утонул в соленой большой воде. Простудился и заболел. С тех пор Леонид боится плавать. А еще он боится летать. Поэтому никогда не покидает свой город. Не покидал. После смерти мамы хотел завести собаку, но боялся, что не сможет за ней ухаживать правильно, и та умрет. Нет, если честно, то не поэтому. Не хотел выгуливать, кормить, пылесосить шерсть с паласа. Любая любовь накладывает обязательства и дополнительные телодвижения.
– А я марки собирал.
– Зачем?
Леонид задумался: и правда, зачем? Просто надо было иметь какое-то хобби. Вот он и имел. Добросовестно заполнив три кляссера купленными на почте марками, он показал их маме и надолго забыл в ящике письменного стола. Зато в разговоре с девушками было о чем говорить.
– Я смотрю, Вы женаты, – показал он пальцем на Васино кольцо. – На левой руке, значит в разводе?
– Это значит, Лёня, что она была, а я ее помню и люблю. Ты не женатый?
– Нет.
– Почему?
– Н-не знаю. Насмотрелся на других. Не хочу лишних проблем, наверное. Не хотел. Это же поначалу только рай и удовольствие. А потом начинается такое, что хоть вешайся.
– Кхе, если не состоял, откуда знаешь?
– Вижу и слышу. У одного соседа жена любовников домой приводит. Весь дом, кроме мужа, знает. Второй на трех работах пашет, чтобы трех сопляков кормить. Третий пьет и гоняет всех. Теща его сажает, жена прощает и домой ведет. Это жизнь?
– А ты?
– Что я?
– Ты что делаешь?
Строгий, почти сердитый взгляд Василия смутил и опять заставил задуматься:
«Мне это надо? Не надо! Заводить семью, детей, чтобы потом всю жизнь мечтать от них избавиться хотя бы на день?! Делать так только потому, что все так делают? Зачем? Секс? Его можно иметь без оформления отношений».
– Ничего не делаю. Просто спокойно живу… Жил.
– Так может ты гений? Изобрел чего, книжку написал или этот, пылиглот?
– Да ну, что Вы! – Леон застенчиво махнул ручкой. Пожевал губу и признался. – Я в музее краеведческом работал. Сторожем.
– Да ну?! И что там сторожил?
– Экспонаты.
– Ну-ну. Выходит, ничего ты, ни ручками, ни головой, ни другим местом путного не сделал. Выходит, зря жил. Ноль ты.
– В смысле?
– По нулям жил. Как будто и не было тебя. Совсем ничего не сделал, не оставил, не совершил, даже собаку не завел. Ты зачем жил? Может ты убил кого-нибудь?
– Что Вы себе позволяете?! Знаете что! – прическа Леонида растрепалась, обвислые щеки дрожали от сдерживаемого возмущения.
– Что?
– А ничего! – крикнул он.
Потом вдруг уперся ногами в каталку собеседника и с силой толкнул ее. Каталки рязъехались в противоположные стороны. Сам не веря в то, что он сейчас сделал, и ужасно гордясь собой, Лёня вернул свое ложе на прежнее место, лег и закрыл глаза:
«Вот это да! Вот это я дал! Могу же! Да, я такой. Со мной лучше не связываться. Каак дам! А что он, в самом деле. По нулям. Сам он по нулям. Да!..»
Откатившись к окну, Василий долго смотрел на больничный двор в желтых пятнах света. Было очень жаль разбившихся аистят. Еще жальче их родителей. Себя? А чего себя жалеть-то? Вот он Вася, сидит и в ус не дует.
Память плавно перенесла его в далекое прошлое. Золотое поле под горячим пыльным солнцем. Стайка девчонок-студенток. Стоят на большаке, чирикают. И он на верном разухабистом «газончике». Все в кузов забрались. Одна только самая смелая к нему в кабину села.
Так они познакомились. Первый поцелуй, первая близость, счастье каждую минуту думать об этом, вспоминать. Трепетать и возбуждаться от воспоминания. Невозможность быть не вместе, страх потерять и неуверенность. Если откажет – не выживу. Её «да». Потом уже появилось другое счастье: гараж, рыбалка, футбол. Но и его бы не было, если бы не она. Потом прибавилось счастье в ползунках и с пустышкой. Радость от повышения в звании «Отец!» компенсировалась бессонными ночами и тещиными упреками. Потом… Потом он ошалел от приближения старости. Горные лыжи, мотогонки, дайвинг, две любовницы. Все, чтобы доказать себе, что ты еще ого-го! Она не смогла этого пережить, переждать. Умерла. Врачи сказали: осложнение после гриппа.
Храп за стенкой прервался на взлете. Раздалось невнятное бормотание, скрип кроватных пружин и снова ночной морг погрузился в тишину. Вася дотолкал каталку до прежнего места, поправил сбившуюся простыню, залез с трудом, кряхтя и вздыхая.
– Лёнька, а у меня два внука и внучечка Машенька. Она меня «дедикой» называет.
Он понимал, что это было нечестно, но правоту надо было доказать! Скоро утро, больше не встретятся. Так и будет дальше мужик жить недоумком. Тьфу! Не жить уже.
– Знаете что, дедик, – Леонид приподнялся над каталкой. – А не пошли бы Вы со своими отпрысками куда подальше.
Умом Лёня понимал, что ведет себя неправильно. Мама бы не одобрила. Да, он раньше никогда такое не позволял себе:
– Василий, я не знаю вашу жизнь, но я предполагаю, что людям от нее было не сладко. И внуки ваши, и дети хватили от вас не только добра. Сами-то вы получили чего больше, горя или радостей? Вон сколько шрамов на теле, голова вся седая, пальца нет. Где оно, счастье Ваше?! Да Вы – такой же нуль, как и я! Нет! Вы еще хуже! Вы нуль в квадрате!
Серело июньское небо за окном. Летние короткие ночи заканчиваются быстро. В коридоре уже слышались шаги. Кого-то привезли. Два трупа лежали в холодном морге на каталках. Два нуля. Но какие разные!
