На всем пути следования поезда №... рейсом «Свердловск-Москва» от станции к станции летела электромагнитным телеграфом депеша: «В связи с перевозкой ценного груза вагон №11 поезда №... «Свердловск-Москва» на всем пути следования оставлять в составе последним. В Москве вагон №11 прицепить к ленинградскому поезду также последним». Эта странная телеграфная депеша вызывала у железнодорожных диспетчеров и возмущение, и недоумение. «Что еще за груз такой ценный в вагоне пассажирского поезда? Грузы следует перевозить в товарных вагонах, а не в пассажирских. А если ценный, то почему не в специальном вагоне?» Но приказ есть приказ. Одиннадцатый вагон вместе с пассажирами и ценным грузом прибыл по расписанию на Московский вокзал в городе Ленинграде, как и предписано было, последним в составе поезда. Встречали вагон не торжественно, но тоже большим количеством людей. К тому же еще, прямо на перрон к последней тамбурной площадке подогнали крытый грузовик...
***
Он был очень старым, этот Рояль. Никто не мог сказать точно, сколько ему лет. Да он и сам теперь не смог бы вспомнить, когда его, новенького, блестящего, отражающего своим черным фраком свет сценических прожекторов, впервые поставили на театральную сцену. Помнит лишь только, что это было до войны. Вот только до какой войны? Кто это теперь точно скажет? Сколько их было-то, этих войн? Считать Рояль не умел. Он умел только звучать. И во все годы он звучал великолепно! Потому что он был «Беккер».
Когда-то давным-давно «Беккер» жил и работал в одном из театров Ленинграда. Как только началась война, руководство театра распорядилось эвакуировать ценные инструменты на восток. И первым в очереди на эвакуацию оказался «Беккер», потому что он был старинный, и ему не было цены. «Беккеру» сняли ножки, а его самого обмотали всяким тряпьем. Потом осторожно втащили в ящик и отвезли на станцию, где уже стоял специальный товарный вагон. Вместе с «Беккером» отправились на восток и другие инструменты театрального оркестра, а также несколько музыкантов. Путь был длинный и долгий. Вагон с инструментами, театральным реквизитом и костюмами часто подолгу держали в тупиках различных станций и полустанков, потому что железнодорожные пути были заняты составами со спешащими на фронт бойцами. По дороге то на одной, то на другой станции потихоньку выгружали кое-какие театральные вещи и инструменты. Наконец, прибыл вагон в один из небольших городков Урала. В этом городе был только один клуб, который построен был рабочими местного механического завода. Как и сам город, клуб тоже был небольшой. Однако жизнь в этом учреждении во все годы кипела ключом. До войны здесь были организованы всевозможные кружки самодеятельности, а по выходным демонстрировались различные кинофильмы. С началом войны жизнь притихла, но кинофильмы демонстрировались регулярно.
От станции ящик с роялем поставили на тележку и привезли в клуб на полуторке. Потом мужик, сопровождающий груз, и заведующая клубом пошли искать имеющихся поблизости мужиков и баб, которые смогли бы докатить рояль до сцены. С горем пополам нашли двух, один из которых был без одной руки, и четверых баб, да еще целая толпа ребятишек. Ну, вот на колесиках прокатили рояль через фойе, потом через весь зрительный зал. Возле сцены ящик распаковали, а сам рояль по доскам вкатили на сцену. Рояль всю дорогу стонал и умолял народ всеми струнами, чтобы его не толкали, словно шкаф, а двигали осторожно. Наконец, на сцене рояля поставили на ножки и оставили в покое. Потом мужик притащил в футляре аккордеон, которого тоже привезли вместе с роялем, и сказал:
-Ну, вот все! Я сдал инструменты - и шабаш.
-А кто же на них играть-то будет? спросила заведующая.
-Были бы инструменты, а игрецы всегда найдутся, – философски изрек сопровождающий. -Небось, придет кто после войны, или с фронта. А инструменты берегите, особенно рояль. Он очень старинный и очень дорогой. А после войны мы приедем за ним и заберем обратно в Ленинград.
