| «Дружище» |  |
Разговор был коротким.
— Мне бы немного поразвлечься, — юный пациент исправительного учреждения, которое всё-таки называлось больницей, пришёл принимать лекарства.
— Из развлечений только это, — она сунула ему на язык таблетку округлой формы, которую он тут же закатил под язык, и заставила выпить с глотком воды из подставленного под нос стакана.
— Всё! —юный шалун показал язык, вытянув его как можно дальше, при этом «лечебное средство» закатилось под щёку.
Но на этот раз всё пошло не по плану: «лечебное средство» выползло наружу.
— Ну-ка, проглоти ещё раз! —и всё испортила.
Пришлось вызвать рвоту, но это было потом.
Надоели эти превращения из маленького шалуна в старого дяденьку с короткой стрижкой и немыслимой бородой, которую он не то что бы любил, но вынужденно оберегал.
— В ней-то и суть, — говорил он друзьям, которых в палате было аж семь человек (один, правда, выдавал за двоих — все их видели, но только в разное время), — борода — это…
— Как дыхание, — высказал сравнение голопуз: он всегда снимал с себя одежду — все к этому привыкли.
— Правильно! —подхватил другой (он тоже не любил одежду, но закатывался в одеяло, считая себя защищённым — по этому поводу с ним обычно не спорили).
— Не так дыхание, как тепла много, — сказал самый разумный из всех — он всегда начинал с разумного, — от этого образуется конденсат и на морозе он превращается в иней! —и захлопал в ладоши.
Всем это представилось милым, но захлопал один — «шесть-семь»: сейчас не знали, кто появится первым. Если шесть, то будет Игнат — он злой: за хлопком будет оплеуха, если семь (он не знакомился, но все знали — Тихон), обязательно последуют следующие хлопки в ладоши и возглас: «Возрадуйтесь!» Следующие хлопки последовали незамедлительно и все вздохнули с облегчением. Надо сказать, санитаров уже не звали, если пробудился Игнат, а молча терпели, давая другу успокоиться, при этом синяки и ушибы считали дружеским участием.
Поддержку выразили все, чтобы из мирного русла разговор не выходил.
Врачебный обход мы пропускаем, там не было ничего интересного, за исключением того, что все его пациенты именно доктора понемногу стали считать — «того»: слишком уж он задавал странные вопросы и приходилось объяснять, почему у юного шалуна растёт борода, с которой он не собирается расстаться даже после назначенного (хорошего!) лекарства. Все доктором были недовольны, но ограничивались показом языка после окончания приёма.
Для юного шалуна ввели ряд ограничений: теперь ему следовало стоять, пока все не выпьют лекарства, а он всегда первым вставал в очередь. Сначала ему завидовали, потом стали жалеть: старик никому не нравился. Врач это понял: все стали нервными и требовали вернуть им друга. Шалуна стали отпускать и за очередью больше не следили, а когда он вернулся к друзьям — устроили праздник.
Праздники любили все, но больше всего их любил протоиерей: он прочитал молитву, обращаясь к зарешёченному окну, и славил, славил свободу! Молитва была общей, даже Игнату понравилась: он потряхивал кулаками и радовался со всеми.
Произошло то, что должно случиться с каждым, кто заболел невероятно сильной болезнью: юный шалун умирал.
— Друзья мои, — обратился он к столпившимся товарищам (Тихону дали дорогу, не подозревая, что сейчас это он), — я умираю, как всегда не дожив!
Все стали плакать, громче всех Тихон (тогда его и оттеснили): у Игната все слёзы были в кулаках — так он сам сказал однажды, когда «проявлял сочувствие» к пропоносившемуся соседу.
Плакали до обеда. После закапывания в нос, смерть была отодвинута на неопределённое время. Общую радость не разделял только протоиерей: ему посчастливилось написать отходную и теперь её надо было выучить, чтобы не забыть до удачного момента.
А следующий случай вышел забавный — все смеялись почти до упаду. Кто-то притащил кота или сам зашёл. Их палата была самая привлекательная для него — боялись только за Игната (он как раз дежурил), только кот этого не знал и полез к нему, стал мурлыкать и тереться о ногу. Игнат нахмурился и заплакал, как Тихон, только тише — он гладил кота и называл «Дружище». Все подхватили:
— Дружище! —и стали петь.
В песне пелось, как широка родная страна и много куплетов на разные темы — все плакали и смеялись. Санитары гладили кота и хвалили нас: мы были хорошие.
|
