – Да у тебя вся кухня (барабанная установка). Где взял?
– Когда ДК совсем закрывать стали, директор ко мне приехал и предложил забрать. До лучших времён, так сказать. Ну, я конечно согласился.
– А гитара где?
– Вот,- вытащил я из шкафа «Yamaha f 600», - она самая.
–Ну, ты даёшь, Константин Палыч, ну молоток! - Восторгу Стаса не было предела, он даже имя моё вспомнил.
–А вот насчёт портвейна извини, - развёл я руками, - сейчас его днём с огнём не найдёшь. – Бери инструмент и айда вниз, - приказал Батый.
– Карабас, у тебя пожевать чё-нить есть? – Спускаясь по лестнице, через плечо спросил гость, а то я, сам понимаешь, голодный как собачонок.
- Пошли, на кухню, сейчас всё найдём.
Я поставил на стол помидоры, холодные котлеты, хлеб. Стас задерживался на веранде.
-Ты где там? – Окликнул я гостя, - никак с голода умер.
-Вуаля, - вошёл Стас в кухню. Обеими руками: одной за горлышко, другой поддерживая за донце, он держал бутылку портвейна 777 – «Три топора», того самого, который мы пили в молодости.
Пришла моя очередь удивляться: - Где ты этот раритет откопал?
– Да, по случаю недавно целый ящик купил, прикинь. Пару бутылок сам выпил, а остальное для таких случаев оставил.
–Ну, ладно, по понтам у нас ничья, но клёво получилось, могем мы всё-таки ещё кое-что, да Батый?
–Ха! Мы в такие ходили дали, - хриплым баритоном напел он слова из песни, которую мы в своё время взяли себе в качестве гимна группы.
Выпив по стакану портвейна, мы пришли в великолепное расположение духа.
- Давай что-нибудь сбацаем прямо сейчас, - предложил Стасик.
– Давай, а что?
– Как что? – Блеснул весело он очками, - Шисгару, конечно.
Я сходил наверх в мансарду и принёс свою старенькую простенькую, но довольно хорошо звучавшую акустическую гитару. Было десять часов вечера. Дом мой стоял на отшибе в односторонней улице, так что мы могли петь, не опасаясь, что прибегут соседи, которым мы мешаем спать.
Мы пили портвейн, догонялись коньяком, перепели весь репертуар тех лет, когда все члены нашей группы были молоды, веселы и достаточно беззаботны, чтобы задумываться о будущем. Ностальгический концерт наш продолжался часа два с лишним. В первом часу ночи дедушка Стас захотел спать, так как в вагоне у него место было у туалета, а какие-то мерзавцы всю ночь ходили по нужде и хлопали дверьми так, что он едва не падал с полки.
Я разобрал кресло-кровать, которое не разбиралось уже года три, и уложил на него Стасика. Благословив его на сон грядущий, как когда-то своих внуков, которые спали в этом кресле, когда приезжали на лето, я сам отправился спать.
– Слышь, Карабас, - прошелестел мне в спину едва слышно сиплый старческий голос, - у тебя от давления что-нибудь есть? Я свои лекарства дома забыл.
– Капотен, престариум,
– Подойдут. А тонометр?
Я притащил коробку лекарств и тонометр.
– Померь мне давление, - пролепетал Стасик, - сможешь?
Фшик, фшик, фшик. – Ого, сто девяносто на девяносто. Станислав, ты что забыл, что не молодой козлик? –Испугался я за его здоровье.
Скорую вызывать Стас отказался. Я открыл окна на веранде, он проглотил престариум и засунул под язык капотен. Всю ночь я прислушивался к звуку его дыхания. На рассвете по крыше застучал мелкий дождь, и я провалился в сон.
- Вставай сокол, кочета поют, - разбудил меня хрипловатый голос Стасика.
За окном мокрая листва вишен трепетала на лёгком утреннем ветерке, весь сад был залит солнцем. Долгожданная утренняя свежесть, которая, казалось, уже не порадует нас в это лето, щедро наполняла окрестности своей благодатью.
- Ну, ты поспать Костян, совсем стариком стал.
«Вот ведь, мерзавец, едва отлегло от жопы – он опять за своё, - подумал я. Жить не может, чтобы не подоткнуь, обязательно надо ему хоть в какой-то малости, а превосходство своё показать». – Тебя караулил всю ночь, на рассвете уж заснул.
– А что меня караулить? – Улыбнулся Стасик.
– Ты что забыл, как вчера помирал, а я с тобой отваживался?
-Это вчера было, а сегодня я как огурчик, - сверкнув жёлтым металлом во рту опять улыбнулся он, - лекарствочки-то я свои нашёл - в кармане в куртке завалялись. Им, наверное, ничего не случилось - давно положил и забыл, как думаешь?
– Купим мы тебе свежие лекарствочки, - успокоил я друга, - позавтракаем и поедем в город в аптеку.
Завтрак, состоял их яичницы с докторской колбасой и салата из помидор.
– Маэстро, к столу, - позвал я гостя, который в ожидании завтрака осматривал сад.
Стасик уселся за стол.
- Что-то, Константин Палыч, в этом натюрморте не хватает.
–Так ты вчера перебрал, и тебе плохо было. Я думал, что не стоит и предлагать.
–Я же сказал, что это было вчера, - сделав ударение на последнем слове, - сказал Стас.
-Хорошо, как скажешь.
Я принёс коньяк и налил гостю.
–А ты?
-А я, Стасик за рулём сегодня.
Через полчаса, усевшись в мою старенькую «Ниву-Шевроле», мы поехали в город.
Зажиганск после вчерашней бури выглядел обаятельным забулдыгой после запоя. Нет, прелести уютного милого сердцу города он не утратил, но вид имел неряшливый. Всюду виднелись наносы красной влажной глины, на асфальте там и сям валялся галечник – всё это притащила вода с окрестных холмов. В скверах и парках, на газонах, на дорожках топорщились сломленные вчерашней бурей тополиные ветки. Металлическая крыша летнего кафе валялась метрах в десяти от него, зацепившись за ограду парка развлечений. Зато большие окна магазинов, коих в городе понастроили едва ли не больше чем жилых домов, радостно сверкали отмытыми от двухмесячного налёта пыли стёклами. Центральная площадь города, укрытая в прошлом году брусчаткой, блестела на солнце дюжиной приличных луж, вода из которых не успела убежать ночью в переполненную ливнёвку.
– Вот это да, вот это рестайлинг, - вертел головой Стасик, - ну понастроили, ну наворотили. Пять лет не был, а город не узнать. Ты писал – пристань у вас тут новую забабахали и набережную, давай покажи.
На пристани у стенки причала стоял круизный четырёхпалубный белоснежный красавец-теплоход «Капитан Нэмо»; Стасик пришёл в неописуемый восторг.
– Вот это да, вот это я понимаю! Фантастика! – Восторгался он. - Почему раньше такие лебеди к нам не заплывали? – Трепал он меня за рукав.
– Потому, что в девяностые, Стасик не до этого было, сам знаешь, – это, во-первых, во-вторых; Жигана тут у нас