Заведующая понимающе покачала головой, а потом приказала техничке, старенькой и щупленькой, как сухой грибок, чтобы она содержала рояль в чистоте, а главное, чтобы не позволяла всякой шантрапе на нем тренькать.
-Он шибко старинный, – сказала она, – и шибко дорогой.
И потому каждый раз, прибираясь в зале и на сцене, старушка старательно стирала с крышки рояля пыль и непременно бурчала при этом:
-И чё тя, старика, спрашивается, сюда завезли? У нас на тебе и брякать-то некому.
«Беккер» молчал и с грустью вспоминал свою прошлую жизнь, когда он был молодым. Как он блистал на сцене, когда был молодым, выступая в паре с именитыми музыкантами! Шутка ли, на нем играл сам Чайковский и Николай Римский-Корсаков. Рояль негромко гудел басами, рассказывая другу-аккордеону о своей былой славе. Аккордеон тяжело вздыхал и думал о том, что «Беккера» хотя бы не замуровали в футляр, как его. Стоит себе на свободе и жалуется еще на что-то. А посидел бы он вот так в темноте, небось, не так запел бы. Однако Аккордеон не завидовал Роялю. По натуре он был добрым и легким в общении. В душе он, конечно, понимал, что инструмент такой величины как Рояль, не может нормально жить в безызвестности и забвении. К тому же, фирма! Впрочем, сам Аккордеон тоже был не из простых каких побрякушек. Он принадлежал старинному семейству «Хонер». Потому его и увезли подальше от войны вместе с «Беккером». И «Хонер» благоговел перед Роялем той благостной покорностью, какую испытывают подданные по отношению к монарху.
*
И вот здесь волею судьбы они оба оказались в изгнании. Скучали без работы и предавались тоске. Особенно тоскливо было зимой. К тому же и холодно, потому что клуб почти не отапливался. Точнее, в клубе топили, но по выходным, когда народ собирался на сеанс или на праздничные мероприятия. Фильмы были хорошими, и они нравились Роялю и Аккордеону, хотя сбоку Роялю плохо было видно экран, а «Хонер» вообще мог только слушать. Все равно все фильмы они знали наизусть, потому что каждый фильм показывали по нескольку раз. Мероприятия делились на развлекательные и торжественные. Торжественные мероприятия были хороши тем, что по ходу мероприятия можно было хорошо подремать, а развлекательные очень хорошо веселили и отвлекали от мрачных мыслей. Одна только была досада, когда на сцену выходил местный гармонист. Когда он растягивал меха гармошки, то начинал сильно фальшивить и глотать звуки. Это раздражало.
«Зачем, спрашивается, ты выскочил на сцену? – возмущался «Беккер». – Иди и упражняйся себе где-нибудь возле забора!» «Хонер» тоже возмущался и только в эти минуты радовался тому, что он был заперт в футляр.
Гармонист был совсем молодым парнишкой. Однажды заведующая зазвала его на сцену и велела попробовать сыграть что-нибудь на аккордеоне.
-Я... я не могу! Не умею,– испуганно пролепетал парень.
-А ты попробуй! Эко дело! на гармошке брякаешь, а это тебе чем не гармошка? Только что большая.
«Тоже ещё, сравнила!– обиделся Аккордеон. – Да эта гармошка, мелюзга, и в подметки мне не годится».
Парнишка открыл футляр и вытащил на свет божий несчастного узника.
«Ах, как хорошо! Все-таки нет ничего прекраснее свободы! Хоть бы этот сморчок сыграл что-нибудь путевое. Глядишь, и мне работа подфартит».
Парень пощупал клавиши, понажимал басы, потом сел на стул и, поставив аккордеон на колени, сначала принялся искать пальцами левой руки басовые кнопки. Попробовал и так и этак, понял, чем отличаются басы аккордеона от гармошкиных басов, и минут через десять-пятнадцать он уже приловчился играть мажорные и минорные аккорды.
«Молодец, парень! – похвалил Аккордеон. – Прямо развеял грусть-тоску».
-Ну вот! А говорил, что не умеешь играть, – сказала заведующая.
-Так это же басы! – ответил гармонист. – Здесь они почти такие, как на гармони. А на этой стороне все другое. Там пуговки, а здесь, вон, палочки какие-то.
«Клавиши, дурень!» – поморщился Аккордеон.
«Тебе, молодой человек, с клавишами разобраться лучше было бы на мне,– мысленно посоветовал Рояль, – так проще».
-Слушай, Сёма, а ты попробуй поиграть на этой пианине, – предложила заведующая. – Тут тоже такие же клавиши. Только побольше.
«Вот это правильно, – сказал Рояль. – Только, к вашему сведению, мадам, я Рояль, а не пианино».
Этот гармонист оказался не только очень толковым парнем, но и чрезвычайно усердным. Он каждый день теперь приходил в клуб, поднимался на сцену и упражнялся по очереди то на рояле, то на аккордеоне. Уже через неделю он приспособился на слух одной рукой подбирать на рояле мелодию, а потом эту мелодию уже играл на аккордеоне. Затем так же на слух подбирал аккорды. Вскоре довольно прилично он уже играл «Катюшу», «Три танкиста» и некоторые другие военные песни.
Время от времени поднималась на сцену заведующая и заказывала очередную песню. А незадолго до Дня Красной Армии она приказала Семе разучить две военные песни вместе с хором. Без аккомпанемента эти песни как-то не звучали. И Аккордеон теперь уже работал целыми днями и вечерами. А безработный Рояль тоскливо завидовал другу и утешал себя только тем, что за свою долгую жизнь он очень даже прилично поработал, а теперь имеет полное право на заслуженный отдых. «Надо радоваться успеху молодого товарища, – говорил он сам себе. – Вон, даже в песне поется, что «молодым везде у нас дорога, старикам всегда у нас почёт».
На празднике Сема с Аккордеоном выступили довольно прилично. Отыграли «Катюшу» с «Тремя танкистами» с хором, потом еще «До свиданья, города и хаты» уже без хора. «Соло на аккордеоне» называется. А частушки Семен наигрывал девчатам уже на гармошке. Но все равно «Хонер» по праву купался в лучах славы.
Потом Аккордеон играл в День 8 Марта, потом на празднике 1 Мая.
А рояль скучал и расстраивался. От расстройства его струны время от времени принимались резонировать в ответ на какие-нибудь посторонние звуки.
*
А потом Сема отправился на фронт. И опять друзья остались куковать без дела. Время от времени они разговаривали друг с другом на понятном только им особом музыкантском языке. И каждый из них жаждал живого общения с людьми, которые хоть и заходили в клуб, как и раньше, посмотреть фильм или провести мероприятие, на «Беккера» и «Хонера» не обращали внимания.
Однажды летом в клуб зашел мужчина в военной гимнастерке. Он поднялся на сцену и прошел к роялю. Сел на стул, который принес из зала, открыл крышку и стал задумчиво разглядывать клавиатуру. И тут Рояль увидел, что левый рукав у мужчины пустой. Совсем. И затянут солдатским поясом. Солдат поднес кисть правой руки к клавиатуре... И тут полилась очаровательная мелодия из «Времен года» Чайковского. Но без аккомпанемента она получилась какой-то непривычно голой. Мужчина резко прекратил играть, лицо его скривилось маской отчаянья и бессилия. Он уронил голову прямо на клавиши, и Рояль взревел, словно раненый зверь. А как он еще мог проявить свое сочувствие Музыканту?
Потом солдат встал и почти бегом покинул сцену.
-Вот ведь какая беда человеку! – покачала головой техслужащая, которая находилась на другой стороне сцены. – Видать, большой музыкант, а как без другой руки-то чё наиграешь? Ишь, как расстроился!
Подошла
